Arendt_Kh_Vita_activa_ili_o_deyatelnoy_zhizni
.pdf72 Вторая глава: Пространство публичного и сфера частного
ства, - была так велика, что приходилось вводить добавочные правила и предписания, чтобы поставить преграду превосход ству и возникавшей из него гордости 50.
Безмирность может стать политическим феноменом только если идет от веры, что мир должен погибнуть; где господствует эта вера, там разумеется почти неизбежно чтобы безмирность в той или иной форме овладела политическим пространством. Это произошло после падения Римской империи и, похоже, нечто подобное могло бы повториться в нашу собственную эпо ху, хотя и по совершенно другим причинам, совсем другим об разом и главное без утешений новой веры. Ибо христианская аскеза против благ этого мира никоим образом не единствен ное возможное следствие, какое может быть извлечено из веры,
что мир, рукотворное создание человека, так же смертен как и
его создатель. Подобная вера способна с равным успехом неве роятно взвинтить потребление и расходование всех мирских вещей, интенсивируя все те формы обращения с вещами мира, в которых мир не является как XQ/!lO!l, как нечто общее всем. Лишьсуществованиепубличногопространствав миреи совер шающеесяв нем превращениеобъектов в вещный мир, соби рающий и взаимно связующийлюдей, рассчитано на долгую длительность.Мир, в которомдолжнобыть местодля публич ности, не можетбыть учреждентолькодля одного поколения
и планироватьсятолькодля живущих;он долженпревосходить долготужизни смертныхлюдей.
Без этого перехватав посильноеземноебессмертиене мо жет по-серьезномубыть ни политики,ни общегомира, ни пуб личности.Ибо мир общ не в том же смыслечто и христианское общее благо, объединяющаявсех христианзабота о спасении своей души; общее мира лежит вне нас самих, мы вступаем в него когдарождаемсяи оставляемего когдаумираем.Оно пре восходитдлительностьнашей жизни в прошлое,равно как и в будущее.Оно былотут преждечем были мы и переживетнаше краткоепребываниев нем. Мир мы имеем сообщане толькос теми кто с нами живет, но также и с теми кто был до нас и с теми кто придет после нас. Но такой мир способен пережить приход и уход поколенийв нем только в той мере, в какой он публично открыт. В существе публичногозаложено, что оно
50 См. статью 57 устава бенедиктинцев уАавассера, ор. cit., р. 187: как только один из монахов начинает гордиться своей работой, он
должен от нее отказаться.
§ 7 Публичное пространсгво: общность |
73 |
способно вобрать в себя, сберечь сквозь столетия и сохранить в сиянии то, что смертные ищут спасти от природной гибели вре мен. Что люди вообще отваживались на публичность в течение долгих столетий, собственно вплоть до новоевропейского про рыва, объясняется только тем что они хотели сделать что-то свое или общее более долговечным чем их земная жизнь. (Се
годня многим может показаться чудачеством, и потому пожа
луй нужно о том напоминать, что проклятие рабства состояло не только в утрате свободы и сопровождающей ее видности, но также и в страхе, который охватывал этих живущих в темноте людей при мысли о том что после их ухода не останется ника кого следа, свидетельства что они когда-то жили 51.)
Может быть, не найти более говорящего свидетельства от мирания публичной политической сферы в Новое время чем почти полное исчезновение настоящей заботы о бессмертии,
что конечно отчасти отодвинуто в тень одновременным исчез
новением метафизической заботы о вечности. Поскольку пос ледняя по своей сути является делом философии с ее vita соп templativa, мы здесь оставим ее без рассмотрения. Но первое доказывается привычным перечислениемстремления к бес смертиюв ряду греховтщеславия. В современныхобстоятель ствах, разумеется, настолько неправдоподобно,чтобы кто-то всерьез рвался к земномубессмертию,что пожалуй оправдан но отбрасыватьподобныепретензиикак тщеславие. Не следу ет только при этом забывать, что знаменитыйтезисАрнстоге
ля, что при рассмотрениичеловеческихдел не надо застревать
на человеческомтолько потому что ты человек и на смертном толькопотомучто ты смертный,но напротивнадо посмотреть, насколькочеловечески-смертноеспособнок бессмертию,зако
номерно включен как раз в одно из его политическихсочине
ний". Ибо полис был для греков - как и res publica для рим лян - прежде всего защитой от тщетности и ускользания жиз
ни одиночки, а именно пространством, которое защищено от
51 Огромная популярность римских коллегий среди низших сло ев народа и главным образом среди рабского населения надо объяс нять тем, что они были прежде всего также похоронными союзами, заботившимися не только о приличных похоронах, но и о надгроб ном камне, что очень привлекало как раз рабов. См. Barrow, ор. cit.,
р. 168 ("... good fellowship in Ше and the certainty of а decent burial ...
the crowning glory of" ап epitaph; and in this last the slave found а те lancholy pleasure"), и Dill, там же.
52 Никомахова этика 1177Ь 31.
74 Вторая глава: Пространсгво публичного и сфера часгного
всего преходящего и отдано относительно долговечному, а ста
ло быть прямо предназначено для того чтобы обеспечивать бессмертие смертному человеку.
Какое мнение Новое время после ошеломляющего восхож дения сопиума в публичность составило себе об этом полити чески открытом пространстве, с обезоруживающей откровен ностью занес на бумагу Адам Смит; он пишет об этом "роде обездоленных (that unprosperous гасе ofmen), которыхобычно именуютсвободнымипрофессиями",у кого "восхищениепуб
лики... всегда составляет часть их вознаграждения, ... ощути
мую часть... уже у врачей, пожалуй еще большую у юристов и
почти все целиком у тех, кто предался поэтическому искусству
и философии" 53. Для Адама Смита само собой разумеется, что публичное уважение и денежное вознаграждение стоят на од ной ступени и потому взаимозаменимы, Публичное уважение тоже можно употреблять и потреблять, а социальное положе ние - "статус", как говорят в Америке, - удовлетворяет род потребности, как еда удовлетворяет нужду при голоде; инди видуальное тщеславие требует публичного подкрепления, как индивидуальный желудок - продуктов питания. е этой точки зрения действительность конечно заявляет о себе не присут ствием других, приобщенных в публичности к тому же опыту что и мы, но единственно зависит от остроты субъективной по требности, о существовании или несуществовании которой ник то ведь не может дать сведений кроме того, кто ее напрямую чувствует или испытывает. И поскольку потребность в пище бесспорно соответствует биологическому процессу жизни, чис то субъективный фон должен естественно считаться более "ре альным" и правомерным чем "суетное тщеславие", vainglory, как Гоббс обычно презрительно называет потребность в публич ном признании. Но даже если бы эти потребности каким-то
чудом вчувствования могли ощущаться также и другими, все
равно их летучесть говорила бы пока против того что из них может возникнуть нечто сравнимое по устойчивости и солид ности с общим миром. Дело здесь поэтому вовсе не в том что современный мир скажем не платит достаточного признания поэзии и философии, а в том что и его восхищение тоже не в
состоянии конституировать пространство, в котором известные
вещи могут быть спасены от разрушительного времени. В на шем мире, наоборот, летучесть публичного признания, каждо-
5' Wealth of Nations, кн. 1, гл. 10.
§ 7 Публичное проегранство: общность |
75 |
дневно производимого и потребляемого во все возрастающей мере, так велика, что в сравнении с ней даже деньги, принад лежащие все-таки к самым преходящим вещам, какие вообще существуют, кажутся "объективными" и действительными.
В отличие от этой "объективности", имеющейАЛЯ себя един ственным основанием деньги как общий знаменатель для удов летворения любых потребностей, действительность публично го пространства возникает из одновременного присутствия бес численных аспектов и перспектив, в которых предстает общее
и для которых никогда не может существовать усредненного
масштаба или общего знаменателя. Ибо хотя общий мир пре доставляет общее для всех место собрания, однако все сходя щиеся в нем каждый раз занимают тут разные позиции и мес
тоположение одного так же не может совпасть с местоположе
нием другого, как и местоположение двух предметов. Увиден
ность и услышанность другими получает свою значимость от
того факта, что каждый смотрит и слушает с какой-то другой позиции. Это как раз и есть смысл публичного сосуществова ния, в сравнении с которым самая богатая и удовлетворяющая семейная жизнь может предложить лишь распространение и размножение собственной позиции и присущих ей аспектов и перспектив. Субъективность приватного может быть семьей чрезвычайно заострена и умножена, она может стать настолько сильной, что ее вес даст себя почувствовать и в публичном; но этот семейный "мир" все-таки никогда не сможет заместить действительность, возникающую из совокупной суммы аспек тов, какие предмет в своей идентичности предлагает некоему множеству наблюдателей. Лишь там где вещи, не утрачивая своей идентичности, увидены многими в некой множественно сти перспектив, так что собравшиеся вокруг них знают, что одно и то же предстает им в предельном различии, действительность
мира может по существу и надежно выступить в явление.
Таким образом реальность при условии единого общего мира гарантирована не некой общечеловеческой .лтриродой", но возникает наоборот оттого, что невзирая на все различия позиций и вытекающую отсюда множественность аспектов оче видно все же, что все заняты одним и тем же делом. Если это
тожество дела распадается и становится уже неощутимо, то ни
какая одинаковость "человеческой природы" и уж подавно ни какой искусственный конформизм массового общества не по мешают распаду общего мира на осколки; крушение тут как раз большей частью и происходит именно через нивелирова-
76 Вторая глава: Пространство публичного и сфера частного
ние множественности, в какой то же самое внутри человечес кой плюральноcrи показывает и поддерживает свою тожествен ность. Такие катастрофические крушения известны нам в ис тории из эпох насильственных влаcrителей, которые столь ра
дикально изолируют подданных друг от друга, что никто уже не может сойтись и договориться с другим. Однако подобное происходит также и в массовых обществах и в ситуации массо вых истерий, когда все вдруг начинают вести себя так, словно они члены громадной единодушной внутри себя семьи, и где истерия возникает из-за того что какой-то один аспект гигант ски раздувается. В обоих случаях мы имеем дело с радикаль ными феноменами приватизации, т. е. с состояниями, в кото рых никто уже не может видеть и слышать другого или быть увиденным и услышанным. Каждый загнан теперь в свою субъ ективностъ как в изолятор, и эта субъективность не становится менее субъективной, а полученный в ней опыт - менее уни кальным оттого, что кажется размноженным до бесконечнос ти. Общий мир исчезает, когда его видят уже только в одном аспекте; он вообще существует только в многообразии своих
перспектив.
8Приватная сфера: собственность и владение
сэтими многосложными значениями публичного проcrран
ства соотнесено в его исходно привативном смысле понятие приватного. Вести исключительно приватную жизнь значит в
первую голову жить в состоянии, когда человек лишен опреде ленных сущноcrно человеческих вещей. А именно лишен дей crвительноcrи, возникающей оттого что тебя видят и слышат, лишен "объективного", т. е. предметного отношения к другим,
которое может сложиться только там где люди через опосредо вание общего вещественного мира отделены от других и вмес
те с тем связаны с ними, лишены наконец возможности дос
тичь чего-то более устойчивого чем жизнь. Привативный ха
рактер приватного лежит в отсутствии других; в том, что каса ется этихдругих, приватный человек не выступает в явленноcrь, словно как если бы его вообще не было. Все, что он делает или упускает, остается лишено значения, не имеет последствий, и что его задевает, не касается больше никого.
В новоевропейском мире эта лишенноcrь и присущая ей
утрата реальноcrи привели к той покинутости, которая мало-
§ 8 Приватная сфера: собственность и вхадение |
77 |
помалу стала массовым феноменом, демонстрирующим ущер бность человеческих взаимоотношений в ее предельнейшей и бесчеловечнейшей форме54. Причина, почему дело дошло до такой крайности, заключается конечно в том, что массовое об щество разрушает не только публичное пространство, но и при ватную Сферу, т. е. не только лишает людей их места в мире, но отнимает у них также защиту их собственных четырех стен, в которых они некогда чувствовали себя укрытыми от мира и где во всяком случае также и те, кого исключила публичность, могли найти эрзац действительности в теплоте своего домаш него очага внутри границ семьи. Полным развитием семейной жизни у домашнего очага до особого внутреннего простран
ства со своим самостоятельным правом и самостоятельными
законами мы обязаны исключительному чутью римского наро да к сфере политического; ибо римляне в отличие от греков никогда не жертвовали приватным публичному, понимая что эти две области в своем существовании зависят друг от друга. И хотя фактические условия жизни рабов в Афинах были едва ли хуже чем в Риме, все же характерным образом именно рим ский автор высказал мысль, согласно которой для рабов хозяй ство господина то же самое что res publica для гражданина55. Сколь бы однако терпимой ни была приватная жизнь внутри семьи, она все же никогда не могла быть более чем эрзацем; лиmенность все равно оставалась, даже если в Риме, как и в Афинах, приватная сфера предлагала достаточно места для ви дов деятельности, которые мы сегодня были бы склонны це
нить выше чем политические, - как скажем жизнь накопите
ля богатств в Греции или занятия искусством и наукой в Риме. Этот "либеральный" подход, позволявший при особо благопри ятных обстоятельствах рабам достичь большого благосостоя ния и высокой образованности, лишь свидетельствовал, что бо гатство внутри греческого полиса не пользовалось всеобщим уважением и что в римской республике быть философом не много что аначихо".
54 Об одиночестве как современном массовом феномене см. David
Riesman, ТЬе Lonely Crowd.
55 Так у Плиния Мхадшего, цитируемого по: W. L. Westermann, ста тья "Рабство" в Паули-Виссова, дополнительный том VI, S. 1045.
56 Разность оценки богатства и образования в Риме и Греции не НУЖдается в свидетельствах. Однако занятно пронаблюдать, как это раЗличие оценки сказывалась на конкретном положении рабов. Так, в римской культурной жизни рабы играли весьма заметную роль, тогда
78 Вторая глава: Пространство публичного и сфера частного
Чутье к тому, что жизнь, вся проводимая в узости семьи, дома, хозяйства, лишена сущностных человеческих возможно стей, уже в последние века Римской империи становилось все слабее, чтобы потом благодаря христианству совершенно угас нуть. Христианская мораль, не обязательно тождественная с ос
новополагающими христианскими религиозными учениями,
всегда подчеркивала что надо заботиться ТОлько о самом себе, что политическая ответственность бремя и что тяготы полити ческого можно взваливать на себя исключительно лишь ради любви к ближнему, именно для того чтобы избавить верующих, озабоченных спасением души, от хлопот вокруг общественных дел 57. Поразительно, что это отношение к политическому пе режило новоевропейскую секуляризацию, причем в такой мере, что Маркс - в этом аспекте, как и во многих других, лишь кон цептуально оформивший и программно высказавший предпо сылки, еще имплицитные, Нового времени, - в конечном сче
те не только предсказывал, но и надеялся на отмиранне всего
публичного пространства. Глядя со стороны политического, раз
личие между христианством и социализмом незначительно, поскольку состоит в разной оценке не публичности и мира, а только человеческой природы, чья греховность в одном случае велит рассматривать государство как необходимое зло на крат ком протяжении земной жизни, а в другом случае появляется надежда отделаться от государства уже на земле. Кроме того, свое пророчество об отмирании государства Маркс почерпал из факта, едва ли им осознанного, что публичное пространство и так уже отмирает или может быть вытесняется в узкую сферу
государственного аппарата; прогрессирующее отмирание госу
дарственного и правительственного аппарата началось уже в
как в Греции они занимали важные позиции в предпринимательстве
(см. Westermann, ibid., S. 984-).
57 По Августину, долг любви к ближнему ставит предел otium'y и созерцанию. Vita activa возникает из любви к ближнему; и в ней "мы должны думать не о почестях или власти в этой жизни... но о спасе
salutem subditorum" (De civitate dei XIX
19). Разумеется, тут больше от ответственности отца семейства перед своими чадами и домочадцами чем от политической ответственнос ти. Христианская заповедь заботиться о своих собственных делах, опирающаяся большей частью на 1 Фесс 4, 11: "чтобы жить тихо, де лать свое дело", замыслена как противоположность политической за
действованносги: евангельское 7Т(!а."М"fШ! та ,~,a противостоит привыч ному 7Т(!а."М"ёl1! та xO/va..
§ 8 Приватная сфера: собственность и владение |
79 |
Марксову эпоху, поскольку управление само все больше пони малоеь как распространившееся на всю страну хозяйствование, так что наконец в нашем столетии и государственный аппарат тоже созреваетдо того чтобы раствориться в еще более ограни ченном и совершенно безличном административном аппарате.
Похоже, в самом существе царящих между приватным и публичным отношений заложено, что отмирание публичности в ее конечных стадиях сопровождается радикальной угрозой приватному. Насколько эти темы вообще анализировались в Новое время, дискуссия всегда касалась вопроса о частной соб ственности; и это не случайность, потому что даже для антич ной политической мысли слово .приватный' утрачивает свой привативный характер и не обязательно уже служит антони мом к публичности, если выступает в связн с собственностью, именно как частная собственность. Очевидным образом соб ственность обладает известными свойствами, которые, хотя они и приватной природы, тем не менее крайне существенны для
политического.
Новоевропейское, для нас само собой разумеющееся при равнивание собственности к владению и богатству, а отсутствия собственности к нищете и беде, затрудняет действительное по нимание единственной позитивной связи публичного с приват ным, как она дает о себе знать в обязанности государства охра нять приnатную собственность. Новоевропейское отождествле ние собственности с владением тем более все запутывает, что не только собственность, но владение и богатство исторически тоже всегда играли в политическом более важную роль чем любой другой лишь приватный запрос или интерес. Вплоть до
конца девятнадцатого века, как известно, владение имуществом и состоятельность были обязательным условием для допуска в политическое пространство и пользования полнотой граждан ских прав. Отсюда недалеко до непонимания разницы между собственностью и владением, соотв. богатством, которые не
только не одно и то же, но имеют совершенно разную природу.
Впрочем, именно в сегодняшнем обществе становится слиш ком уж ясно, как мало эти вещи должны иметь между собой общего, а именно, как необычайное возрастание богатства об щества может вполне совпадать с исчезновением частной соб ственности, когда индивид владеет не более чем долей, пере падающей ему от растущего национального дохода.
В борьбе между капитализмом и социализмом большей ча стью забывают, что именно капитализм начал с отмены соб-
80 Вторая глава: Пространство публичного и сфера частного
ственности и что социализм в этом аспекте лишь следует зако
ну, по которому пошло все хозяйственное развитие Нового вре мени. До лишения низших слоев населения собственности к началу Нового времени святость частной собственности всегда само собой разумелась; но лишь невероятное возрастание вла дения, богатства и как раз капитала в руках слоев, лишавших собственности, привело вообще к провозглашению владения святыней. Собственность была первоначально привязана к од
ному определенному месту в мире и как таковая не только "не
движима", но даже тождественна с семьей, занимавшей это место58. Поэтому еще и в Средневековье изгнание могло по влечь за собой уничтожение, а не просто конфискацию имуще ства 59. Не иметь никакой собственности значило не иметь ро дового места в мире, которое называлось бы своим собствен ным, т. е. быть кем-то, кто миром и организованным в нем по литическим организмом не предусмотрен. Это был естествен но случай пришлых чужеземцев и рабов, у кого никакие вла дения и богатства не могли заменить отсутствующую собствен ность 60, равно как и наоборотбедностьне моглалишитьчело-
58 Куланж предлагает слово familia переводитькак собственность, поскольку оно обозначаетполе и почву, дом, деньги и рабов (ор. cit., р. 107). Моммзен переводит familia иногда просто как кабала, что ко нечно по сути своится К тому же. Важно, что эта собственность не владение, которое семья или ее глава могли бы забрать с собой; соб ственностьскорее пространственноепонятие, "собственностьпривя зана к очагу, очаг к почве" (Кула1tж, ор. cit., р. 62). Собственность не подвижна как очаг и могила, которые к ней относятся. "Преходя щий - это человек. Это человек, по мере того как семья развертыва
ет свои поколения, достигает положенного часа, когда он продолжит культ и возьмет на себя заботу об имении" (ор. cit., кн. 11, гл. 6).
59 Лавассер (ор. cit., р. 240 и прим.) описывает правила основания одной средневековой общины и правила принятия в нее: "Недоста точно было жить в том же городе, чтобы иметь право доступа. Надо было... владеть домом". За этим следовало: "Всякое преступление, совершенное против общины, влекло за собой разрушение дома и изгнание виновника".
80 Разница между собственностью и имуществом была совершен но явственна в случае рабов, которые хоть и не могли иметь собствен ности, т. е. собственного дома, однако никоим образом не составляли неимущего класса в современном смысле. Peculium, приватное иму щество римскогораба, могло достигатьзначительнойсуммы и вклю чать даже собственныхрабов (vicarii). Barrow (ор. cit., р. 122) говорит об "имуществе, каким владел самый скромный из его класса".
§ 8 Приватная сфера: собственность и владение |
81 |
века граЖАанских прав и принмлежности к политическому организму, пока его собственность, родовое место в мире, ос тавалась в целости. С утратой этой собственности опять же в древнейшее время было связано и лишение защиты закона61. Сама собственностьбыла со своей стороны чем-тобольше чем местомобитания;она в качествеприватнойпредоставляламе сто, где моглосовершатьсято, что по своей сути былотайным, и ее неприкосновенностьсостояла потому в теснейшейсвязи
со святостьюрожденияи смерти, с сокровеннымначалом и со
крытым концом смертных, приходящихкак все живое из тем
ноты и возвращающихсяво тьму подземного царства62. Как
такое место потаенности, где под родным кровом люди нахо
дят защиту от света публичности, появляются на свет и умира ют, но не проводят жизнь, где стало быть происходит то, во что никакой человеческий глаз и никакое человеческое знание не проникают 63, как место рОЖАения и смерти сфера домохо зяйства и собственности была .лтриватной" не в привативном смысле. Ее неприкасаемая потаенность от публичного и от об щего всем мира отвечала тому отрезвляющему обстоятельству,
61 Куланж цитирует замечание Аристотеля, что в древние време
на сын при жизни отца не мог стать гражданином и что после его
ухода из жизни лишь старший сын получал права гражданства. Так же и разница между римским p1ebs и popu1us romanus заключаласьв том что p1ebs состоял из людей без дома и очага (ор. cit., кн. 1l1,
гл. 12).
62 "Вся эта религия была очерчена домашним кругом... Все эти боги, Очаг, Лары, Маны, назывались богами скрытыми или богами внутренними. Для всех деяний этой религии требовались таинства,
sacrificia occulta, говорит Цицерон" (Кула'ltж, ор. cit., кн, 1, гл. 4).
63 Похоже, что задачей Элевзинских мистерий было так сообщить посвященным это потаенное, которое, хотя и обще всем людям, все же задевает каждого именно в его единственности, чтобы оно в свой ственной ему ауре тайны снова могло сделаться своего рода всеоб щим опытом, который, однако, хотя и столь многие приняли в нем участие, никогда не должен был обсуждаться публично. Принципом мистерий было то, что всякий мог быть в них посвящен и принимать
в них участие, но никто не смел о них говорить, и именно поскольку они касались несказанного; а несказанный опыт располагалея вне по литического, как он располагался и вне языка. Что мистерии каса
лись таинства рождения и смерти, показывает, похоже, один фраг мент Пиндара, o~e ш» Щои TeAeUTall, o"iдell ~e ~,611'~OTOII a.exall: посвящен ный "знает о конце жизни и о ее Зевсом дарованном начале" (см. Karl
Kerenyi, Die Geburt der Не1епа, 1943-1945, S. 48 ff.).