Dzheffri_Alexander_Smysly_sotsialnoy_zhizni

ПРЕДИСЛОВИЕ

исполнены великим смыслом, а те силы, которые

в итоге устранили нацизм, только и могут претен­

довать на моральную справедливость и этическую

чистоту.

Конструкция трагического нарратива - принци­

пиально иная. В ней линейное время, характерное

для идеологемы «прогресса», сменяется цикличе­

ским сакральным временем, посюсторонние надеж­

ды и планы сменяются ощущением причащения к

потустороннему миру.

«В этом трагическом нарративе сакрального-зла

массовое уничтожение евреев становится не собы­ тием истории, а архетипом, событием-вне-времени.

В качестве архетипа это зло вызывало травмиру­

ющий опыт, который превосходил все, что можно

было определить в терминах религии, расы, клас­

са, региона - по сути, в терминах любой вообра­ зимой социологической структуры или стечения исторических обстоятельств. Его трансцендентный

статус, его обособленность от конкретных обстоя­

тельств какого бы то ни было времени и места обе­

спечили основу для психологического соотнесения

с жертвой в беспрецедентных масштабах. < ... > Тра­

гические нарративы сосредоточивают внимание не

на какой-либо попытке переиграть или улучшить ситуацию в будущемна «прогрессе», в используе­

мом здесь смысле, - а на природе преступления, на

его непосредственных последствиях и на мотивах и

отношениях, которые к нему привели» (Наст. изд.,

с. 165).

«Вместо искупления вины через развитие траги­ ческий нарратин предлагает то, что Ницше называл драмой вечного возвращения. Как стало теперь по­ нятно, нельзя было «стать выше» истории Холоко-

20

ПРЕДИСЛОВИЕ

ста. Возможно было только вернуться к ней: не пре­ восходство, но катарсис• (Наст. изд., с. 167).

Результатом этого разрыва с посюсторонней локализацией Холокоста стала его универсализа­

ция: собственно, это и раскрывает его конституи­

рующее свойство - частное событие, приобретшее универсальную значимость. Последствия этого со­ бытия для политического воображения очень ве­ лики. Холокост стал моделью и базовой метафорой политического воображения, он усилил •чуткость современности к социальному злу•. Он расширил границы политической и моральной ответствен­

ности, и механизм этого расширения в точности

соответствует одному из вскрытых Дюркгеймом механизмов формирования категорий мышления:

факты жизни конкретных обществ приобретают

общезначимость через устремление горизонта со­ циальной жизни в бесконечность. Наконец, Хо­

локост становится абсолютным событием7 , т.е.

событием, в отношении которого приостанавли­ вается произвол наблюдателя. Именно драмати­

ческая форма трагического нарратива, по мысли

Александера, в наибольшей степени соответство­

вала такой конструкции социального события:

«Идея драмы травмы, как и любой трагедии, в

том, что зло живет внутри каждого из нас, и в лю­

бом обществе. Если мы всежертвы, и все мы­

преступники, то не существует такого зрителя, ко­

торый мог бы на законных основаниях отстранить­ ся от коллективного страдания, будь то со стороны жертв или преступников• (Наст. изд., с.

7В терминах теории событий А.Ф. Филиппова см., например, Филиппов А.Ф. Конструирование прошлого в процессе комму­

никации: теоретическая логика социологического подхода.

WРб/2004/05. М: ГУ ВШЭ, 2004.

21

ПРЕДИСЛОВИЕ

Холокост и теория жертвоприношения

Часть аргументации, развернутой Александе­

ром, направлена на объяснение того, почему имен­ но Холокост стал архетипячеекой трагедией, мета­ форой и мерой абсолютного зла. Такого рода вопро­

сы, заданные в отношении исторических событий,

никогда не имеют единственного ответа, и рас­

суждения Александера строятся по модели рекон­ струкции элементов и связей, лишь констелляция которых во всей полноте определяет специфику со­

бытия. Однако один из ключевых элементов этой

связи так и остается, на наш взгляд, недостаточно

освещен. Речь идет о том, чтобы объяснить, как са­ кральный статус и катарсическая сила воздействия Холокоста связаны с символической конструкци­

ей жертвы и как эти связи могут быть прояснены с

опорой на теории жертвоприношения.

На уместность этой линии аргументации ука­ зывает уже этимология слова Холокост, отсыла­ ющая к библейским описаниям жертвоприноше­ ния. Еще важнее то, что эта связь проливает свет на важнейшую роль в формировании драмы Хо­ локоста, которая в представленной Александером

объяснительной схеме принадлежит Соединенным

Штатам Америки, стране, которую от развернув­ шихся в Европе событий отделял океан. Действи­ тельно, не только формирование «этики после Хо­ локоста•, но и послевоенный мировой порядок в целом связаны с тем, что Америка в существенной

степени стала культурным инкубатором восприя­

тия Холокоста.

Символическая конструкция жертвоприноше­

ния основывается на двойственной связи между

22

ПРЕДИСЛОВИЕ

жертвой и объектом, на который направлен риту­

ал и который концентрирует на себе мощь благо­

го сакрального. Источником этой мощи являет­

ся насилие, осуществленное над жертвой: любое

жертвоприношение основано на двух противопо­

ложно направленных процессах - осквернении

и превращении скверного в благое. Классиче­

ская теория жертвоприношения Анри Юбера и Марселя Мосса раскрывает многообразие форм символической связи между жертвой, объектом

жертвоприношения, жертвователем и аудитори­

ей. И позволяет объяснить, как убийство жертвы

может освятить социальный порядок. Если мы,

однако, расширяем применямость модели жерт­

воприношения с протекающих по сценарию рели­

гиозных ритуалов до контингентных культурных

процессов, чрезвычайно продуктивным оказыва­

ется расширение и развитие этой теории, пред­

принятое Рене Жираром.

Теория Жирара вычленяет конкретные свой­

ства, которые делают людей и социальные группы

наиболее вероятными жертвами символической конструкции «козла отпущениЯ>>8 • Так, «успеш­ ное• (в терминах перформатявного эффекта) жерт­

воприношение нуждается в такой фигуре жертвы, которая характеризуется двойственностью по от­

ношению к аудитории. С одной стороны, жертва

ассоциирована с более широкой социальной груп­

пой, а с другойимеет отчетливые и символически

значимые отличия, иными словами, находится в

маргинальном положении. Общество как объект

8Более подробно см. Жирар, Р. Козел отпущения/Пер. с фр.

Г. Дашевского, предисл. А. Эткинда.- Санкт-Петербург: Изда­

тельство Ивана Лимбаха, 2010.

23

ПРЕДИСЛОВИЕ

жертвоприношения должно иметь все основания

для ассоциации себя с жертвой, иначе ее гибель не будет символически значимой. Но должны быть

и значимые отличия, иначе в роли жертвы может

оказаться любой.

Это состояние двойственности в высшей степе­

ни характерно для подробно описываемых Алек­

сандером отношений между американцами и аме­

риканскими евреями в период тридцатых годов и

Второй мировой войны. Преодоление исходной не­ определенности и обращение скверны в чистоту - неотъемлемое свойство конструкции ритуала. В

данном случае в существенной мере преодоленной оказалась двойственность, с которой американцы

продолжали относиться к своим соотечественни­

кам еврейского происхождения. Анти-антисеми­

тизм и запущенная им цепочка изменений куль­

турных кодов стали возможны потому, что погиб­

шие в Европе и дискриминируемые в США евреи позволили Америке, а затем и всему миру, прича­

ститься к очистительной мощи большой европей­ ской трагедии.

Если эта гипотетическая конструкция верна,

многие из более современных попыток построить

или укрепить национальную идентичность опира­

ясь на коллективную травму заведомо обречены

на неудачу. В конструкции жертвоприношения принципиальную роль играет то, что объект жерт­

воприношения и жертва не совпадают. В совре­

менном мире это должно означать, что не совпада­

ют также жертва и нарратор. Жертва должна быть другим. Это обстоятельство действительно вы­ деляет Холокост из числа большинства трагедий

двадцатого века: уникальным оказалось не только

24

ПРЕДИСЛОВИЕ

стечение исторических обстоятельств, но и кон­

фигурация жертва-нарратор-аудитория - благо­

даря исходной двойственности положения евреев

в США и связи между американскими и европей­

скими евреями.

Теория травмы и проблема амбивалентности

сакрального

Теория жертвоприношения сочетается с аргу­ ментацией Александера во многом, но не во всем.

Принципиальное расхождение связано с конструк­

цией негативного сакрального, и оно восходит к проблеме амбивалентности сакральногоего пара­

доксальной двойственности, - соединяющего в себе

благую и губительную стороны, которые находятся

в сложной диалектической связи. Теории жертво­

приношения (как и теории сакрального в целом)

по-разному объясняют это диалектическое един­

ство. Однако свойство амбивалентности сакраль­

ного, открытое Уильямом Робертсоном Смитом и

быстро ставшее общим местом самых разных тео­

рий сакрального, подразумевает единую природу

сакрального, находящую выражение в двух про­

тивоположных ипостасях. Александер же исходит из обратного: сакральное-скверное, которое, как

правило, фигурирует в его рассуждениях в форме

«зла», он полагает независимой и равноизначаль­ ной по отношению к «добру» сущностью. Попытке обосновать свою позицию он посвящает четвертую главу книги. При этом он критикует целый ряд философских традиций, от учений античности до

прагматизма и даже иудео-христианскую религи­

озную культуру, поскольку все эти системы мысли

25

ПРЕДИСЛОВИЕ

исходят из того, что зло происходит из отклонения

от добра и потому имеет по отношению к нему вто­ ричный характер.

Разница может показаться несущеетвенной и относящейся к сфере спекулятивных рассужде­ ний. Но это не так, поскольку она влечет за собой

важные теоретические последствия. Не вдаваясь в детали, попробуем лишь кратко уточнить содержа­

ние этого различия. Необходимо разделить два не

следующих друг из друга напрямую утверждения.

Первое связано с «энергетическим потенциалом»

сакрального-скверного и его способностью оказы­

вать воздействие на социальную жизнь (как пишет

Александер, «зло может цениться с такой же силой и энергетикой, что и добро» (Наст. изд., с. 325)).

Второе утверждение состоит в том, что «ЗЛО» (или

сакральное-скверное) является автономной куль­

турной конструкцией, механизм формирования ко­

торой необходимо в каждом конкретном случае изу­

чать как автономный символический процесс, не связанный напрямую с конструкцией «добра» (или сакрального-чистого). Первый тезис не противоре­

чит ни утверждению об амбивалентной природе са­

крального, ни критикуемой Александером позиции «зло как отклонение от добра». Противоречие ко­ ренится лишь во втором тезисе. Провозглашенная

Александером «культурализация зла» (т.е. факти­

чески утверждение о существовании культурного

порядка, соответствующего «злу») противоречит

важной для теорий сакрального идее, возводящей

осквернение и связанную с ним интенсификацию

коллективных эмоций к разрушению культурного

и социального порядка9 •

9Более подробный анализ происхождения и последствий этого

расхождения см. в работе: Куракин Д.Ю. Ускользающее са-

26

ПРЕДИСЛОВИЕ

Как бы ни были важны эти расхождения, ин­

тенция работы •Культурсоциология зла• очень

важна для культурсоциологии. Модельные для

теории сакрального ритуальные процессы перво­

бытных обществ более ориентированы на консен­

сус, нежели на конфликт, и на сакральное-чистое,

нежели на сакральное-скверное. Следствием этого

стал недостаток внимания к культурно-ориенти­

рованному описанию конфликтов, который стал

предметом критики в адрес предшественников

культурсоциологии - неодюркгеймианцев стар­

шего поколения, таких как Роберт Белла и Эдвард

Шиллз. Идея привлечь внимание культурсоци­

ологии к •темной стороне• сакрального крайне

перспективна для социологического осмысления

современного мира.

Культура, сакральное и инструментальный

разум

К моменту подготовки • Смыслов социальной жизни• были сформированы наиболее значимые

образцы конкретных культурсоциологических ис­ следований. Кроме уже перечисленных к ним сле­

дует отнести анализ •проникновения компьютера

в поры современной жизни• (см. Гл. 7), изучение дискурса популярных изданий в период с сороко­ вых по восьмидесятые годы ХХ в. Эта работа стала эмпирической платформой для теоретической ата­ ки на ряд наиболее влиятельных социологических

подходов к объяснению феномена техники. Это

кральное: проблема амбивалентности сакрального и ее значе­ ние для <<сильной программьt>> культурсоциологии 11 Социоло­

гическое обозрение. 2011. Т. 10. .N"23. С. 41-70.

27

ПРЕДИСЛОВИЕ

одно из самых ранних культурсоциологических

исследований, его результаты были впервые опу­

бликованы в начале 1990-х. Александер выбирает

вкачестве мишени именно социологию техники,

с тем чтобы радикализоватЪ вызов, бросаемый но­

вой исследовательской программой устоявшимел и

авторитетным образцам социологического рассуж­

дения, подчиняющим культуру более «жестким•

переменным.

Демонстрируя на эмпирических данных, сколь

сильно восприятие компьютера и осмысление его

роли в изменяющемся мире зависело от упорядочи­

вающей силы сакральных и профанных кодов, нар­

ративон спасения и апокалипсиса, от опоры на вли­

ятельные литературные жанры и действия симво­

лических механизмов создания семантической не­ определенности, Александер выстраивает мощную оппозицию целому ряду теорий инструментально­ го разума. Среди них концепции самозаконности

техники и технического детерминизма, «самоове­

ществление людей в терминах целерационального

действия и адаптивного поведения• и «всеохватная

рациональность»>, «железная клетка рационально­

сти• и рационализация всех сфер социальной жиз­ ни, колонизация жизненного мира системой и тех­

ника как идеология.

Культурная расшифровка техники, осущест­

вленная Александером, становится образцовым

сценарием для культурсоциологической контра­

таки на самые тонкие формы подрыва автономии

культуры. Этот сценарий позже реализуется в

других знаковых для программы исследованиях,

в частности, в исследовании Филиппа Смита, по­ священном культурсоциологической расшифровке

28

ПРЕДИСЛОВИЕ

гильотины10, которая рассматривается как ключ

к социологическому осмыслению событий Фран­ цузской революции. В последнем случае объектом атаки становится уже Мишель Фуко и мейнстрим социологии наказания, находящийся под его опре­ деляющим влиянием. В обоих этих и во многих

других случаях культура видится как совокупность

смысловых структур, порядок которых задается

символами, имеющими особую эмоциональную притягательность, -сакральными символами. За­ дачи эмпирических исследований при этом сфоку­ сированы на том, чтобы продемонстрировать, что

структура этих эмоциональных аттракторов объяс­ няет наблюдаемые события лучше и точнее, нежели

законы развития инструментального разума, нарас­

тающая роль административного контроля и другие

широко распространенные в социологии объясни­

тельные принципы. Контринтуитивное изыскание, демонстрирующее неудачи традиционных способов

объяснения в приложении к традиционным же объ­

ектам описания, становится фирменным стилем

для лучших работ в культурсоциологии.

«Сильная программа• культурсоциологии

Благодаря всем .этим рассуждениям и иссле­

довательским образцам к началу двухтысячных программвый текст «сильной программы• куль­ турсоциологии, ее первый «манифест•, обретает

законченный вид, после нескольких лет работы и

предварительных публикаций (см. Гл. 1). Исследо-

10Русский перевод этой работы опубликован в журнале •Социо­

логическое обозрение• (N~2 за 2008 г.). Примечательно, чтоэтот

принципиальный для культурсоциологии текст опубликован

тоже в 2003 году.

29