6. Социологическая юриспруденция в сша

Принято считать, что особенно большое распростра­нение социологическая юриспруденция получила в США. Это верно, если говорить об удельном весе социоло­гических школ в американской теоретико-правовой мысли. Польские исследователи К. Опалек и Е. Вроблевский отмечают, что из трех основных направлений американ­ской теории права — аналитического, философского и со­циологического—тон задают два последних. Если к этому добавить, что философское, или естественно правовое, направление получило значимость в основном пос­ле второй мировой войны, то можно сказать, что в аме­риканской теории права был период почти безраздельно­го господства социологической юриспруденции в ее раз­личных вариантах. Во всяком случае удельный вес социологических школ в европейской юриспруденции никогда не был столь значителен, как в США, где преобладанию этих школ способствовал ряд социально-политических, собственно правовых и идеологических факторов. Однако из факта особенно широкого рас­пространения социологической юриспруденции в США не следует делать ошибочного вывода о том, что здесь она добилась больших успехов, чем в Европе, или преувеличивать ее влияние на европейскую пра­вовую мысль.

Делая такого рода выводы, западные, особенно аме­риканские, авторы ссылаются на роль Роско Паунда, которого изображают как одну из крупнейших фигур буржуазной социологической юриспруденции и буржуаз­ной правовой науки XX в. Паунд действительно вид­ный и плодовитый автор. Он умер в 1964 г. на де­вяносто четвертом году жизни и, работая почти до последнего дня, подготовил значительное число трудов не только общетеоретического плана, но и охватывающих многие проблемы отраслевых юридических наук. В конце жизни он свел эти работы воедино в пяти­томник под традиционным для английских и американ­ских авторов наименованием «Jurisprudence».

При всем том Паунд не может быть назван ори­гинальным мыслителем. Он прежде всего эклектик. Его концепция в основе своей представляет конгломерат идей, заимствованных у Е. Эрлиха, И. Колера, Р. Иеринга и немецкой «юриспруденции интереса» В. Джемса, О. Холмса, Э. Росса, а также некоторых других авторов.

О Паунде довольно много писали в социалистической литературе; поэтому мы ограничимся лишь кратким анализом основных положений, составляющих костяк его концепции.

А. Трехзвенное понятие права, «Юстиция без права»

Подобно своим европейским коллегам, Паунд проти­вопоставлял свои подходы к праву позитивистской (ана­литической) юриспруденции. Если в Европе в первые десятилетия нашего века позитивизм атаковали под лозунгом «свободного подхода» к праву, то Паунд выразил ту же тенденцию в требовании «инструменталь­ного, подхода». В этом сказалось, с одной стороны, влияние философии прагматизма, с другой — особенности системы общего права, при которой нет необходимости усиливать и без того первостепенную роль суда, а нужно лишь предоставить судам возможность более гиб­кого маневрирования.

Паунд следующим образом характеризует «инстру­ментальный подход» к праву: «О работе инженера судят по ее соответствию поставленным целям, а не по. тому, соответствует ли она какой-то идеальной фор­ме традиционного плана. В отличие от прошлого ве­ка, мы так же подходим и к деятельности юристов, судей и законодателей. Мы изучаем правовой порядок, вместо того чтобы дебатировать вопрос о природе пра­ва. Мы все больше и больше начинаем мыслить по­нятиями правового порядка—процесса, а не понятия­ми права — собрания сформулированных результатов». Право это прежде всего «социальная инженерия», т. е. средство достижения различного рода результатов. Имен­но эта функциональная роль и должна послужить ос­новой для ответа на вопрос, что такое право, стать главным объектом юридической науки. Паунд, руко­водствуясь идеями Эрлиха, подчеркнуто противопостав­ляет «право в книгах» «праву в действии».

Что же представляет собой право как средство «соци­ального контроля» и как «социальная инженерия». Под правом, говорят Паунд, понимаются три явления: во-пер­вых, то, что называют правовым порядком, — режим установленных отношений и упорядоченной активности, поддерживаемый систематическим применением силы политически организованного общества; во-вторых, пра­во как совокупность правовых предписаний, норматив­ных материалов (среди которых Паунд выделяет различ­ные категории норм по степени их абстрактности, от­давая предпочтение наиболее общим, так называемым каучуковым, нормам); в-третьих, право как процесс от­правления правосудия, включая сюда деятельность не только суда, но и административных органов.

Эта трехзвенная классификация уже в самой себе таит немало внутренних, несоответствий, выявляющихся особенно наглядно, когда автор переходит к детализации каждого из этих трех пунктов. В понятии норматив­ного материала оказываются, например, смешаны соб­ственно юридические категории и принципы, выражен­ные в самом праве, и их доктринальная разработ­ка—понятия и принципы .науки. Раскрывая понятие «правовой порядок», Паунд говорит о деятельности судебных, административных, законодательных и иных органов, направленной на то, чтобы примирить перекре­щивающиеся интересы и указать людям должный поря-i док поведения. В этом случае даже с позиций самой социологической школы остается неясным, каково же отличие права — «правового порядка» от права — «от­правления правосудия».

Подчеркивая особую роль права как процесса «от­правления правосудия», Паунд не отрицает, что отправление правосудия в соответствии с предустанов­ленными нормами права (второй аспект) имеет опреде­ленные достоинства, например возможность для судьи пользоваться определенными стандартами и аккумулиро­ванным в норме предшествующим опытом. Однако воз­можно и «отравление юстиции без права», т. е. без пре­дустановленных норм, и тогда третий аспект права выс­тупает, так сказать, в чистом виде, вне второго его аспек­та. Это «отправление юстиции (или правосудия) без пра­ва», по словам Паунда, обладает своими преимуществами (конкретностью, большей приспособленностью к социаль­ному динамизму) и также является правом.

Нетрудно увидеть, что, опираясь на трехзвенное по­нятие права, можно прийти к различным решениям од­ного и того же дела в зависимости от того, какой из аспектов права будет взят за основу.

Вслед за Эрлихом и другими европейскими правове­дами социологической ориентации Паунд трактует нор­мативный материал как наименее важное звено трех­членной системы. Но он идет еще дальше Эрлиха, включив в понятие права наряду с правопорядком и саму судебную и административную практику. Концеп­ции Эрлиха, Жени, Канторовича, Зинцхеймера и других европейских авторов обосновывали широкую возмож­ность судейского усмотрения, подчеркивали роль суда в создании права, но до такого безоговорочного отож­дествления правосудия и права не доходили. Очевидно, что оно могло появиться лишь в условиях прецедентного общего права.

Отличие, однако, не ограничивается только этим. У Эрлиха его «живое право» и «правовой порядок» выступают как нечто противостоящее государству и его правотворческой деятельности. Паунд снимает это про­тиворечие; в его концепции, наоборот, любая деятель­ность государственных органов оказывается правом. Есть серьезные основания сомневаться в том, что Паунд четко осмыслил процесс развития государственно-моно­полистического капитализма и сознательно исходил из этого фактора. Но несомненно, что его концепция пра­ва, оказалась созвучной этому процессу. В одном из своих докладов С. А. Голунский провел параллель между ролью Кейнса в экономической науке и Па­унда — в юридической. Далеко идущее отождествление этих двух фигур было бы неправильно, но в целом это сравнение удачно подчеркивает адекватность концеп­ции Паунда государственно-монополистическим тенден­циям.

Хотя процесс усиления государственного интервен­ционизма и влечет за собой изменения в праве, и в том числе возникновение новых правовых институтов, в не меньшей степени он выражается в усилении внеправовых методов государственно-управленческой дея­тельности. Использование политической власти в интере­сах монополий (это одна из основных характеристик государственно-монополистического капитализма) нахо­дит в праве значительно меньшее отражение, чем в повседневной деятельности государственного аппарата. Финансовая олигархия зачастую не может, а нередко и не хочет закреплять свои непосредственные интересы в законодательной форме. Она делает ставку на свое фактическое влияние в государственном аппарате и на деятельность последнего, не связанную правовыми фор­мами или связанную ими в таком широком плане, что правовые рамки не несут практической нагрузки. Что означает в этих условиях любая попытка объявить саму деятельность администрации правом, как это сделала в лице Р. Паунда американская социологическая шко­ла? Что означает утверждение, будто ныне на «первый план выдвигаются идеи о вытеснении закона режимом свободного административного усмотрения»? Это озна­чает не что иное, как такое понимание права, которое явно соответствует интересам сил, стремящихся вывести деятельность буржуазного государственного механизма из рамок закона и конституции.

Давая определение «инструментального подхода» к праву, Паунд говорит о том, что деятельность людей должна соответствовать поставленным целям. Очевидно, что в этой связи существен вопрос о целях права, о его функциональном назначении. Цель права, отвечает Па­унд, в примирении и гармонизации сталкивающихся и перекрещивающихся требований и интересов.

С. Ф. Кечекьян отмечал, что подход Паунда к пробле­ме интереса во многом роднит его с Бентамом. По­добно Бентаму, Паунд филистерски отождествляет чело­века и собственника, личность и буржуа. Защищаемые правом интересы—это в схеме Паунда по преиму­ществу интересы капиталистического предпринимателя. Правда, чувствуя дух времени, он не забывает огово­рить и «интерес государства в поддержании своего достоинства». Не забывает он и подчеркнуть, что его понимание интересов не имеет ничего общего с марксист­ской трактовкой права как средства охраны интересов господствующего класса.

Отдавая, очевидно, отчет в несколько меркантильном звучании понятия «интерес», а также в том, что соз­данный им «табель интересов» чересчур проникнут капиталистическо-предпринимательским духом, Паунд вводит в свою концепцию категории «ценности» и «по­стулатов цивилизации», которыми следует руководство­ваться, чтобы обеспечить с помощью права защиту «достойных интересов». Хотя Паунд в духе идеалисти­ческой аксиологии изображает эти ценности и посту­латы как идеальное выражение вечных начал цивилиза­ции, в действительности, как нетрудно убедиться, они представляют собой несколько более абстрактное выра­жение тех же идей, которые положены в основу «табе­ля интересов». Согласно этим постулатам, в цивилизо­ванном обществе человек может полагать что: 1) никто другой не совершит против него преднамеренной агрес­сии; 2) он вправе пользоваться тем, что ему принадле­жит, что он создал своим трудом или приобрел в рамках существующего социального и экономического порядка; 3) тот, с кем он в рамках общественных связей имеет дело, будет поступать добросовестно, т. е. отвечать за свои обещания, возвращать неосновательно полученное и т. д.; 4) никто не должен совершать поступки, свя­занные с повышенным риском для окружающих; 5) тот, кто способен выйти за рамки должного поведения. Сформулировав эти основные ценности (они же «юридические постулаты цивилизованного общества нашего времени»), Паунд добавляет, что в современном индустриальном обществе появляются и некоторые дру­гие постулаты, связанные с «человеческой амортизаци­ей» и поддержкой обществом «неудачников».

Это добавление, выдержанное в духе идей, получив­ших несколько позднее броское название «государство всеобщего благоденствия», является непроизвольным са­моразоблачением Паунда, выявлением бентамовской сущности его учения. В самом деле, если для «неу­дачников» требуются дополнительные постулаты, то ре­зонно заключить, что основные постулаты имеют в виду преуспевающего бизнесмена. Об этом, впрочем, свиде­тельствует достаточно наглядно и само содержание ос­новных постулатов. Вводя в свою концепцию катего­рии «ценности», Паунд, очевидно, хотел несколько смяг­чить ее прагматический утилитаризм. Однако эти посту­латы выдержаны в сугубо прагматическом духе. Паунд и здесь отказывается от таких ценностных критериев, как «хорошее», «доброе», «справедливое», к которым обычно обращается аксиология. Паунд прагматист, и это выражается в подмене социальных процессов актив­ностью отдельного индивидуума, в отказе от морально-ценностных критериев права.

К паундовским схемам защищаемых интересов и ценностных постулатов вполне применима характерис­тика, которую видный итальянский юрист Р. Тревес дал более поздним течениям американской социологии права. По мнению Тревеса, они «отражают три проти­воречия американской действительности: провозглаше­ние системы равных для всех ценностей контрастирует с ярко выраженной социальной стратификацией; глубо­ким традициям местной и индивидуальной автономии противостоит неуклонно расширяющаяся система всеохватывающего контроля, а изображению США как нации, где каждый капиталист — концентрация подлинной экономической власти в руках небольшой группы лиц».

Еще одна существенная черта концепции Паунда — это попытка рассмотреть право в свете понятия «со­циальный контроль», получившего с начала XX в. ши­рокое распространение в американской социологической литературе.

Паунд создает примерно следующую конструкцию, заимствованную им в основных чертах у социолога Э. Росса. Человеческая цивилизация объединяет в себе два вида социального контроля: внешний, под которым имеется в виду воздействие человека на природу, и внутренний, призванный контролировать человеческую натуру как сложное переплетение «социальных» и «аг­рессивных» инстинктов и устремлений. Важнейшие сред­ства социального контроля — это мораль, религия и пра­во, которые на начальных стадиях общественного разви­тия. не были отдифференцированы друг от друга. В сред­ние века преобладали мораль и религия. Однако они плохо совместимы с урбанизмом и предполагают пат­риархальный быт. В современном мире важнейшим средством социального контроля является право. Такой контроль стал функцией государства, осуществляемой преимущественно через право.

Обратим внимание на то, что Паунд не отрицает органической связи права и государства, подобно боль­шинству его европейских коллег, а даже подчеркивает ее. Право, как способ социального контроля, призвано в его концепции выразить момент постоянного воздей­ствия политической власти на поведение членов данного государственно-организованного общества.

Если вспомнить ламентации Паунда о «разочарова­нии» современности в праве и стремлении народов «управлять без права» (об этом уже говорилось выше в связи с вопросом о судьбах юридического мировоз­зрения), то может сложиться впечатление, что он впада­ет в противоречие: с одной стороны, право становится основным орудием социального контроля, с другой — роль права падает. Следует, однако, иметь в виду, что, говоря о «разочаровании в праве», Паунд понимает последнее в традиционном смысле (или во втором зна­чении своего «трехзвенного» определения), т. е. как совокупность стабильных общих норм. Говоря же о пра­ве как орудии социального контроля, он подчеркивает, что речь идет именно о широком социологическом опре­делении права, где на первый план выдвигается «право­судие без права». Таким путем в концепции Паунда право еще раз, в данном случае в качестве средства социального контроля, приспособляется к переносу цент­ра тяжести механизма буржуазной государственной вла­сти на непосредственную деятельность исполнитель­ной власти и ее административного аппарата.

В самой формуле «право как средство социального контроля» нет ничего одиозного. Право—это действи­тельно средство воздействия на важнейшие сферы об­щественных отношений и на поведение человека, и в этом смысле оно есть часть социального контроля, по­нимаемого Как совокупность предписаний и запретов, способов внушения и убеждения, принуждения и поощ­рения, при помощи которых формируется система пове­дения членов данного общества. Взятое в этом аспек­те понятие права — средства социального контроля под­черкивает важность всестороннего, в том числе и в плане социальной психологии, анализа сложного процес­са перевода требований права в социальное поведение.

О праве как средстве социального контроля можно говорить, и имея в виду охранительную функцию права, т. е. тот аспект его обратного воздействия на жизнь общества, который связан с закреплением и охраной уже сложившихся моделей общественных отношений и социального поведения. Однако при этом следует иметь в виду, что общественное назначение права в целом, его обратное воздействие на общественные отношения не сводится лишь к охранительной функции, а следо­вательно и к формуле «право как средство социаль­ного контроля».

Рассматривая проблему «право и социальный кон­троль», Т. Парсонс, с одной стороны, говорит о праве как о всеобъемлющем механизме этого контроля (поскольку право регламентирует все основные сферы общест­венных отношений), а с другой—отличает право от ме­ханизмов социального контроля, призванных решать фундаментальные проблемы развития общества). Эта двойственность, которая может показаться противоречи­вой, связана именно с тем, что Парсонс ошибочно отво­дит праву исключительно охранительную роль: защита от посягательств, восстановление прежнего состояния, решение споров и т. д.

Порок американской социологической юриспруден­ции не в том, что она употребляет формулу «социаль­ный контроль через право», а в том, какое содержа­ние вкладывается в эту формулу, и в том, как трак­туется механизм этого контроля.

Для марксиста «социальный контроль через право» означает воздействие права на социальную среду, при­чем такое воздействие, которое по своей природе явля­ется классовым. В социологической юриспруденции этот контроль лишен какой-либо четкой общественно-полити­ческой характеристики. Он выступает как внеклассовое явление. Буржуазное государство и право снова, в ко­торый раз, изображаются как надклассовые органы при­мирения социальных противоречий, конфликтующих ин­стинктов и т. д. Вспомним конструкцию Паунда, в ко­торой возникает столь часто встречающаяся в буржу­азной социальной мысли робинзонада, когда праву про­тивостоит наделенная инстинктами личность как объект социального контроля, а само право из способа за­крепления определенного строя общественных отноше­ний превращается в орудие непосредственного контроля над человеческими инстинктами.

В этой конструкции отсутствуют сколько-нибудь чет­кие представления о действительной социальной приро­де права, без чего нельзя уяснить механизм его обрат­ного воздействия на сложную гамму общественных отно­шений и на человека, который должен быть взят не изолированно, а как средоточие общественных отноше­ний.

В паундовской конструкции действительные общест­венные явления предстают в сильно мистифицирован­ном виде, как отражение Свойств человека, на котйрые воздействует социальный контроль через право. Паунд пишет, например, что с помощью этого контроля, его воздействия на агрессивные инстинкты удалось исклю­чить насилие в отношениях между людьми. Речь при этом фактически идет о замене с победой капиталис­тического строя внеэкономического принуждения эконо­мическим принуждением, на котором и строится бур­жуазное договорное право. Паунд ставит вопрос, дол­жен ли социальный контроль через право идти дальше и воздействовать на другие врожденные свойства людей, в частности на хитрость и ловкость (cunning)? Оказыва­ется, нет, ибо за этими свойствами могут скрываться более высокие знания, прилежание, способность пред­видения, что и находит свое отражение в договорах и сделках, в которые вступают носители этих повы­шенных качеств. «Конечно, люди желают быть равными во всех отношениях. Но они желают также быть сво­бодными». Это противопоставление равенства и свобо­ды весьма распространенный способ оправдания капита­листического предпринимательства. К его защите Паунд возвращается всегда, под всевозможными углами зрения, на этот раз—с помощью социального контроля через право.