Arendt_Kh_Vita_activa_ili_o_deyatelnoy_zhizni

нической жизни на ней, развитие человеческого рода из эво­

люции животных видов, т. е. весь круг нашего реального суще­

ствования опирается на "бесконечную цепь невероятностей", если на первособытия, некогда прочертившие этот круг, смот­ реть с точки зрения процессов в универсуме, взаимодействий в неживой природе или процессов развития органической жиз­ ни, которые всякий раз решительно прерывались каждым из тех событий. Новое начало всегда вступает в противоречие со статистически измеренным правдоподобием и оно всегда не­

мыслимая невероятность; оно поэтому всегда, когда мы встре­ чаем его в живом опыте - т. е. в опыте жизни, предразмечен­ ной протеканием процессов, новым началом прерываемых, - предстает нам как чудо. Тот факт, что человек одарен способ­

ностью к поступку в смысле нового начала, может поэтому оз­

начать лишь что он ускользает от всякой обозримости и вычис­

лимости, что В этом единственном случае само невероятное

обладает известной вероятностью и что на то, чего "разумным образом", т. е. в смысле вычислимости, ожидать совершенно нельзя, надеяться все-таки можно. И этот дар совершенно не­

предвиденного опять же опирается исключительно на непов­

торимость, отличающую каждого от любого другого кто был, есть или будет, причем однако эта неповторимость есть не столько собрание определенных качеств или уникальное соче­ тание уже известных качеств в "индивиде", сколько нечто иду­ щее от факта рождаемости, основы всякого человеческого со­ вместного бытия, от той рожденности, в силу которой каждый

человек некогда появился в мире как нечто уникально новое.

Благодаря этой уникальности, данной вместе с фактом рожде­ ния, в каждом человеке как бы еще раз возобновляется и под­

тверждается творящий акт Бога; попытайся мы определить того Некто, кто неповторимо в каждом новом человеке приходит в мир, то можно лишь сказать, что никто до его рождения не был подобен ему. Действие как новое начало отвечает рождению всякого Некто, оно осуществляет в каждом Единственном факт

рожденности; речь опять же отвечает выступившему в этом

рождении абсолютному отличию, она осуществляет специфи­

чески человеческую плюральность, состоящую в том что суще­

ства неповторимо разнообразные от начала до конца находят­ ся в окружении себе равных.

Действие и речь так сродни друг другу потому, что действие способно отвечать специфически человеческой ситуации, дви­

жению среди множества уникальных существ как среди рав-

ных себе, только когда оно держит готовым ответ на вопрос, непроизвольно задаваемый всякому новому пришельцу, - на вопрос кто ты? Разъяснение, кто есть кто, имплицитно дают слова, равно как дела; но подобно тому как связь между поступ­

ком и началом теснее чем между речью и началом, так слова

явно более пригодны предоставить разъяснение в вопросе о кто чем деяния 1. Поступки,не сопровождающиесяречами,ут­ рачиваютбольшуючастьсвоегохарактераоткровения,они ста­ новятся "непонятны"и их цель тогда обычно шокироватьне­ понятностьюили, как говорится, саботироватьпоставлением перед свершившимсяфактом всякую возможностьвзаимопо­ нимания. Как таковые они конечно понятны, они отклоняют слово и речь и своей понятностьюобязаныэтому отклонению; понимаемоенамиесть именнодемонстративнаянемота. Сверх того если бы действительносуществовалопринципиальнобес­ словесноедействие,то результирующиеиз негодеяниякак бы теряли субъекта действия, самого деятеля; не действующие люди. но роботы исполнялибы то, что для людей неизбежно оставалосьбы в принципенепонятно.Бессловесногодействия строгоговорявообщене существует,ибо это былобы действие без деятеля; обе стороны человека, который "красноречивв словах, в деяньях крепок", связаны между собой, потому что никакогособственносвершителядел - тreГfJXт7;e те iIe1'OIl- не было бы, не выступи он открыто с говорением речи -/l-uэ.ШIl те ?tr;т7;е (Илиада IX 443). Лишь через выговоренное слово деяние

входит в значимую взаимосвязь, причем функция речи не в том чтобы как-то объяснить содеянное, но слово скорее идентифи­ цирует деятеля и объявляет, что действует именно он, т. е. не­ кто могущий апеллировать к другим поступкам и решениям и

говорить, что он намерен делать далее.

Нет другого человеческого установления, в такой же мере нуждающегося в словах как действие. Для всех других деятель­ ностей слова играют подчиненную роль; они лишь служат для ИНформации или сопровождают процесс достижения чего-либо, который мог бы совершаться и молча. Хотя язык в общем и целом вполне адекватное средство для целей информации, од-

4 Поскольку речь и раскрытие или, как говорит Хайдеггер. "вы­ ведение из потаенности" связаны между собой теснее чем поступок и раскрытие, Платон утверждает что язык - леg,~ - имеет большее отношение к истине (в хайдегтеровском смысле .люпотаенности") чем

действие - тreag,~.

нако в этом своем качестве он мог бы быть заменен и какой­ либо знаковой системой, более отвечающей своим задачам; в

математике и других науках, но также и при определенных

коллективных работах постоянно применяются подобные зна­ ковые системы, причем именно потому что естественный язык оказывается слишком обстоятельным для их целей. Обстоятель­ ство, делающее его таким обстоятельным, это сама личность, попутно высказывающаяся в них. В том же самом смысле мож­ но было бы говорить что способность действия вполне адекват­ на для целей самозащиты или для отстаивания определенных интересов; однако если бы дело шло лишь о достижении по­ средством действия определенных целей, то подобных целей явно можно было бы еще намного лучше и быстрее достичь с помощью средств безмолвного насилия. С точки зрения голой пользы действие есть лишь эрзац силовых приемов, всегда ока­ зывающихся более действенными, подобно тому как речь с точ­ ки зрения голой информативности есть своего рода подсобное средство, с которым мирятся лишь до тех пор пока не изобре­ тен какой-либо язык знаков.

Действуя и говоря, люди всякий раз обнаруживают, кто они

суть, активно показывают личную неповторимость своего су­

щества, как бы выступают на сцене мира, на какой они не были так видны прежде, т. е. до того момента когда без их собствен­ ного участия просто выступили въяве их уникальный телесный облик и не менее уникальный звук их голоса. В отлнчне от того, что есть человек, в отличие от свойств, дарований, талантов, недостатков, которыми мы обладаем и потому держим в руках под своим контролем по крайней мере до тех пор пока мы сво­ бодны их показать или скрыть, собственно личное кто всякого человека ускользает от нашего контроля, непроизвольно обна­ руживаясь во всем что мы говорим или делаем. Лишь совер­ шенное молчание и совершенная пассивность способны пожа­ луй спрятать этого кто, скрыть от слуха и зрения других обита­ телей мира, но никакой умысел на свете не сможет им свободно управлять, коль скоро он объявился. Намного вероятнее, на­ оборот, что этот кто, так недвусмысленно и однозначно пока­ зывающий себя миру современников, как раз от самого пока­ зывающего навсегда останется утаен, словно он тот liailLlJ.)]/ гре­ ков, который хотя и сопровождает человека на протяжении всей

его жизни, однако всегда лишь выглядывает у него сзади через плечо и потому оказывается виден лишь тем, кто смотрит в лицо его подопечному, не ему самому.

Это проясняющее качество речи и поступка, делающее так, что поверх слова и поступка говорящий и действующий тоже выступает в явленность, дает однако о себе знать собственно только там, где люди говорят и действуют друг с другом, а не один вместо другого и не друг против друга. Ни действенная и временами очень энергичная доброта, перед альтруизмом ко­ торой человеческий мир предстает лишь в модусе бескорыст­

ного служения, в котором все словно прячутся от всех, ни пре­

стуnление, идущее против других и вынужденное прятаться от

них, не могут рисковать обнаружением своего кто, субъекта

поступка и слова, причем среди прочего еще и потому что ни­ кому не ведомо, кого он собственно обнаруживает, когда не­ произвольно в речи и поступке обнаруживает попутно самого себя. На этот риск, выступить как Некто в явленность среди других людей, может пойти только тот кто готов и впредь су­ ществовать в этой совместности, т. е. готов в бытии-друг-с-дру­ гом двигаться среди равных себе, давать объяснения о том, кто ты есть, отрекаясь от исходной чуждости того, кто явился в мир через рождение как новый пришелец. На это отречение одна­ ко не способно ни заступничество-за-другого, ни противодей­ ствие другому; энергия как добра, так и преступления возни­ кает из дистанции, на какой сохраняется исходная чуждость

прихода в мир через рождение, причем в нашем контексте не

имеет значения то, что эта чуждость в одном случае реализу­ ется в самопожертвовании, а в другом - в абсолютном эгоиз­ ме. С точки зрения бытия друг с другом дело идет в обоих слу­ чаях о феноменах покинутости, которые известным образом могут быть лишь маргинальными явлениями в сфере челове­

ческих дел, если не хотеть ее разрушения, т. е. о предельных

проявлениях политического, играющих важную историческую роль лишь в эпохи заката, упадка и политической коррупции. В такие эпохи сфера дел человеческих омрачается; она утра­ чивает излучающую, славную яркость, присущую лишь публич­ ности, конституирующейся в совместном бытии людей и непре­ менно необходимой, если хотеть полного развертывания по­

ступка и слова, т. е. сверх всего сделанного и сказанного дать действующим и говорящим тоже выступить в явленность. В этих сумерках, когда ни одна душа уже больше не знает кто ты есть, люди чувствуют себя чуждыми не только миру но и друг другу; и среди настроений чуждости и оставленности по­ лучают свой шанс образы чужаков среди людей, святых и пре­

ступников.

Без этогосвойства,создаватьясностьв отношении'Кто лич­ ности, действие становится некоего рода операцией подобно другимпредметно-обусловленнымоперациям.Оно можеттог­ да по сути стать простосредствомдля целей, точно так же как изготовлениеесть средствосоздания предмета. Это наступает всегда, когданастоящеебытиедруг с другомразрушеноили на времяослабленои людистоятилидействуютлишьдругзадруга или друг противдруга, как скажем в случае войны, когда дей­

ствие означаетлишь приготовлениеопределенныхсредств на­ силия и применениеих для достиженияизвестной преднаме­ ченной цели для себя и против врага. В подобных случаях, о

которыхисториячеловечестваимееттак много рассказать,что долгое время они считалисьсобственнойсубстанциейистори­ ческоговообще, речь есть действительно"пустая болтовня",а

именно средство среди прочих для достижения цели, служит ли это средстволишьдля того чтобы пускатьврагу пыль в гла­ за или для того чтобы опьянитьсебя своейсобственнойпропа­ гандой. Речьтогдапустаяболтовня,потомучто она тут вообще уже ничего не объясняет, а стало быть идет прямо наперекор собственномусмыслу говорения;но и прямое действие силой оружия, в конечномсчете решающее,происходиттаким обра­ зом что уникальнаяидентичностьсамогодействующегоуже не играетникакойроли; победаили поражение,по крайнеймере в современнойвойне, являютсянеким результатомпозитивно­ го или негативногорода, и о том, 'Кто такие победительи по­ бежденный,это говоритне больше чем любые другиедостиг­

нутые результаты.

Действиемв этих случаяхутраченокак раз то свойство,ка­ ким оно превосходитвсе привычныевиды производительной и изготовительнойдеятельности,которые,начинаяот простей­ шего изготовления предметов повседневногоупотребления вплоть до преображающегосозданияхудожественныхпроиз­ ведений,обнаруживаютлишьто, что показываетвыполненный объект, т. е. по своей сути вовсе не имеют в виду показатьчто­ то больше чем лежит у всех на виду по завершениипроцесса создания.Дей<':твие,остающеесяв анонимности,поступок,при котором нет имени исполнителя, бессмысленны и подлежат забвению;тут нет никого, о ком можнобылобы рассказатьис­ торию. Художественноепроизведение,напротив,сохраняетвсе

свое значениенезависимоот того, известноли нам имя мастера или нет. После первой мировой войны поставленныево всех

странахпамятники.лтеиэвестномусолдату"былилишь красно-

речивым свидетельсгвом всеобщей потребносги найти того кто, того некто, кого должны были бы выявить четыре года массо­ вого убийства. Памятник .лгеизвестному" возник из вполне обо­

снованного нежелания мириться с тем, что столь чудовищного события никто в истиннейшем смысле слова не хотел и никто не инсценировал; памятники были поставлены всем тем, кого война несмотря на величайшие человеческие усилия оставила в безвестности, что не умалило их героизма, но похитило у них как деятелей IIХ человеческое достоинство 3,

25 Ткшltъ общечеловеческой связи и представяенные в ней истории

Неизбывная уникальность вопроса кто-ты-есть, с такой ося­

заемостью проявляющаяся в слове и поступке, не поддается никаким попыткам однозначно уловить ее в дефиниции, Как только мы пытаемся сказать, кто есть Некто, мы начинаем опи­ сывать свойства, общие у этого Некто с другими и ему в его неповторимости как раз не принадлежащие, Оказывается, что

язык, когда мы хотим использовать его как средство для описа­

ния 'Кто, отказывает и зависает в что, так что мы в итоге самое

большее обрисовываем характерные типы, т. е. что угодно толь­ ко не личности, и собственно личное прячется за этими типа­

ми так решительно, что невольно начинаешь считать все ха­ рактеры масками, которые мы надеваем чтобы уменьшить риск последнего прояснения в бытии друг с другом - с.ловно под­ ключая какой-то защитный слой для притупления обескура­ живающей однозначности бытия-вот-этим-и-никем-другим.

Этот отказ языка теснейшим образом связан со слишком хорошо известной в философии невозможностью определить

существо человека; все такие определения сводятся всегда к

определениям и истолкованиям того, что такое человек, какие свойства могут быть ему присущи в сравнении с другими жи­ выми существа; тогда как diffel'entia specifica бытия-человеком заключается как раз в том что человек есть Некто и опреде-

j "Притчу" (1954) Уильяма Фолкнера отличает от литературы, возникшей после первой мировой войны, не только качество, но и то, что она первый роман, чей автор явно понял, почему последняя вой­ на была так ужасна, и оттого сделал героем событий Неизвестного

солдата.

лить бытие этого Некто мы не можем, ибо не с чем поставить его в сравнение и нет никакого другого 'Кто, от которого бытие человеческого 'Кто можно было бы отличить. Но независимо от этой философской апории провал языка перед живым суще­ ством лица, явственно обнаруживающим себя на всем протя­ жении речи и действия, решительно сказывается на всей обла­

сти дел человеческих, где мы ведь все-таки движемся прежде

всего как поступающие и говорящие создания. В самом деле, личность совершенно исключает возможность обращаться с

этими делами как с вещами, находящимися в нашем распоря­

жении и поступающими в наше распоряжение благодаря тому что мы их именуем. К сожалению, образ и способ того, как про­ являет себя всякий 'Кто, имеет досадное сходство с теми разъяс­ нениями, какие обычно предлагали изречения греческих ора­ кулов, чья ненадежность и многозначность были печально из­ вестны; тут получается как с изречениями дельфийского Апол­ лона, который по Гераклиту "не говорит и не скрывает, но по­ казывает 6. Многозначная и не поддающаяся именованию нео­ пределенность, с какой кажет себя 'Кто, обусловливает неопре­ деленность не только всякой политики, но и всех дел, совер­ шаемых непосредственно в бытии людей друг с другом вне опос­ редующей, стабилизирующей и объективирующей среды вещ­ ного мира".

Этот провал есть лишь одна из многих нерешаемых апо­ рий, тянущихся за совместным бытием людей одновременно затрудняя и своеобразно обогащая их общение между собой. Но если другие апории, о каких нам еще придется говорить,

возникают в основном при сопоставлении с прочими гораздо

(; йите ле'Уеl йите xetmтe, Й:М.а U'YJ/ha/lIe/. DieLs-Ктаntz, Fragmente der Vorsokratiker, 22 В 93.

7 С этим связано то, что Сократ заговаривает о своем ~аl/hО1llЙIl спе­ циально только в отношении к а~ла, но не к (ша'Уха/а, т. е. только в отношении к вещам, непосредственно связанным с человеческим об­

щежитием, но не к таким, где человек сталкивается с вещным миром,

и точно так же он явно приравнивает советы своего даймониона с оракулами дельфийского Аполлона. Олаф Жигон (О. Gigon, Sokrates, 1947, р. 175) уже указывал на то что Сократ при этом высказывания своего демониона называет тем же словом, которое мы читаем у Ге­

раклита применительно к высказываниям дельфИЙСКОГО оракула: f7'1}рл,/IIЭIIl. Существенно в контексте нашей мысли отчетливое ограни­ чение значимости оракула и демониона областью поступка. См. Хеnо­

phon, Memorabilia 1 2-9.