Глава III

ми (iniuriis lacessere coepit) лангобардов. Он называет их белоногими кобылами,

добавляя, что от них еще и воняет. На что ему один из лангобардов ответствует:

ступай, мол, на поле Асфелд и наверняка там узнаешь, как храбро умеют лягаться

те, кого зовешь ты кобылами, -- там, где кости твоего брата по лугу разбросаны,

словно кости поганой клячи. Король удерживает бранящихся от рукоприкладства, и

"на этом радостно приводят они пир к завершению" ("laetis animis convivium

pera-qunt"). Это последнее замечание самым явственным образом показывает игровой

характер оскорбительного словесного поединка. Древнескан-динавская литература

знает этот обычай в особой форме mannjafna6r, то есть тяжба мужей. Наравне с

состязанием в даче обетов он относится к празднику зимнего солнцестояния.

Подробно разработанный образчик его дается в саге об Орваре Одде25*. Он

оказывается неузнанным при чужом королевском дворе и ставит в заклад свою

голову, что выпьет больше, чем двое королевских вассалов. При появлении

очередного рога с вином, который соперники передают из рук в руки, они кичатся

своими ратными подвигами, в коих не участвовали другие, ибо с женщинами своими

сидели у очага в постыдном покое51. Иной раз это и сами два короля, в хвастливых

речах пытающиеся превысить друг друга. Одна из песней Эдды, Harbar6sljd6 [Песнь

о Харбарде]26*, сталкивает в таком поединке Одина и Тора52. В тот же ряд

попадают и бранные речи Локи, названные Lokasenna [Перебранка Локи]53, которые

он вел с асами во время пирушки27*. Сакральный характер этих единоборств следует

из ясно выраженного сообщения, что покои, где устроен был пир, это "великое

место мира", "gri6asta6r mikill", где никто никому не может на слова его

ответствовать силой. Хотя все эти примеры представляют собой литературную

обработку уходящих в глубокую древность мотивов, их сакральное основание

проступает слишком отчетливо, чтобы видеть в них всего только опыты поэтического

вымысла позднейшей эпохи. Древнеирландские саги о Мак-Датовой свинье и

Празднестве Брикренда повествуют о подобных тяжбах мужей28*. Де Фриз полагает,

что в основе mannjafna6r несомненно лежат религиозные представления54. Какую

весомость придавали такого рода обидам, можно видеть из случая с Харальдом

Гормссоном, который всего лишь за одну охуль-ную песнь в отместку хочет

выступить против Исландии29*.

В древнеанглийском эпосе Беовульф Унферт вызывает героя перед придворными

датского короля перечислить все свои прежние подвиги30*. В древнегерманских

языках для такого направленного друг против Друга церемониального хвастовства,

самовосхваления и поношения -- то ли как вступления к вооруженному поединку, то

ли как сопровождения вооруженной игры, а то и как элемента празднества или пира

-- имелось особое слово, а именно gelp, или getpan. Первое из них,

существительное, в древнеанглийском имело значения: слава, тщеславие,

выставление напоказ, высокомерие, бахвальство, надменность, в

средне-верхненемецком -- похвальба, крики, глумление, насмешки. Английский

79

Homo ludens

словарь для yelp [визг, взвизгивать], применяемого теперь в большинстве случаев

только по отношению к собакам, также приводит и помеченные как "устаревшие"

глагольные значения to applaud [рукоплескать], to praise [восхвалять]; для

существительного -- значения boasting [хвастовство], vain glory [пустая

слава]55. Германским gelp, gelpan в старофранцузском соответствуют gab, gaber,

неясные по происхождению. Gab означает шутку, насмешку, издевку, особенно как

преддверие вооруженного столкновения, но не исключается и во время застолья.

Gaber -- это подлинное искусство. Карл Великий и дюжина его пэров после трапезы

у императора Константинополя отправляются каждый на свое ложе в отведенном для

них покое, где, по слову своего господина, и начинают gaber, прежде чем отойти

ко сну. Пример подает сам король, потом приходит черед Роланду, который охотно

включается в состязание. "Пусть король Гюго, - говорит он, - даст мне свой рог,

и выйду тогда я за городскую стену и задую с такою силой, что тотчас же врата

все с петель сорвутся. А ежели и король сам ко мне подступит, так заверчу его,

что лишится он своей горностаевой мантии, а усы его вспыхнут"56 31*.

Стихотворная хроника Жоффруа Гэмара времен английского короля Вильгельма Рыжего

изображает его незадолго до рокового выстрела из лука в Нью-Форесте, стоившего

ему жизни, вовлеченным в хвастливый спор с Уолтером Тирелом, который станет его

убийцей57 32*. Насколько можно судить, эта условная форма поношения и

бахвальства позже, при проведении турниров, стала обязанностью герольдов. Они

славят бранные подвиги участников турнира от своей партии, восхваляют их

предков, порою осыпают насмешками дам и в ответ сами испытывают презрение как

бродяги и горлопаны58. В XVI в. gaber еще существует как групповая игра, каковою

она в основе своей всегда и являлась. Герцог Анжуйский, как полагают, нашел

упоминание об этой игре в Амадисе Галльском и решил поиграть в нее со своими

придворными. Бюсси д'Амбуаз по необходимости принуждает себя выслушать герцога.

Точно так же, как в перебранке Локи в палате Эгира, правило гласит, что все

участники здесь должны быть равны и ни одно слово не должно быть воспринято как

обида. Тем не менее игра становится поводом для низкой интриги, с помощью

которой герцог Анжуйский подталкивает своего противника к гибели59 33*.

Идея состязания как важнейшего элемента общественной жизни издавна неотделима от

нашего представления о культуре Эллады. Задолго до того, как социология и

этнология стали уделять внимание необычайному значению агонального фактора

вообще, само слово агональный было образовано Якобом Буркхардтом, а понятие это

описано им в качестве одного из характерных признаков греческой культуры.

Бурк-хардт, однако, не ведал общей социологической основы этого явления. Он

полагал, что его следует принимать как специфически эллинскую черту и что

воздействие его исчерпывается определенным периодом ис-

80

Глава /Я

тории греческой культуры. В развитии эллина как типа, по Буркхардту, за

человеком героическим следует "der koloniale und agonale Mensch" ["человек

колониальный и агональный"], за которым в свою очередь -- человек V, а затем и

IV в. вплоть до Александра и, наконец, человека эллинистического60. Колониальный

и агональный период, по его мнению, охватывает, таким образом, именно VI в. до

Р. X.34*. Эти представления Буркхардта находили последователей и в самое

недавнее время61. Буркхардт "das Agonale" ["агональное"] называл "Triebkraft,

die kein an-deres Volk kennt" ["движущей силой, не известной никакому другому

народу"]62. Внушительный труд, возникший первоначально в виде лекционного курса

и вышедший затем уже после смерти автора под названием Griechische

Kulturgeschichte [История греческой культуры], относится к восьмидесятым годам,

когда еще никакая общая социология не обрабатывала этнографических данных, да и

сами они были известны весьма неполно. Кажется странным, что Эренберг еще совсем

недавно способен был принять эту точку зрения. Он также считает принцип

атональности специфически греческим. "Dem Orient blieb es fremd und feindlich"

["Востоку оставался он чужд и враждебен"]; "vergeblich wird man in der Bibel

nach agonalem Kampfe suchen" ["напрасно было бы искать в Библии примеры

агональной борьбы"]63. На предыдущих страницах уже достаточно часто упоминалось

в этой связи о Дальнем Востоке, об Индии Махабхараты, о мире первобытных

народов, чтобы все .еще нужно было опровергать суждения, подобные этому. Одно из

самых ярких доказательств связи игры с агональной борьбой мы. обнаружили именно

в Ветхом Завете64. Буркхардт признавал, что состязания встречаются также у

варваров и у первобытных народов, но не придавал этому большого значения65.

Эренберг идет в этом отношении еще дальше: правда, он называет агональное "eine

allgemeine menschliche Eigen-schaft, als solche aber historisch uninteressant

und bedeutungslos" ["общечеловеческим свойством, но именно как таковое

исторически неинтересным и лишенным значения"]! Состязание ради священной или

магической цели он вообще не рассматривает и выступает против "folklo-ristische"

["фольклористского"] обращения с данными эллинской куль-туры66. Побуждение к

состязанию, по Эренбергу, "kaum irgendwo sozial und uberpersonlich bestimmende

Kraft geworden"67 ["едва ли где-нибудь стало социально и сверхличностно

определяющей силой"]. Лишь впоследствии он замечает, по крайней мере, некоторые

исландские параллели и выражает готовность признать за ними то или иное

значение68.

Эренберг следует Буркхардту также и в том, что сосредоточивается на понятии

агонального в период, которым в Элладе сменяется героическая эпоха, и признает,

что в этот период агональные черты так или иначе находят свое проявление. Битве

за Трою, по его мнению, еще вовсе не присущ агональный характер; только в связи

с "Entheroisierung des Kriegertums" ["дегероизацией воинства"] возникает попытка

создать противовес в агональном, которое таким образом лишь на втором этапе

"sich herausbildete" ["выстроилось"] как продукт более поздней фазы

81

Homo ludens

культуры69. Все это более или менее основывается на высказывании Буркхардта:

"Wer den Krieg hat, bedarf des Turniers nicht"70 ["Кто ведет войну, тому не

нужны турниры"]. Мнение это, во всяком случае, в том, что касается любого из

архаических периодов цивилизации, было, однако, отвергнуто данными социологии и

этнологии как совершенно не соответствующее действительности. Пусть верно, что

лишь с великими, объединившими всю Элладу играми в Олимпии, Истме, Дельфах,

Немее35* состязание на протяжении двух столетий делается жизненным принципом в

греческом обществе, -- дух непрекращающегося противоборства господствовал в

эллинской культуре уже и до этого, а также и после.

Греческие боевые игры, даже во времена, когда при поверхностном рассмотрении они

могли показаться всего лишь национальными спортивными праздниками, имели тесную

связь с религией. Победные песни Пиндара целиком и полностью принадлежали его

богатой священной поэзии, единственно сохранившейся частью которой они

являются71. Сакральный характер агона сказывается буквально во всем.

Соревнование спартанских юношей перед алтарем в том, как они переносят

причиняемую им боль, находится в самой непосредственной связи с мучительными

испытаниями при посвящении в мужское сообщество, обычаем, который мы встречаем у

первобытных народов по всей земле. Своим дыханием некий победитель Олимпийских

игр буквально вдувает новые жизненные силы в своего деда72. Греческая традиция

различает состязания как таковые, то есть связанные с государством, войной и

правом, -- и состязания в силе, мудрости и богатстве. Разделение на две эти

группы все еще отражает, по-видимому, нечто из агонистической сферы ранней фазы

культуры. Когда судебный процесс получает название агон, это не является, как

считал Буркхардт73, позднейшим переносом значения; напротив, это говорит о

древнейшей взаимосвязи понятий. Судопроизводство представляло собою тогда

подлинный агон.

Греки имели обыкновение состязаться во всем, где возникала возможность борьбы.

Состязания мужчин в красоте входили в Панафинеи и в ристания в честь Тесея. На

симпосиях соревновались в пении, загадках, времени бодрствования и количестве

выпитого. Но даже и это последнее не теряет связи с сакральным: полнпоойа и

акратопоойа, то есть пить много и пить, не смешивая с водой, входили в праздник

Кувшинов36*. Александр на пиршестве по случаю смерти Калана37* устроил

гимнический и мусический агон с наградами для тех, кто больше всех выпьет,

вследствие чего из числа участников тридцать пять тотчас же умерли, а шестеро --

спустя еще какое-то время, включая и самого победителя74. Состязания в

поглощении больших количеств еды и питья встречаются также и при потлатче.

Чересчур узкое толкование понятия агон приводит Эренберга к признанию

антагонистического характера культуры Рима75. Действительно, поединки свободных

граждан друг с другом занимают здесь не слишком большое место. Но это не должно

означать, что в структуре

82