Arendt_Kh_Vita_activa_ili_o_deyatelnoy_zhizni
.pdf242 |
Пятая глава: Действие |
движение, но истории, чьей причиной он оказался; только они
в конечном счете могут запечатлеться в источниках и памятни
ках, стать зримыми в употребляемых предметах и художествен
ных произведениях, остаться в памяти покохений, снова и сно
ва пересказываться и опредмечиваться во всевозможных мате
риалах.
Сами эти истории в их живой действитехьности однако вовсе не "вещи" и должны сначала овеществиться, т. е. преобразить ся прежде чем войти в предметный состав мира. Они повеству ют не о вещах или предметах, и "герой", вокруг кого образует ся история и о ком она сообщает, нам по существу ближе чем любые авторы знаменитейших и исторически влиятельнейших
книг, если нам о них ничего не известно кроме этого произве
дения их рук. Хотя эти истории находятся таким образом в несравненно более интимном отношении к личности, являю щейся одновременно героем истории и поводом для нее, они не произведения определенного автора. Никто не может "сфор мировать" свою жизнь или выстроить свою биографию, хотя каждый сам ее начал, включившись своим словом и поступком в человеческий мир. Так что хотя подлинной "продукцией" действия и речи являются истории, пригодные для рассказа, и хотя своими историческими чертами эта "продукция" обязана тому, что действуя и говоря люди раскрываются как лица и тем создают "героя", о котором поведет речь история, сама эта ис тория как бы лишена своего автора. Кто-то ее начал, действуя
ее разыграл и выстрадал, но никто ее не придумал.
Окончательное оформление отрезка человеческой жизни
между рождением и смертью в пригодную для рассказа исто
рию с началом и концом есть дополитическое и доисторичес
кое условие того, что вообще в бытии человечества имеет место такая вещь как история. Если мы говорим об истории челове чества или просто об истории какой-то человеческой группы, чье существование в целом не обязательно ограничено рожде нием и смертью, то слово .история' мы применяем собственно в смысле метафоры; ибо к существу "истории" человечества
принадлежит, что сама она не имеет ни начала, о каком у нас
были бы сведения, ни конца, какой мы могли бы пережить, и является по сути не более чем рамкой, внутри которой собира ются и складываются бесконечно многие пригодные для рас сказывания человеческие истории. Но что всякая человечес кая жизнь имеет рассказать лишь свойственную ей историю и что история в конце концов может стать бесконечно расширяе-
§ 25 Ткань общечеловеческой связи |
243 |
мой книгой историй человечества, в которой нет числа "геро ям" и которую однако никто никогда не сочинял, имеет свое основание в том, что обе в одинаковой мере результат действия. Ибо великое неизвестное, не вмещаемое ни одним уравнением новоевропейской истории философии, впервые выступает на
сцену не тогда, когда рассматривая историю как целое люди
обнаруживают что ее "герой", история, это абстракция, не спо собная действовать, потому что ни при каких обстоятельствах ей невозможно приписать необходимое для действия свойство личности. Ту же апорию, бродящую по всей философии исто рии, заселяя ее призраками хитроумной природы (Кант) или разума, мировыми духами или духами времени, действующи ми через посредство людей с целью обнаружения самих себя, мы находим уже у истоков политической философии, только конечно с той решающей разницей, что до возникновения но воевропейского исторического сознания философия из невоз можности выявить собственно ответственного за всю область
творящихся в человеческом мире дел выводила то заключение,
что все эти дела не могут иметь слишком большого значения. Чтобы обнаружить эти сопутствующие человеческому поступ ку затруднения не только не требовалось современной филосо фии истории, но наоборот, можно было бы считать что исход ные политические импульсы новоевропейской философии при вели к философии истории, ибо могло казаться что введение
понятия истории человечества помогает справиться с этим, ис
ходно политическим, затруднением. Ибо само по себе затруд нение имеет настолько элементарную природу, что дает о себе знать и при рассказывании самой скромной, пока еще совер шенно .лгеисторичной" истории; оно заключается просто в том что любая череда событий, пусть они связаны лишь временем и их конкретные поводы разрозненны и случайны, все еще по казывает достаточно связности чтобы заслуживать рассказа и создавать при рассказывании смысловую структуру. Но на воп рос, кто же замыслил этот смысл, ответ всегда будет гласить
.никто', ибо герой рассказанной истории - допустив, что она вообще позволяет увидеть какого-то однозначно идентифици руемого деятеля, приведшего в движение весь ход событий, - ни при каких обстоятельствах не может рассматриваться как
автор истории и ее смысла в том же плане, как, скажем, автор какой-нибудь повести.
Так, Платон именно в своей политической философии на
стаивает на том, что возникшие из действия (тrеа:rТ/ШI) межче-
244 |
Пятая глава: Действие |
ловеческие обстоятельства (та ТШ]/ a]/3-еW7fW]/7fеа7J.Lата) не стоит принимать всерьез, что дела и заботы среди людей похожи ско рее на кукольный театр, где за нити тянет невидимая рука, воз можно рука какого-то бога, который коротает время играя людь ми как марионетками 9. В этих полуиронических соображени ях примечательно прежде всего, что Платон, абсолютно чуж дый новоевропейской проблеме истории, прибег к той же ме тафоре Неизвестного, действующего за спинами людей, какую философия истории в столь разнообразных вариантах - как божественное Провидение, как .лгевидвмая рука" Адама Сми та в экономической практике, как природа, как мировой дух и наконец как Марксов классовый интерес - привлекала для решения своей центральной проблемы, состоящей в том что история, хотя она возникха явно благодаря действиям челове ка, людьми все же не "делается". Уже Платон нуждался в кук ловоде за спинами людей, за сценой видимых событий не что бы "объяснить" тот или иной поступок, о каком всегда можно судить прилагая к нему масштабы, но чтобы найти того Некто, который мог бы ответственно расписаться за получающуюся из этого поступка историю. Божественный кукловод Платона, 01'- носящийсяк своим человеческиммарионеткамкак автор пье сы к выступающимв ней персонажам,замысленпока еще иро
нически; и эта царственнаяирония над всего лишь человечес
ким и над получающимся из него историческимпрорывается
иногдаеще и в Новоевремя,как напримеркогда Кантговорит о правяшейв истории "безотраднойпрпблизительностп"или Гёте принимаетвсю историюза "мешанинуиз заблужденияи насилия".Речьтут явно о политическойистории,а люди, веря щие в возможность открыть в истории однозначный смысл, поневолеапеллируютк истории духа и идей. Но история, на сколько она ведет речь о событиях и деяниях и заслуживает рассказа как история, по своей сути конечно остается похити ческой,т. е. возникаетне из идей, тенденцийили из обобщен ных социальныхсил, а из деянийи поступков,вполнедопуска ющих в качестве таковых верификацию. Как бы философия истории ни ориеНТllроваласебя на историюдуха чтобы прий ти к своим специфическимтолкованиям, она все же на свой манер снова и снова подтверждаетза историей ее первично политическийхарактертем, что не можетобойтисьбез велико го неведомогокукловодаза спинамилюдей; в самомделе, этот
9 Законы 803 и 644.
§ 25 Ткань общечеловеческой связи |
245 |
кукловод оказался бы сразу излишним, имей мы действитель но в ней дело только с историей развития человеческого духа. Так же и Адам Смит, нуждающийся в .лтевидимой руке" для своих анализов хозяйственной жизни и рыночных процессов, доказывает этим не больше и не меньше как то, что и полит
экономия имеет дело не только с научным расчетом и пред
ставлением определенных интересов, но именно с действиями одаренных людей, которые, появляясь на рынке товаров, на чинаютдействовать по собственной инициативе, т. е. ведут себя
вовсе не только как производители и владельцы товара. Гипотеза, что людьми правит что-то им неведомое и имен
но это неведомое наделяет все содеянное людьми его заслужи
вающим рассказа смыслом, отвечает не столько опыту, при обретенному в самом действии, сколько требованиям, какие предъявляют действию рассудок и мысль, чьи исходные ори
ентации и интересы отданы опыту совершенно другого типа.
Какого рода эти требования и из какого опыта они вырастают, нетрудно распознать из того, что древнейшая гипотеза кукло вода перетолковывает истории, выстроенные действием, в смыс ле сочиненных и так или иначе авторских историй, когда дей ствительно некий автор держит нити в руках и руководит со чиненной им игрой. Сочиненная история указывает на автора точно так же как всякое художественное произведение и вооб ще всякий изготовленный предмет указывает на то, что "за" ним находится Некто его изготовивший. В этом смысле однако автор никоим образом не входит в историю, сочиненную им самим; история сама по себе не дает никакой информации о нем, что бы она в остальном ни имела нам рассказать; лишь факт ее сочиненности указывает в сторону придумавшего ее автора. Различие между действительно происшедшей и лишь сочиненной историей состоит как раз в том, что только эта пос ледняя была сперва замыслена, а потом в качестве замыслен ной сочинена, тогда как действительно происходящая история и не придумана и не изготовлена. Действительная история, в какую впутала нас жизнь и от какой нам не увернуться, пока мы остаемся в этой жизни, не указывает ни на видимого ни на невидимого автора, потому что она вообще не сочинена. Тот единственный Некто, кто ее развертывает, выступает и остает ся героем истории, чье Кто существует лишь в стихии вещей, заслуживающих рассказа, а потому ех post facto представляет себя с той осязаемой и значимой полнотой, которая соответ ствует неуловимо-летучей и все же безошибочно неповторимой
246 |
Пятая глава: Действие |
явленности, с какой лицо через поступок и слово присутствует в мире современников. Кто есть или был человек, мы можем узнать только выслушивая историю, где герой он сам, т. е. его биографию; все, что сверх того мы можем знать о нем и его авторских работах, способно в лучшем случае подсказать нам, что он есть или был. Так получается что о личности Сократа, который никогда не написал ни строчки и о мнениях которого мы информированы намного хуже чем о Платоне и Аристоте
ле, мы имеем тем не менее намного лучшее представление чем о большинстве философов до и после него. Мы знаем, кто был Сократ, с такой полнотой, с какой ни о Платоне ни об Аристо теле мы не знаем кто были они; потому что нам известна исто рия Сократа.
Герой, вокруг кого центрирована история и чью личность история приоткрывает, не нуждается в особо героических свой ствах. "Неш~ первоначально у Гомера просто свободный чело век, в качестве такового принимающий участие в Троянской войне и заслуживающий поэтому истории о себе 10. Мужество, ощущаемое нами сегодня как непременное свойство героя,
принадлежит, пусть это и не героическое мужество в нашем
смысле, уже поступкам и речам как таковым, а именно иници
ативе, на какую мы должны решиться чтобы тем или иным об разом включиться в мир и в нем начать нашу собственную ис торию. Это мужество никоим образом не сводится обязатель но или первично к готовности взять на себя последствия за сде ланное; мужества и даже известной храбрости требует уже ре
шение перешагнуть за порог своего дома, приватного круга по
таенности, и показать кто ты собственно есть, т. е. выставить самого себя. Мера этого начального мужества, без которого действие и говорение - а с ними, по крайней мере для гре ков, свобода - вообще невозможны, будет не меньше, а то даже и больше, если случайно окажется так, что "герой" к со
жалению трусоват.
В овеществлении через художественное произведение, ко
торое возвеличивает деяние или достижение и посредством
лишь ему присущего уплотнения и преображения дает необы-
10 У Гомера в слове 71(lШ~ несомненно есть семантический призвук
исключительного превосходства, однако это превосходство пристало каждому свободному человеку. Гомеровский герой еще не полубог, и
это последнее значение возникло предположительно потому, что по
зднее эпических героев архаики стали почитать как "полубогов".
§ 25 Ткань общечеловеческой связи |
247 |
чайному вспыхнуть в его полной значимости, содержание ска
занного и сделанного, равно как его подлинное конкретное со держание может принимать разнообразнейшие формы. Вмес те с тем обнаружение человеческого кто, свойственное действию
и речи, так нераздельно связано с живым потоком происходя
щего, что может быть изображено и "овеществлено" лишь в своего рода повторении исходного события, в подражании или 1J.;1J.'YJ(,.,~'e, в отношении которого Аристотель хотя и допускал,
что оно основополагающая предпосылка всех искусств, но ко
торое сам же он по сути дела находил только в .драме', чье на звание «(tgiip,a, именная форма одного из многих греческих слов для действия, ~giiv, соответствует вточности "действию", и нами тоже ожидаемому от театра) показывает, что она художествен ный жанр отвечающий действию, и в этом плане она предста вительна для всех художественных жанров 11. Театральная сце
на по сути дела подражает сцене мира, и драматическое искус
ство есть искусство "действующих лиц". Однако стихия повто ряющего подражания дает о себе знать не только впервые в актере, она, как справедливо утверждал Аристотель, разверты
вается уже в сочинении и записи пьесы, поскольку драматичес кое произведение лишь вторично может быть воспринято как пьеса для чтения и, подобно музыкальной пьесе, нуждается в исполнении, чтобы развериуть свое полное значение. Развер тывается при исполнении тут не столько ход действия, что мож но было бы передать и в простом рассказе, сколько т а к - и - н е - и н а ч е - б ы т и е действующих лиц, изображаемых акте ром непосредственно в собственнейшей их стихии 12. В отно шении греческой трагедии это означает, что общий смысл всей разыгранной истории, равно как и хода действия, высказан
11 Аристотель специально уточняет, что о "драме" говорят, по скольку в этой художественной форме изображаются ~iiJvre;, действу ющие (Поэтика 1448а 28). Из контекста становится ясно, что аристо телевское понятие "подражания" было выведено из драмы и позднее просто приложено к другим художественным формам.
12 Потому Аристотель и говорит большей частью о подражании недействию (тreiig,;), а действующим (тrea/rrovre~) - ср. Поэтика 1448а САЛ., 1448Ь 25, 144gb 24 САЛ., при том что иногда встречаются и откло нения от этого, как 1451а 29 и 1447a 28. Важно то, что в трагедии речь идет не о качествах трагических героев, не об их тrol~, а о том
что их задевает и как они поступают, о их жизни в счастье и несчастье
О450а 15-18). Греческаятрагедия вовсе не трагедия характеров; в ее
центре стоит всегда поступок.
248 |
Пятая глава: Действие |
хором, который ничему не подражает 13 и высказывания кото рого образуют исключительно лирически-песенные части пье сы, тогда как неуловимая идентичность изображающих дей ствие лиц может быть представлена лишь через подражание реальному действию, ибо она-то как раз и не поддается ника кому обобщению и никакому овеществлению и преображению в другую стихию. Потому театр и есть поистнне политическое
искусство по преимуществу; только на сцене, в живом ходе пред ставления политическая сфера человеческой жизни вообще может быть преображена настолько, чтобы стать искусством. Одновременно драма есть единственный род искусства, чей ис ключительный предмет есть человек в его отношении к миру людей.
26 ХРупкость дел человеческuх
Действие, в отличие от изготовления, совершенно невоз
можно в изоляции: всякая изоляция, вольная или невольная,
лишает способности поступать. Как изготовление нуждается в природном окружении, снабжающем его материалом, и в сре
де, где готовая продукция может показать свое достоинство,
так поступок и слово нуждаются в мире людей чтобы обратить ся к нему. Изготовление осуществляется в мире и для мира, пребывая с его вещественным составом в постоянном контак те; поступок и речь находят себе место в ткани межчеловечес кой связи, которая в свою очередь возникла из былых речей и поступков и должна пребывать с ними в постоянном контакте. Представление, будто сильный властвует в одиночестве, поко ится либо на ложной вере в то, что в области дел человеческих мы можем что-то "сделать" - к примеру создать учреждения и законы подобно тому как мы изготовляем столы и стулья, или "сделать" людей лучше или хуже н, - или же оно происходит от известного отчаяния в осмысленности всякого действия во обще, политического и неполитического, и это отчаяние легко утешает себя утопической надеждой что с людьми возможно
13 В "Проблемах" между прочим указывается на то, что хор "мень ше подражает" (918Ь 28).
14 Уже Платон упрекал Перикла в том, что тот не сделал граждан лучшими и что афиняне к его смерти стали скорее хуже чем раньше. См. Горгий 515.
§ 26 Хрупкость дел человеческих |
249 |
удастся справиться так же, как справляются со всяким другим
материалом 15. Сила духовного или физического рода, требую
щаяся для всякого изготовления, для поступка оказывается со вершенно незначащей. Из истории известны бесчисленные примеры бессилия сильных и духовно мощных, которые пада ют от неумения заручиться помощью и содействием собратьев людей. Подобный провал сплошь да рядом объясняют неисп равимой недоброкачественностью толпы и завистью, какую вся кая выдаюшаяся личность вызывает среди низкой посредствен ности. Как ни верны могут быть эти наблюдения в отдельных
случаях, они не угадывают сути дела.
Чтобы вникнуть в нее, полезно вспомнить что в отличие от новых языков греческий и латинский имели два совершенно разных и все же в какой-то определенной взаимосвязи стоящих слова, служивших для обозначения того, что мы называем дей ствовать. Двум греческим глаголам: aQxe/v (начинать, иниции ровать и в конечном итоге повелевать и господствовать) и rrQa:r- Telv (довести что-то до конца, уладить, исполнить) соответству ют два латинских глагола agere (привести в движение, повес ти, ввести)и gегеге (основноезначениекоторогонести позднее, как и у rrеаттгlV, принимаетзначения исполнять, заниматься, осуществлять)Н'. В обоих языках таким образом действие под
разделяется на две отчетливо различающихся части или ста
дии: что-то зачинается или приводитсяв движениеотдельным индивидом,который предводительствует,вслед за чем многие как бы спешатему на помощьчтобы продвинутьдалее и завер шить начатое. Не только внутренняя связь этих двух слов в обоих языках почти тождественна,но и их история до удивле ния схожа. А именно, в обоих случаях слово, отведенное пер-
15 Мы уже успели осознать, что в выражении "человеческий мате риал" дело идет не просто о безобидной метафоре. То же относится
естественно к целому ряду научных экспериментов с людьми в соци альных науках, в биохимии, хирургии мозга и т. д., сводящихся неиз менно к тому, что с людьми обходятся как с "материалом", т. е. изме няют и обрабатывают их. Эти "механистические" установки типичны для Нового времени; когда античность преследовала подобные цели, то выражались обычно в метафорах, заимствованных из животного царства: говорили о превращении людей из диких зверей в домаш них животных, об их приручении.
16 Что касается греческого словоупотребления и исходного значе ния глаголов со значениями действия, поступка, см. главным обра зом С. Сареllе, WбгtегЬuсh des Ношегs und der Ношегidеп, 1889.
250 |
Пятая глава: Действие |
воначально лишь второй стадии действия - 7Теа:тте/lI, соотв. gerere, - в обыденном словоупотреблении победило настоль ко, что в позднейшее время стало применяться для действия вообще, тогда как слова со значением начинания по крайней мере в политическом языке все больше и больше приобретали скорее вполне специальное значение. Так аехе/II становится в политическом смысле исключительно господством, и agere го раздо чаще начинаетупотреблятьсяв значении водительства чем приведенияв движение.
Эта исгория слов осведомляетконечно о дейсгвительных соотношенияхвещей; из начинателяи предводителя,который был primus inter pares, первый среди равных (а у Гомера царь среди царей), получается господин; своеобразнаядвусторон ностьосущесгвлениядействия,требующегозачинаи конца,так
что начинательи предводительзависитот других, призванных
ему помочь, а в то же время эти другие, выступающиевслед за ним, зависят от него в той мере, в какой без него не получили бы никакогодела в руки, расщепляетсяна две совершеннораз ные междусобой функции- на функцию повеления, становя щегося привихегией господина, и функцию приведения в ис
полнение, а на место адекватных такому расчленению отноше
ний между индивидом, начинающим в одиночку, и многими, сообща исполняющими дело, выступает отношение между по велением и приведением в исполнение, причем повелевающий
ипослушные исполнители ни в какой момент действия уже не союзники. Господин и повелитель осгается в одиночестве и в изоляции от других, словно бы навсегда застыв в позиции на чинателя и ведущего, каким он был когда еще ни на что не мог положиться кроме силы собственной инициативы, пока не на шел других, с кем вместе мог исполнить начатое. Однако сила того, кто берет на себя инициативу, поисгине придающую всю крепосгь крепкому, дает о себе знать только в этой инициативе
иво взятом тогда на себя риске, не в дейсгвительном достиже нии. Правда, достигнув успеха, господин и повелитель спосо бен начать сам претендовать на все то, что могло быть исполне
но лишь с помощью многих, однако этим он монополизирует в
своих целях бесчисленные силы, без которых его энергия оста лась бы пуста. В этой претензии на монополию, когда собствен но действия просто уже нет, ибо ни повеление ни исполнение по-настоящему не поступок, и возникает впоследствии обман чивое представление, будто сила всего величественнее, когда
она одинока.
§ 26 Хрупкость дел человеческих |
251 |
Поскольку действующий всегдадвижется среди других тоже действующих людей, он никогда не только деятель, но всегда вместе с тем и терпящий. Действие и претерпевание принад лежатдруг другу, терпение оборотная сторона действия; исто рия, приводимая в движение действием, есть всегда история поступков и страдания тех, кто в нее вовлечен. Число таких вовлеченных в принципе неограниченно, ибо последствия дей
ствия, могущего как таковое иметь начало вне системы межче
ловеческой связи, вторгаются в среду бесконечной связи чело веческих обстоятельств, где каждая реакция словно автомати чески становится цепной, а всякое событие сразу провоцирует другие события. Поскольку действие всегда наталкивается на существа, одаренные способностью к действию, оно никогда не
вызывает простые реакции, но провоцирует самостоятельное
действие, которое потом со своей стороны аффицирует других действующих. Имеют место не ограниченная определенным
кругом акция н на нее реакция, и даже в предельно узком кру гу нет никакой возможности по-настоящему надежно ограни
чить деяние кругом непосредственно затронутых или имевших
ся в виду лиц, чтобы все осталось как бы между нами, Но нео граниченным действие становится вовсе не потому чтодвижется среди многих людей, т. е. внутри политической - в узком смыс ле - области, как если бы бесчисленность возможных челове ческих отношений возникала лишь потому что благодаря тка ни межчеловеческих отношений всякий раз оказывается соеди нено вместе и задействовано между собой непредвидимо боль шое число людей. Будь неограниченность действия обязана только простой множественности человеческого бытия, от этой неумеренности можно было бы еще избавиться, политически ограничивая совместную жизнь людей мелкими и мельчайши ми группками в надежде обеспечить обозримость их взаимоот ношений. Несомненно, эта надежда играла роль в ограниче
нии греческих городов-государств определенным, не допуска
ющим превышения числом обитателей и граждан; но мы зна ем из истории этого численно столь ограниченного образова ния, что ткань отношений в них от этого складывалась наобо рот еще более турбулентно, как если бы присущая действию неумеренность проявлялась тем интенсивнее, чем больше люди пытались сузить его свободное пространство. Во всяком слу чае, в самых ограниченных обстоятельствах последствия вся кого поступка оказываются необозримы уже потому, что как раз поддающееся пока еще обозрению, а именно ткань отно-