Arendt_Kh_Vita_activa_ili_o_deyatelnoy_zhizni

нравственной безответственности, следствий из простого фак­ та плюрализма, тянущегося за всяким действием. Что экспери­ менты, предлагавшиеся для разрешения этих апорий, по сути

всегда кончаются одинаково, показывает, насколько просга эле­

ментарная природа самих апорий. Говоря обобщенно, дело идет по сути всегда о том чтобы заменить поступки многих в их друг­ с-другом-бытии такой деятельностью, для какой требуется толь­ ко одно лицо, которое, обособившись от нарушений со сторо­

ны других, от начала до конца остается господином своего дея­

ния. Эта попытка поставить деятельность в модусе изготовле­

ния на место поступка проходит красной нитью через всю пра­

древнюю историю полемики против демократии, где доводы тем легче превращаются в упреки против сферы политическо­ го вообще, чем с большей основательностью и доказательной силой их преподносят.

Апории действия все поддаются редукции к обусловленно­ сти человеческого существования плюрализмом, без чего не было бы ни пространства явления ни публичной сферы. По­

этому попытка взять плюрализм под контроль всегда равно­

значна попытке вообще отменить публичность. При этом есте­ ственно всего проще прибегнуть прежде всего к мон-архип или едино-властию, способному со своей стороны разнообразно варьироваться - от открытой тирании одного против всех ос­ тальных через разнообразные формы просвещенного деспотиз­ ма и абсолютизма вплоть до разновидностей демократии, ког­

да множество сливается в одно коллективное тело, так что на­

род действитехьно становится многоглавым Одним, самоучреж­ дающимся в качестве единого властителя, "монарха" 58. Совет

58 Эта интерпретация демократии восходит к Аристотелю, Поли­ тика 1292а 16 САЛ. Царская власть не принадлежит к тираническим государственным формам и ее надо отличать от единоличного гос­ подства или монархии. Слова тирания и монархия в греческом упот­ ребляются синонимично, тогда как слова тиран и царь указывают на противоположность (ср. напр. Этика Никомахова 1160Ь 3 или плато­ новское Государство 576d). Вообще в античности единоличное гос­ подство рекомендуетсятолько в ситуациидомашнегохозяйстваи при ведении войны, и большей частью именно в подобных обстоятель­ ствах цитируется знаменитый гомеровский стих: оuх а'УМОII тrОЛIЖО/­ eUlli7J' eTq xoieulloq ёrгrш, eTq {3uглЛеuq "не хорошо многовластье; один да будет правитель, царь один" (Илиада II 204). Исключение отсюда Ари­ стотель, который однажды использует этот стих в "Метафизике", но как бы метафорически (1076а 3 САЛ.), а потом еще раз в "Политике"

I1латона призвать правителем философа-царя, который тогда в силу своей "мудрости" разрешит и устранит все связанные с действнем трудности так, как если бы дело шло о проблеме

J10знания, есть лишь одна и отнюдь не наименее тираническая

разновидность "монархического" решения. Причина, почему ЭТИ бхижайшие решения неприемлемы, кроется вовсе не в том что предлагаемые государственные формы по своей сути жес­ токи. Тираны, понимающие в делах правления, могут запрос­ то позволить себе благожелательность и мягкую диктатуру по­ добно Писистрату, чье правление уже античность приравнива­ ла к "золотому веку Кроноса" 59; как раз по современным мер­ кам их мероприятия нередко будут казаться исключительно

.лтрогрессивными", как в случае Периандра, тирана Коринфс­

кого, предпринявшего единственную в античности, хотя и про­

валившуюся попытку отменить рабство 6О • Не жестокость при­ знак тирании, а уничтожение публичной политической сферы, которую тиран из "мудрости" - поскольку воображает себя, и

возможно даже справедливо, знающим дело лучше всех - или

из жажды власти монополизирует для себя, добиваясь таким образом того, чтобы граждане заботились о своих частных де­ лах и ему, "властителю оставили заботу о публичных делах" 61. Это понятным образом всегда означало исключительный рост приватной изобретательности, частной инициативы и вообще профессионахьного прилежания, только от всего такого роста в античности было мало проку, поскольку античный человек видел в этой политике не что иное как возмутительную попыт­ ку украсть у него время, отведенное для участия в общих де­ лах. Непосредственные выгоды от тирании так очевидны - повышение общественной производительности, безопасность внутриполитической ситуации, стабильность правления, - что

(1292а 13), где возражает против государственной формы, в которой многие захватывают власть не как индивиды а как общность, так что "из многих становится один" и речь идет уже не о господстве многих, но наоборот о завуалированной форме тирании или единоличного господства. И наоборот, господство многих, получившее позднее на­ звание полиархии, обличается только там, где дело заходит о военных ситуациях. См. напр. Фукидид УI 72 или Ксенофонт, Анабазис УI 1, 18.

59 Так сообщает Аристотель в "Афинской конституции" ХУI 2, 7.

60 См. Fritz Heich.elheim, Wirtschaftsgeschichte des Altertums, 1938, Bd. 1, S. 258.

61 Так Аристотель ГОБОрИТ о Писистрате, там же ХУ 5.

эТОЙ сфере, однако так, что все они вместе должны поступать

как один человек, причем в принципе исключены возможнос­

ти партийной склоки и гражданской войны: "из многих станет во всех отношениях один", за исключением разве что физичес­ кого облика 65. Исторически это происходящее из сферы семей­ ного домохозяйства понятие господина сыграло настолько ре­ шающую роль в теоретическом толковании публично-полити­ ческого, что для нас оно первично связано с политикой в более

узком смысле слова; причем однако мы не должны упускать, что у Платона эта категория господства касалась и вещей, се­

годня рассматриваемых нами как нравственные, и у него та­

ким образом просто вообще упорядочение и обсуждение всех человеческих отношений и связей было подчинено законам властвования и подвластности. Это становится ясно не только когда он растолковывает, что "буквы", из которых складывает­

ся существо государства, прочерчивают не что иное как расши­ ренную проекцию устройства человеческой души, призванно­ го до полной точности совпасть с публичным устройством уто­ пической республики, но прежде всего когда он с присущей ему великолепной последовательностью возводит категорию господства в фундаментахьный принцип обращения человека с самим собой. Так овладение собой становится для Платона высшим критерием способности господствовать над другими; повелевающая власть философа-царя законна, поскольку душа способна давать повеления телу и поскольку разум обладает способностью господствовать над страстями. Однако у самого Платона и эта легитимность тирании разума во всех задеваю­ щих человека как такового обстоятельствах, его обращение с самим собой, равно как с другими, все еще глубоко укоренены в своеобразной двузначности греческого слова o'e'XfJ, в том фак­

те, что язык сам указывает на возможность отождествления гос­ подства и начинания. Решающее - в той мысли, которую он высказывает в конце "Законов", а именно что "душа" потому призвана к господству (aexel), что она "первая по старшинству из всего", 7reeu$UTa,rov. Таким образом двузначность слова аех";; находит свою артикуляцию у Платона в положении: право вла­ ствовать имеет то, что является началом. В традиции эта наме­ ченная в греческом языке и артикулированная Платоном иден­

тичность властвования и начинания наложила потом еще раз,

в измененном виде, печать на римское понимание политики,

65 Государство 443е.

насколько оно получило философское выражение, и лишь пос­

ле заката античного мира представление о начинании из поня­

тия господства вовсе исчезло. С этой потерей вся традиция по­ литической мысли утратила стихийнейшее и исходнейшее по­ нимание подлинного могущества человеческой свободы.

Политическое разделение знания и деяния продержалось, напротив, до сего дня как корень всех теорий господства, кото­ рые претендуют на нечто большее чем оправдание якобы при­ сущей человеческой природе и действующей в принципе бе­ зответственно воли к власти. Свойственная философским ана­ лизам своеобразная концептуальная сила сумела обеспечить

пхатоновскому отождествлению знания с повелением и господ­ ством, а действия с повиновением и исполнением повелений победу над всеми предшествующими артикуляциями реально­ го политического опыта. Таким образом оно смогло остаться определяющим для всей традиции политической мысли, даже когда давно уже иссякли источники опыта, откуда сам Платон выводил свои понятия. Если мы вправе немножко отвлечься от довольно своеобразного во всей истории философии союза глу­ бины и красоты, весомость которого так или иначе проносит платоновский мыслительный мир через столетия, то порази­ тельная цепкость, с какой именно политическая часть его твор­ чества упрочилась в сознании европейского человечества, обя­ зана прежде всего тому, что Платон для своего расслоения дей­

ствия на повеление и повиновение ориентировался не только

на соотношения господства внутри античной семьи, но и обра­ щался к примерам, взятым из области изготовления (создания)

ипроизводства. Ибо насколько неуместно разделение знания

иделания в области действия, чья значимость и осмысленность

растворяются в ничто, едва мы отсекаем мысль от поступка, настолько же внятно и неизбежно напрашивается подобное разделение при анализе создающей деятельности, чьи процес­

сы явно распадаются на две совершенно отделенные друг от друга части, когда сперва должен быть все-таки воспринят и познан образец или облик (т. е. гШо~) подлежащей изготовле­ нию вещи, чтобы потом могли быть подготовлены средства для осуществления воспринятого. В сколь большой мере платонов­

ская мысль ориентировалась именно на этот опыт мастера при создании вещи, явствует уже из того что Платон первым ввел слово ,идея' в качестве ключевого термина философской мыс­

ли, т. е. возвел в понятие то, что исходно входило в опыт изго­

товления.

Таким образом пхатоновские усилия поставить изготовле­ ние на место действия, чтобы придать области дел человечес­

ких присущие изготовлению долговечность и порядок, всего явственнее там, где он прилагает к политической сфере поня­ тия, полученные в учении об идеях, т. е. в подлинном средото­ чии своей мысли. В развитии учения об идеях, т. е. строго гово­ ря в развертывании метафорического содержания идеи (мною

подразумевается, что всякая мысль, движущаяся вне матема­ тического, по своей сути метафорична и всякое философское понятие обязано своей очевидностью тому метафорическому содержанию, которое оно как бы в сокращении выражает) Пла­ тон следовал еще и двум другим метафорам, а именно с одной стороны метафоре света: идеи подобны дню в .Парменнде" или подобны солнцу в "Государстве"; а с другой стороны метафоре модели или образца, 1iаеа~е;'Уlkа-rа в "Пармениде" и в .Л'имее". Этому далее соответствует то, что идеи могут быть определены либо как то, что exq>av!uтa-rov, "всего ярче сияет", и q>avo-ra-rov, "явленнейшее"; или опять же как образцы, модели и масшта­ бы, по чему практически-политическое поведение должно на­ правлять себя так же, как ремесленное изготовление ориенти­ руется на образец подлежащего изготовлению предмета и на принятые правила и нормы его изготовления. В одном случае

существо идеи - т. е. на платоническом языке высшая идея, которая в качестве идеи идей впервые только и делает все дру­

гие идеями, - прекрасное, тогда как в другом случае ее суще­

ство явно "благо", т. е. в плане греческого словоупотребления то, что составляет специфическую годность и уместность какой­ либо вещи 66. И хотя красота и уместность в общепринятом гре­ ческом идеале хаЛо)) хcL'УаЭ'о)), естественно звучащем во всей философии Платона, так тесно между собой связаны, что каза­ лось бы всего естественнее просто приравнять их друг к другу, но своеобразие сократически-пхатоновских понятийных дефи­ ниций заключается как раз в том, что эти доконцептуальные "идеалы" разделяются и выверяются на свое содержание. И решающе, во всяком случае для платоновекой философии, что идея блага лишь в политической философии рассматрива-

б6 В Федре (250) ДЛЯ описания красоты применяется слово !Х(ра­ 1I!O'ТaT01l; в Государстве (518) идея блага выступает как <pa1lOta-rо1l. Оба слова происходят от <pa/1IBu::7al, являться и сиять, и блеск, выражае­

мый превосходной степенью прилагательного, очевидно намного адекватнее идее красоты чем идее блага.

ется как высшая идея, тогда как в метафизических диалогах не благо, а красота составляет существо идей. Именно для фило­ софа не благо, а красота есть руководствующая им "идея", он rp/лоuоrpо; 1) rp/Лохало;, как говорится в "Федре" (248d), и даже в "Государпве"философеще определяетсякаклюбящийпрекрас­ ное, а не бхагое". Он покидает "пещеру" людей и дел челове­ ческих, выходя под чистое небо идей, чтобы рассмотреть ис­ тинноесуществовещей, обнаруживающеесякак красота, и лишь

когда он возвращается в пещеру, поскольку он тоже человек и

вынужден жить среди людей, увиденное им как красота пре­

вращается в то мерило, которым можно измерять многослож­

ное, и в правило, под которое его можно подвести.

Между применениемидей как моделейдля изготовленияи их применением как масштабов для практически-политичес­ кого поведенияразницаневелика,и Аристотехьв одном из сво­ их раннихдиалоговсравнивает"совершеннейшийзакон", наи­ более прибхижающийсяк идее, с "отвесом,мерой и компасом...

[которые] среди всех инструментов занимают выдающееся по­ ложение БН. Лишь в этом превращении исходная философская концепция идей может быть применена к политическому, где теперь может показаться, будто философ на почве своего опыта в сфере "идей" способен с такой же, "объективной" достоверно­

стью промерять многосложнопь человеческих посгупков и слов, выносить о них суд и предписывать им правила, с какой обыч­ но действует ремесленник, когда изготовляет предметы, да и

51 См. Государство 475 сл. и Федр 248.

6' .ТГротрептик".цитируетсяпо К. von Fritz, ор. cit. Вернер Йегер считает, что через все произведения Платона проходит представле­ ние о некоем совершенном мерительном искусстве и что Платон ви­ дел в философском познании способность познать меру и применить ее (американское издание Paideia, vol. II, Р: 416, п.).

Это однако относитсятолько к политическойфилософии Плато­ на, где идея прекрасного заменена идеей блага. Символ пещеры в "Государстве"есть по сути средоточиеэтой политическойфилософии, но никоим образом, как обычносчитают, ядро учения об идеях. Уче­ ние об идеях, как оно рювернутов "Государстве",есть скорее вари­ ант исходнофилософскиосмысленногопонятия идеи, теперь приме­ ненного TaKjКe и в политике. Это следует уже из того что здесь, как упоминаетИегер, словоСР(lQ)/'У)IЛ<;применяетсяв отношениисобствен­ но философскоймысли; в самом деле, этим словом как у Платона,так и у Аристотелябольшейчастьюобозначаетсямысль политикав отли­ чие от софии фИЛОСОфов.

простой мирянин тоже, когда судит об их пригодности; ибо,

говоря платонически, то и другое, изготовление и суждение,

настраиваются на предшествующее всякому изготовлению и

переживающее всякую изготовленную вещь "идеальное" пре­ бывание "вещи вообще", которая, скажем как "стул вообще",

позволяет определить, узнать и оценить все реально встречаю­

щиеся и подлежащие изготовлению стулья в их .лггухьности". Что касается самой политической философии Платона, то

величайшее преимущество этого превращения и применения учения об идеях к сфере политического заключалось вполу­ ченной таким образом возможности устранить личный фактор из платоновского понятия господства. Что в "Государстве" вы­ ступает еще как прямое личное притязание философа на власть, в "Законах" могло уже превратиться в безличную заявку на господство разума и увиденных им идей. Тем самым разреши­ лась главная трудность, возникшая именно из-за сближения легитимного правления с такими хозяйственными отношения­ ми как связь между господином и рабом или между пастырем и стадом, - а именно та, что властитель должен был явиться не­ коего рода богом, чтобы так же решительно отделиться от под­ властных как господин от раба или пастух от своего стада БУ. Аналогия с ремесленным изготовлением содержит в себе, на­ против, не больше чем просто каждодневно ощущаемое и под­

тверждаемое превосходство мастера над неопытным в его ис­

кусстве простецом, причем простеца заставляет согласиться с

решающим суждением мастера не его личность, а просто при­

емы художественной сноровки, которыми он овладел и пред­ ставителем которых выступает. Так уже в "Государстве" царь философов прилагает "идеи" к политической сфере с той же компетентностью, с какой ремесленник прпменяет правила и масштабы; он изготовляет полис точно так же, как скульптор статую 7О; и в последнем произведении Платона, где эти масш­ табы и правила стали законами, д.ля правильного применения "искусства" управления не требуется даже уже особой умелос­

ТI! или, говоря современным языком, какого-то личного авто-

т В "Политике", где Платон ведет свое исследование держась этих аналогий, он приходит в конце концов к ироническому заключению: мы озира.лись в поисках кого-нибудь способного владеть людьми так же, как пастух способен смотреть за своими стадами, и найденное нами оказалось богом, а не смертным человеком (275).

70 См. Государство 420.