Классики / Новая / Шеллинг / Философия откровения / Философия откровения, т
.1.pdf604________ ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ИОЗЕФ ШЕЛЛИНГ_____________
лица, поступки, обряды, даже кое-какие высказывания мистерий упоминались повсюду. Платон не опасается быть обвиненным в осквернении, когда приводит ту сентенцию из мистериального учения, что непосвященные в подземном мире будут лежать в грязи, а посвященные будут жить вместе с богами. Некоторые отцы церкви, например Климент Александрийский, весьма хорошо осведомлены о событиях, изречениях, высказываниях мистерий, и все же нет никаких доказательств того, что их знание происходит от действительного посвящения. Таким образом, все, с чем мы до сих пор познакомились под названием мистериального учения, было, конечно, тайным учением, почему оно и сообщалось только в мистериях, но строгой тайны самих мистерий оно не объясняет. В них должно было быть что-то, что абсолютно мешало тому, чтобы они когда-ни- будь могли открыться. Эта подлинная тайна нигде не высказана. А посему мистерии все-таки должны были содержать в себе нечто, что было противоположно, даже противоречило общественной системе, публичной вере в богов, ибо в противном случае им ведь не было необходимости быть мистериями. С другой стороны, мистерии также не могли содержать в себе то, что непосредственно и напрямик уничтожало общественную веру, ибо в ином случае они не могли существовать наряду и вместе с ней. Противоречие и непротиворечие — это само кажется высшим противоречием. Или, если этот выразить наоборот:
вмистериях должно было быть нечто, что уживалось с общественной системой и что все же не могло заместить ее. Первое (что оно уживалось с существовавшей верой
вбогов) необходимо потому, что иначе оно не могло сосуществовать с ней, второе — потому, что в противном случае оно само открывалось и, со своей стороны, вытесняло ту веру в богов. Как можно разрешить данное противоречие?
__________ ФИЛОСОФИЯОТКРОВЕНИЯ. ВТОРАЯКНИГА |
605 |
Хотя учение о тройном Дионисе мы прежде растолковали и, как я полагаю, неопровержимо подтвердили, но одну сторону при этом мы если не упустили, то все же специально не отметили. Три потенции в конечном сознании, разумеется, были объединены как три момента одного и того же бога и постольку в этом сознании являлись синхронными, одновременно положенными потенциями. Однако тем самым их соотношение как последовательных потенций не было уничтожено. Один Дионис даже определенно назывался самым старшим, другой — самым младшим и позже всех рожденным. Но не только это; было также вполне возможно, чтобы, невзирая на то одновременное бытие, — в самом этом одновременном бытии — первый Дионис мыслился как потенция, как властитель прошлого, второй Дионис — как потенция или властитель настоящего, третий — как потенция или как властитель будущего. Мысль о прошлом, вместе с ней также мысль о настоящем и о будущем была в мистериях неизбежна. Было необходимо, чтобы господство дикого, неблагосклонного Диониса мыслилось как прошлое, как господство прежней, сейчас уже не-сущей эпохи. А настоящее столь же необходимо принадлежит второму Дионису, ибо настоящее полно множества внешних, материальных богов, являющегося, собственно говоря, творением этого Диониса (я должен еще раз* напомнить об изваянии Поликлета,32 относящемся к самой образованной и сознательной эпохе Греции, которое представляло собой либо Зевса, главу множества материальных богов, с атрибутами Диониса, либо Диониса с атрибутами Зевса). Настоящее, как таковое, принадлежало, следовательно, второму Дионису. Третий Дионис хотя и находился в том эзотерическом сознании, однако он мог быть в нем только как бог будущего, только как будущий, а не как настоящий власти-
* См.: Philosophie der Mythologie. S. 642. (Примеч. К. Ф. А. Шеллинга.)
606________ ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ_____________
тель. Но наряду с тем, что третий Дионис был определен как еще не господствующий, как только будущий властитель, была дана мысль, что и второму Дионису, а именно поэтому также и миру богов, данному только вместе с ним и в нем и положенному одновременно с ним, что и второму Дионису и вместе с ним и благодаря ему существующему миру богов суждено отойти в прошлое и исчезнуть перед лицом чисто духовного бога как последнего властителя. Сознание уже видело, как старый мир богов, додионисийский, мир титанов, нисходил во тьму Тартара; как вероятно, что и этот дионисийский мир богов исчезал одновременно с богом, который сам не был последним и как властитель настоящего именно этим сам имел будущее вне себя!
Данное учение о будущем третьем властителе мира и грядущей вместе с ним духовной религии, которая только и освободит сознание полностью от результата мифологического процесса, лишь уживалось с общественной систе-
мой, с системой публичной веры в богов, потому что оно признавало последнюю системой настоящего и не могло помышлять о том, чтобы вытеснить ее или поставить само себя на ее место, поскольку оно недвусмысленно рассматривало само себя лишь как систему будущего, как систему еще предстоящей эпохи.
Таким образом, именно это будущее замыкало уста посвященных, знание именно о нем охотно хранили бы в тайне даже от самих себя и скрывали от ныне господствующих богов,* именно его отваживались, самое большее, показывать глазу посредством наглядных изображений, но не осмеливались поверять уху с помощью слов, отсюда в мистериях имело место одно только созерцание, όπεῖν, одно только показывание, δεικνύναι, отсюда лишь ночное празд-
* МакробийЗЗ говорит: «Occultas et manantes ex meri veri fonte rationes ne in ipsis quidem sacris enarrare fas fuisse». (Sat. 1, 7).34
__________ ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ВТОРАЯ КНИГА_______ 607
нование величайших торжеств. В этом, в данном ночном праздновании своей наивысшей тайны еще не-сущей, лишь будущей религии, мистерии действовали совершенно так же, как позднее поступала подавлявшаяся, преследовавшаяся, постольку равным образом будущая церковь, которая оргии своей религии (отцы церкви сами используют данное выражение применительно к мистериям христианства) отваживалась устраивать только ночной порой в подземных покоях и катакомбах. Выходя из этой ночной восторженности и будучи возвращаемы дневному свету, посвященные должны были тем более и как бы с тем большей нежностью опять обращаться к богам настоящего, к богам еще белого дня, так что мистерии, вместо того чтобы ослаблять обнаруживавшиеся по отношению к этим богам почитание и приверженность, напротив, еще больше их усиливали. Вы сами видите, как это представление разрешает все трудности, даже объясняет многое сверх того, а именно саму эту приверженность богам, дальше пределов которой свободный дух всего эллинского народа (а не одних только мыслителей) должен все же мыслиться видящим в любом случае. Единственно эта тайна была такого рода, что она, став известной и будучи высказана, могла породить тот всеобщий испуг и ужас, удовлетворить который, казалось, были в состоянии только смерть виновного и вечное проклятие его памяти. Намек на тот будущий мир, на предстоящую гибель теперешних богов намного вероятнее, чем какая-либо другая, гораздо менее значительная тайна (например, что Персефона и Артемида есть одна и та же [богиня], о чем Геродот* совершенно простодушно говорит, вспоминая Эсхила, и в каком случае он несомненно не преминул бы упомянуть о том народном возмущении, если бы затрагивание этого тождества подало повод к нему, как считают Крейцер и
* II, 156.
608_________ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ_____________
прочие), совершенно другая и более глубокая тайна, без сомнения, была тем, на что якобы намекнул Эсхил и что столь возмутило против него народ. Намек на тот будущий мир, на предстоящую гибель мира богов у Эсхила в самом деле можно уловить, если только подумать над тем, какие слова он* вложил в уста Прометея, с горькой иронией отвечающего хору сердобольных океанид:
Fleh', ruf und schmeichle dem, der ewig herrscht; Ich frage weniger als nichts nach Zeus.
Er walt', er herrsche diesc kleine Zeit, Wie's ihn gelüstet. Lang beherrscht er nicht Die Götter;35
или как он** отвечает устами Прометея прислужнику Зевса Гермесу, который приходит, чтобы потребовать его к ответу за эти слова:
Hochfahrend, wie's den Götterknechten ziemt, Ist deine Rede, eiteln Stolzes voll.
Kurz herrscht ihr neuen Herrscher nur, und wähnt, Daß eure Burg nicht zu bezwingen sey.
Sah ich denn nicht schon zwei Beherrscher draus Vertrieben? Schmählicher und bald werd' ich Auch diesen dritten draus vertrieben seh'n.36
Если и эти слова не сказаны прямо в духе мистерий, как Эсхил осмелился произнести такие слова перед народом, сознание которого ни в чем не выходило за пределы Зевса и его мира богов?
Мыслить богов обыденного мифологического сознания как богов только лишь настоящего было для греков тем менее трудно, что они сами в пределах мифологии имели прошлых богов, которые, однако, были прошлыми не абсолют-
*Prometh. 936 ff.
**Prometh. 952 ff.
__________ ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ВТОРАЯ КНИГА_______ 609
но, а только для настоящего, которые, следовательно, все еще обладали известным значением. Так, у Софокла* Эдип в момент своей смерти (т. е. своего выхода из настоящего порядка вещей) призывает Олимпа (который, пожалуй, здесь все же равен Урану) и Гею.
Обратное устремление к древнейшим религиям, в особенности в Римской империи, также возвещает о поиске религии, общей всем народам (всему человечеству). Если настоящее воссоединяется с прошлым, то настоящее как таковое преодолено; произошло возвышение до царства всеобщей религии.
* Oed. Col. 1654—1655.
Двадцать третья лекция
В том конечном сознании, в котором завершился весь мифологический процесс, три причиняющих потенции были объединены и положены одновременно. Но это одновременное бытие или это единство именно потому, что оно было возникшим, порожденным, не препятствовало определению самих этих трех потенций как последовательных, пониманию их в то же время как начала, середины и конца. Хотя множество внешних, экзотерических богов оставалось в настоящем сознании в качестве результата прошлого и, сообразно этому, в качестве непосредственного содержания этого сознания, однако эзотерическое, посвященное в причины сознание смотрело за пределы настоящего в будущее; оно, стало быть, видело и последующую эпоху, когда третий Дионис станет господствовать точно так же, как ныне господствует второй, видело новый мир, который взойдет вместе с этим последним властелином, перед которым настоящий мир сам поблекнет, отступит в новый мир теней, каковой, пожалуй, можно было бы сравнить с великой ночью богов скандинавского учения или, еще ближе, с аналогичными идеями глубокомысленных и меланхоличных этрусков.
Этой последней мыслью эллинского сознания, которая западала в души тем глубже, чем меньше она высказывалась, только и объясняется, как мне кажется, все своеобразие эллинского характера. Я имею в виду в особенности тот глубокий трагизм, который несомненно проходит через всю
__________ ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ, ВТОРАЯ КНИГА_______ 611
религиозную жизнь греков, то не оставляющее их в самом буйном веселье сознание, что весь этот блеск когда-ни- будь померкнет, что весь этот прекрасный мир видимости когда-нибудь погрузится на дно и уступит место более высокой, неиллюзорной ясности. Эта мысль объясняет меланхолию, пропитывающую, словно сладкий яд, самые превосходные создания эллинов, особенно произведения изобразительного искусства, в которых наивысшая привлекательность и живость сама кажется проникнутой печалью по поводу непреодолимой конечности своего существования и тихо скорбящей о своей собственной бренности. Эта тайная печаль будто преображает, облагораживает и освящает красоту греческих форм, она — талисман, который все еще неудержимо привлекает и нас, людей, наделенных совершенно другими ощущениями, живущих абсолютно другими понятиями. Это трагическое, подмешанное в религиозные ощущения Греции, происходит именно от данной середины, куда эллин поставлен между чувственной религией, которой он подчинен в настоящем, и чисто духовной, которая показывалась ему лишь в будущем. Именно эта середина предоставляет ему при всей зависимости от религии, возникшей для него благодаря непонятному прошлому, ту бесконечную свободу, обладая которой, он (ни одной из этих двух сторон его совокупного религиозного сознания не подчиненный исключительно) вскоре обращается против самой мифологической религии и обходится с ней со свободной иронией, а также в не меньшей степени чувствует себя независимым от той духовной религии, сообщавшейся только в тайных посвящениях. Нигде не было меньшего религиозного принуждения, чем в Греции. Грек свободно высказывается насчет отношений, качеств, особенно моральных, своих богов; никого не заставляют совершать мистерии; ни Сократа, ни Эпаминонда1 никто не упрекает за то, что они не посвящены, и ничто не воспрещает не располо-
612_________ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ_____________
женному к мистериям обнаруживать это нерасположение и даже насмехаться над их известными деталями, если только подлинная тайна не оскверняется. Лишь перед лицом еще царящих и настоящих богов не смели произносить ни слова о будущей, абсолютно освобождающей религии, ее нельзя было касаться или выставлять в противовес общественной жизни, ибо последняя и вместе с ней существование государства в целом покоились на неприкосновенной для настоящего реальности принятых богов. По этой причине обнародование тайны мистерий рассматривалось как посягательство на само государство.
Но теперь весь вопрос заключается в том, можно ли само сделанное нами предположение приблизить к достоверности хотя и не при помощи прямых свидетельств, ибо последних при вышеприведенных обстоятельствах, разумеется, ожидать не приходится, но все же посредством косвенных указаний.
Первым, что при этом надо исследовать, бесспорно, является то, мыслились ли три причиняющие потенции на самом деле как властители мира. Если бы это можно было показать, то отсюда, пожалуй, само собой вытекало бы, что они мыслились как последовательные властители. Уже в понятии властителя заключается, что во всякое время может властвовать только один. Если первая потенция отступает в свое в себе, следовательно, в прошлое, то стать господствующей вслед за ней может только вторая. Последняя, однако, сама по себе есть лишь опосредующая, она преодолевает первую не для того, чтобы самой захватить господство, а чтобы отдать его третьей. Третья же, достигая господства, отличается от первой тем, что она остальные потенции не исключает, но включает в себя; значит, с ней или при ее господстве одновременно положено истинное всеединство, или она есть господствующая потенция действительно завершенного единства, замыкающего и совершенно успока-
__________ ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ ВТОРАЯ КНИГА_______ 613
ивающего то сознание, которое открывается процессу вместе с первым напряжением. Таким образом, в самом деле нужно будет показать, что три Диониса действительно мыслились как властители мира. К счастью, обнаруживается убедительное доказательство этого. А именно среди таинственных божеств упоминаются вместе три божества, называемые не θεοί2 (таковы и другие, и материальные), но Ἄνακες.3 Особое имя грек использует несомненно не без особенного понятия. Данное слово «Ἄνακες» можно рассматривать только как архаическую форму множественного числа от ἄναξ,4 равно как эти же божества другими также зовутся Анактами. Α ἄναξ, как вы знаете, есть титул царей, правителей, как это известно еще из Гомера. Данное слово, правда, в большей или меньшей степени используется в отношении других богов, но все же особенно в отношении Зевса, как в известном Ζεῦ ἄνα, Δωδωναῖε,5 и достаточно примечательно Аполлон несколько раз называется просто ὁ ἄναξ Однако Ἄνακες является общим, но особым именем триады богов, как Κάβειροι6 есть общее имя самофракийских божеств. Им они обозначаются как правители как таковые, следовательно, как правители, властители мира.
Каким богам в особенности присваивается это имя? Послушаем на этот счет сначала Павсания, который в описании локрийской земли о знаменитом городе Амфисса говорит: «Но амфиссейцы также устраивают посвящение (τε λετή), называемое посвящением юношей Анактов. А что за богами являются мальчики или юноши Анакты, не всеми толкуется одинаково, некоторые говорят, что они есть Диоскуры, другие — Куреты, те же, которые считают себя больше всех знающими об этом, говорят, что они есть Кабиры».* Что между этими различными объяснениями, по сути дела, нет никакой разницы, вы отчасти уже знаете. Однако я
* X, 38, cf. II, 22.