Глава V

рясь за оружие. Если выбирают последнее, то исход выявляет волю богов столь же

непосредственно, как и при других испытаниях. В слове ordale [ордалия]5*,

oordeel, английском ordeal [приговор], самом по себе некая особая связь с

божеством нисколько не выражена, но каждое в должных формах полученное решение

-- это приговор божественных сил. И лишь на следующем, втором уровне

терминологическое понятие божественного приговора связывается с определенными

доказательствами вмешательства чудодейственных сил. Чтобы лучше понять эту

взаимосвязь, нужно, собственно говоря, отвлечься от нашего разделения понятий на

юридические, религиозные и политические. То, что мы называем "правом", в

архаическом мышлении с таким же успехом может именоваться "волей богов" или

"проявлением высших сил". Жребий, борьба и попытка убедить словом в равной мере

служат "вещественными доказательствами" воли богов. Борьба в равной мере

является одной из форм судопроизводства, так же как и гадание или тяжба перед

судьей. Но учитывая, что в конечном счете священный смысл приписывают любому

решению, борьбу опять-таки можно воспринимать как гадание2.

Неразделимый комплекс представлений, простирающихся от судоговорения до игры в

кости, ярче всего проявляется в архаических культурах в функции единоборства.

Оно может иметь различные формы. Это может быть личная аристейя6*, предваряющая

или сопровождающая сражение вообще, поединок, прославляемый поэтами и

составителями хроник, хорошо и повсеместно известный в истории. Характерны,

например, такие поединки в битве при Бадре, где Мухаммед разбил ку-рейшитов7*.

Группа из трех воинов бросает вызов равному числу вражеских воинов. Они

представляются и признают друг в друге достойных противников3. В мировой войне

1914 г. аристейя ожила в виде вызова на поединок, который прославленные авиаторы

посылали друг другу в письмах, сбрасываемых с аэропланов. Личное единоборство

может служить оракулом, предвещающим исход будущего сражения. Во всяком случае,

китайцам это было известно так же хорошо, как и германцам. Перед началом битвы

наиболее отважные бросают вызов противнику. "La bataille sert a eprouver le

Destin. Les premieres passes d'armes sont des presages efficaces"4 ["Битва

служит для того, чтобы испытать Судьбу. Первые же поединки суть вернейшие

предзнаменования"]. Но единоборство может происходить и вместо сражения. В

Испании во время войны вандалов с алеманнами исход сражения решается поединком5

8*, который тем самым служит здесь не предзнаменованием, но замещением битвы,

т.е. выступает как выраженное в агональной форме краткое Доказательство

превосходства одной из сторон. Доказательство, что дело, за которое выступает

одна из сторон, являет большую силу, говорит о том, что оно -- лучше другого:

ему благоприятствуют боги, стало быть, оно правое. Однако уже в довольно ранние

времена к замене битвы на поединок примешивается мотив, что тем самым это

уменьшит

97

Homo ludens

кровопролитие. Так, в случае с меровингским королем Теодорихом в битве при

Кьерзи-на-Уазе9* сами воины говорят: лучше пасть одному чем погубить целое

войско6. Как только во времена позднего Средневековья заходит речь о

каком-нибудь блистательном, пышном, уже во всех деталях подготовленном поединке,

в ходе которого два короля или князя должны будут разрешить свою querelle

[распрю], настоятельно выдвигается мотив: "pour eviter effusion de sang

chrestien et la destruction du peuple"7 ["дабы избежать пролития христианской

крови и истребле-нья народа"]. Но старое представление о судебном деле, которое

может быть законно решено именно таким образом, все еще прочно сидит в этом

столь цепко удерживаемом обычае. Он уже давно стал международной красивой

забавой, тщеславным церемониалом, однако приверженность этой форме и

серьезность, с которой к ней прибегают, все еще выдают ее происхождение из

древних священных обычаев. Даже Карл V дважды по всей форме вызывал на поединок

Франциска I8, и этот случай, видимо, был не последним10*.

Единоборство взамен сражения едва ли можно противопоставлять судебному поединку,

которым разрешают правовой спор. Известно, какое важное место уделяли судебному

единоборству законы и обычаи Средневековья. Спорный вопрос -- независимо от

того, видеть ли в судебном поединке, вместе с Бруннером и другими9, божий суд

или же разделять мнение Шредера и прочих10, не выделяющих его из ряда

вещественных доказательств, -- в значительной мере лишается смысла, если такой

поединок рассматривать в его подлинной сущности сакрального агона, который в

качестве такового не только служит правовым доказательством, но и выявляет

милость богов.

Судебное единоборство, даже если оно и приводит порой к горестному исходу11,

изначально склонно к тому, чтобы выдвигать на первое место свои формальные

стороны и тем самым выделять свои игровые черты. Уже сама возможность проводить

такой поединок, прибегая к помощи наемных бойцов, выдает его ритуальный

характер, -- ведь именно сакраментальные действия допускают, в общем, такую

замену. Ограничения относительно разрешенных видов оружия и особые затруднения,

с помощью которых стараются обеспечить равные шансы неравноценным противникам,

-- как, например, случай, когда мужчина становился в яму по пояс, дабы сразиться

с женщиной, -- все это обычные приемы в играх с оружием. Если судебный поединок

в позднем Средневековье, видимо, протекал, как правило, без больших повреждений

и превратился в своего рода спортивное выступление, остается все же

сомнительным, нужно ли видеть в этом его ослабление до игровых форм -- или же

игровой характер этого обычая, не исключающий, впрочем, кровавой серьезности,

скорее всего лежит в основе самой его сущности.

Последний trial by battle [суд боем]\ по гражданскому иску в Court of Common

Pleas [Суде по гражданским делам] состоялся в 1571 г. на прямоугольной площадке

со стороною в 60 футов, выделенной на Тотхилл

98