Dzheffri_Alexander_Smysly_sotsialnoy_zhizni

ПРЕДИСЛОВИЕ

Уотергейтский скандал, развернувшийся в на­

чале 1970-х, послужил для Александера, как и для

многих других американских сторонников крити­

ческой теории, точкой невозврата к радикальному

марксизму и «решающим уроком демократии • и

заставил его увидеть «то, чего Маркс не заметил•3 •

Этим слепым пятном оказалась мощь и действен­ ность публичных ритуалов критики. Уотергейт

продемонстрировал современникам торжество де­

мократии как сферы коллективного действия и со­

циального участия и возможность солидаризации

даже в сильно разобщенном обществе. А наиболее

проницательным из нихеще и силу культурных

кодов, структурирующих политическое воображе­

ние нации, и то, что культурные структуры способ­

ны преодолевать давление интересов доминирую­

щих групп и сопутствующих материальных и по­

литических факторов.

В работе, посвященной анализу Уотергейтско­

го скандала, Александер подробно анализирует,

как происходилопревращение «третьеразрядного

взлома• в «самый серьезный политический кризис мирного времени в истории Америки• и мораль­ ный символ, «который открыл длинный коридор

сквозь сакральное время и пространство и вызвал

болезненное противоречИе между чистыми и нечи­

стыми сакральными формами• (Наст. изд., с. 418).

Но Уотергейт - удивительное явление не только в

силу своего масштаба. Само по себе событие взлома

штаб-квартиры Демократической партии в отеле

«Уотергейт• в июне 1972 года не вызвало публич­

ного резонанса, и президент Ричард Никсон даже

3Интервью с профессором Джеффри Александером 11 Журнал

социологии и социальной антропологии. .N"23. 2011. С. 11.

10

ПРЕДИСЛОВИЕ

выиграл после этого выборы. Лишь спустя многие месяцы событие превращается в скандал, изме­ нивший политическую культуру Америки. Этому

способствовали грандиозные публичные ритуалы,

такие как транслирующиеся по телевидению слу­

шания в Сенате (совсем как трансляция высадки на Луну, несколькими годами ранее ставшая кол­ лективным воспоминанием и приметой времени

для целого поколения), публикация расшифровки

переговоров в Белом доме и др.

Исследовательский вопрос, который стоит перед Александером, относится к наиболее важным в со­

временной социальной науке. Как объяснить дина­ мику публичного протеста, то, что одни символы приобретают колоссальный эмоциональный заряд и способность воздействовать на людей, а другие так и не достигают порога мобилизации коллек­ тивного действия? Социология, политология и дру­

гие поведенческие науки по сей день испытывают

острый дефицит аналитических средств, который становится особенно явным в свете новых револю­

ций и социальных потрясений.

В этом контексте аргументация, развернутая

Александером, представляет собой ценный вклад в развитие социологического метода, особенно на

фоне аналитических моделей, задающих мейн­

стрим. Так, инерция культурных стереотипов как правило провоцирует исследователей и простых граждан рассматривать публичный гнев в качестве

особой, поддающейся количественному измерению,

сущности. Этому способствуют и языковые метафо­

ры, такие как «чаша терпения•, «нарастающее на­

пряжение• и подобные им, и концептуальные кон­

структы вроде индексов протестиого потенциала,

11

ПРЕДИСЛОВИЕ

приписывающие гневу, протесту и коллективным

чувствам оскорбления квази-эссенциалистскую

способность накапливаться и «переходитъ грани­ цы~. Однако во многих случаях, если не в большин­

стве из них, характер трендов этих показателей выдает картину более сложную, нежели простое

«накопление~ потенциала протеста. Александер,

вместо этого, предлагает внятную схему, которая

позволяет, с опорой на конкретные культурные

коды, структурирующие коллективное восприя­

тие\ показатъ, какие именно условия должны быть

выполнены, чтобы сформировался социальный

консенсус, тематизирующий событие Уотергей­ та как грандиозное осквернение. Формула такого

рода перформативнаго успеха, выведенная Алек­

сандером, включает пять составляющих: оскверне­

ние; его соотнесение с символическим «центром•

общества; силы институционалъного контроля, на­ правленные на осквернение; политическая борьба и формирование контрцентров; ритуализация и очи­

щение, ведущие к новой доминирующей интерпре­

тации.

Эта объяснительная схема, однако, опирается

не только на теорию, но и на детальную эмпириче­

скую реконструкцию культурных кодов, наррати­

нов и ритуалов, лежащих в основе американского

политического воображения, которую Джеффри

4Способность культурных кодов структурировать восприятие

понимается Александером через призму дюркгеймовской тео· рии сакрального. В этой теории Дюркгейм показал, что оппози­

ция сакральное-профанное является первичной по отношению ко всем прочим символическим классификациям, определяю­

щим образом влияет на формирование коллективных и инди­ видуальных представлений и управляет эмоциональным изме­

рением смысловых конструкций. Именно через символическое соотнесение с этой первичной оппозицией идеи и символы при­

обретают свою убедительность и способность мобилизовать кол­

лективное и индивидуальное действие.

12

ПРЕДИСЛОВИЕ

Александер и Филипп Смит осуществили в рамках

исследования дискурса гра>Кданского обюqества в Америке (см. Гл. 5). Эта фундаментальная работа

выступает в роли аналитической базы для целого

ряда других исследований, осуществляемых Алек­

сандером и его коллегами и учениками на протя>Ке­

нии почти двадцати лет. Наиболее ва>Кным в этой

работе является то, что авторам удалось не просто

зафиксировать дискурс • as is • (задача, которая

была бы обречена на провал), а проследить истори­

ческую логику и динамику формирования ка>Кдого

из описываемых элементов символических процес­

сов. Особую роль при этом сыграл детальный разбор

политических скандалов и конфликтов, в которых

часто выходят на поверхность глубинные и обыч­ но скрытые культурные механизмы. Александер

показывает, что динамика и исход да>Ке экономи­

ческих полемик, таких как •Банковская война• в

1830-е или скандал с месторо>Кдением Типот-Дом

в 1920-е, в определяющей степени зависели от их

отношения к культурным кодам, ле>Кащим в ос­

нове американской демократии. Эти коды образу­

ют такие оппозиции, как •закон/власть•, •равен­

ство/иерархия•, •контроль/страсть•, •доверие/ подозрение•, •критика/почтение•, •включение/

исключение•, и именно в пространстве этих изме­

рений формируются привер>Кенности участников

этих коллизий и групп наблюдателей.

Центральный мессед>К этой работыкаузальная

автономия культуры5 и свобода воли. Речь идет о

5Тезис об автономии культуры гласит, что культура, понимае­ мая широко, т.е. как сфера смысла, осмысленного действия и

его результатов, должна рассматриваться как автономный, не

детерминированный не-смысловыми факторами и силами ис­

точник, оказывающий влияние на течение социальной жизни. Этот тезис не подразумевает вnадения в крайности •культурно-

13

ПРЕДИСЛОВИЕ

том, что культура имеет свою логику и символи­

ческие коды воздействуют на социальную жизнь и политику в неменьшей степени, чем материальные

и экономические факторы или интересы влиятель­

ных игроков. Но не-западным и, в частности, рос­ сийским читателям эта работа способна раскрыть

глаза еще и на реальность и смысл политического

ценноетно-ориентированного действия в полити­

ке. Ведь именно такой род действий свойственная нашему политическому ландшафту культура по­

дозрения чаще всего представляет как миф, при­

думанный из корыстных побуждений. Анализируя политические дебаты и скандалы, Александер по­

казывает, как смысл сакральных кодов, структу­

рирующих политическую жизнь, формируется и энергизируется в этих конфликтах и столкновени­

ях и как образцы политического действия в кон­

тексте этих кодов оттачиваются в американской публичной культуре десятками и сотнями лет. По

сути, в этом и состоит значение «двухсотлетнего

опыта демократии•, которым американцы так гор­

дятся.

Холокост и теория травмы

В исследовании, посвященном анализу Уотер­ гейта, отчетливо виден один из основных методоло­

гических приоритетов Александера. Это интерес к

событию, меняющему культурный ландшафт, и на­

оборот- к глубокой, фундаментальной связи этого

го детерминизма• или •идеализма•, а лишь предписывает, что,

выстраивая социологическое объяснение, культуру следует

рассматривать как независимую переменную, наряду с эконо­

мическими, материальными, пространственными, демографи­

ческими, политическими и другими важными факторами.

14

ПРЕДИСЛОВИЕ

ландшафта с конкретными событиями, в которых

он только и может быть актуализирован. Этот инте­

рес выходит на первый план в исследовании социо­

логических механизмов, стоящих за фундаменталь­

ным по степени влияния на общественную жизнь западного мира феноменом Холокоста (см. Гл. 2).

Имея дело со столь тематизированным и широко

обсуждаемым событием6, любой исследователь ока­

зывается в поле уже существующих убедительных

ипользующихся авторитетом схем интерпрета­

ции, как научных, так и идеологических, публи­ цистических и принадлежащих к области здравого смысла ("folk theories"). В композиционном плане именно с анализа и критики наиболее влиятельных

из этих объяснительных конструкций Александер

начинает развертывание аргумента, особо выделяя

«просвещенческую» и «психоаналитическую» вер­

сии того, что он называет «популярными теориями

травмы» ( «lay trauma theories» ).

Теория травмы в данном случае выступает в ка­ честве рабочей рамки для рассуждений о Холоко­

сте и подобных ему явлениях, и ей посвящена от­ дельная глава книги (Гл. 3). Представленные в этой главе изыскания являются частью коллективной

работы группы интеллектуалов-единомышленни­ ков, которым удалось распознать и всерьез пробле-

6 Дж. Александер приводит данные опросов, подтверждающие

уникальную для современного мира степень тематизирован­

ности Холокоста: •К началу девяностых годов информирован­ ность о Холокосте среди американских граждан существенно превышала информированность о Второй мировой войне. Со­ гласно опросам общественного мнения, в то время как о Холо­

косте знали девяносто семь процентов американцев, гораздо

меньшая их часть была способна объяснить, что такое "Перл­

Харбор", или была в курсе того, что Соединенные Штаты Аме­

рики сбросили атомную бомбу на Японию. Только сорок девять процентов опрошенных знали, что Советский Союз был союзни­

ком Америки в этой войне• (Наст. изд., с. ???).

15

ПРЕДИСЛОВИЕ

матизировать одну из наиболее примечательных особенностей современных западных обществ,

а именно беспрецедентную по своей значимости

роль, которую играет в формировании коллектив­

ных идентичностей символическая конструкция

травмы. Как пишет об этом сам Александер: «На

протяжении двадцатого столетия, сначала в за­

падных обществах, а вскоре и по всему, миру люди постоянно говорили о том, что они были травми­

рованы каким-либо опытом, событием, актом на­

силия или устрашения или даже просто резким и

неожиданным и иногда даже не особенно враждеб­

ным переживанием социальной трансформации и

перемен• (Наст. изд., с. 256). Что кроется за этой

приметой времени и, до известной степени, харак­

теристикой места?

Возможным ответом на этот вопрос является то, что двадцатый век объективно оказался край­

не травматичным, причем не в последнюю очередь

именно для западных обществ. Однако Александер объявляет эту и подобные ей трактовки социологи­

чески-близорукими, использует их как очередной объект критики «натурализма•, наивного виде­

ния, не различающего в данном случае травмиру­

ющее событие-первопричину и травму как факт коллективной жизни. Более социологически-уму­

дренный взгляд, по мысли Александера, должен

фокусироваться на социологических механизмах

создания мощных <сэнергизированных• символов,

вызывающих интенсивное эмоциональное вовлече­

ние, выделяя стадии и компоненты, условия и ин­

гредиенты специфического смыслового комплекса,

понимаемого как травма. Такой взгляд преодолева­

ет привычку ума, провоцирующую усматривать в

16

ПРЕДИСЛОВИЕ

коллективной травме травму многих, сложение ин­ дивидуальных травм. Вместо этого объектом кол­

лективной травмы становятся связи между людьми

и их культурные смыслы, и именно они претерпе­

вают изменения.

В случае с Холокостом масштаб претерпевших существенные изменения социальных связей ока­

зался чрезвычайно велик, и это произошло потому, что характер изменений культурных кодов каж­

дой из них был поистине радикальным. На первый

план здесь выходят связи и отношения между соци­

альной общностью и ее частью: американским об­

ществом и американскими евреями, американски­

ми евреями и евреями по всему миру (и в первую очередь в Европе) и даже человечеством в целом и США. Александер скрупулезно реконструирует

культурные коды, структурирующие восприятие,

и процесс их изменения. Он показывает, что клю­

чевую роль в формировании драмы Холокоста сы­

грало напряжение между двумя системами коди­

рования - универсалистекими демократическими

кодами, лежащими в основе американского поли­

тического воображения, и двойственным кодиро­

ванием американских евреев как американцев и не

вполне американцев в одно и то же время. Трагиче­

ские события в Европе разрешили это напряжение

и эту двойственность, что привело к торжеству «ан­

ти-антисемитизма»: к этому привело не что иное,

как логика кодирования и «законы символическо­

го противоречия и символической ассоциации». Радикальный сдвиг в отношениях между аме­

риканскими евреями и американцами в целом стал

основой для дальнейших сдвигов в кодировании, совокупное значение которых для западной куль-

17

2 Культурсоциология

ПРЕДИСЛОВИЕ

туры и мирового порядка оказалось огромным. В результате этих сдвигов американские евреи (а за ними и не-евреи) стали ощущать все большее родство с европейскими жертвами нацизма (иден­ тификация, которая, по-видимому, была не столь сильна во время самих трагических событий). В

политическом плане эти же самые сдвиги привели

ни больше ни меньше к тому, что США на десяти­ летия вперед утвердили свой статус сакрального

центра западного мира, главного морального авто­

ритета эпохи.

Политические границы этой этической гегемо­ нии Соединенных Штатов совпадают с границами понимания Холокоста как центрального символа

•зла», и это не случайность. Когда Александер пи­

шет о нарастающем доминировании фигуры трав­

мы для политических и национальных идентично­

стей не только на Западе, но и во всем мире (см. при­ ведеиную выше цитату), в этом есть изрядная доля преувеличения. В частности, на Востоке Холокост

не играет столь же существенную роль, как и на

Западе (даже в среде интеллектуалов до недавнего

времени значение Холокоста в западном восприя­

тии событий Второй мировой войны было не вполне

прояснено). А культура коллективной травмы и во­ все занимает в лучшем случае периферийное место в политическом самосознании жителей большин­

ства не-западных стран.

Теория Александера схватывает это отличие,

различая два вида глобальных нарративов, в тер­

минах которых формируется восприятие Второй

мировой войны, нацизма и Холокоста,- это «про­

грессивный» и •трагический» нарративы. Фун­

даментальное отличие западного политического

18

ПРЕДИСЛОВИЕ

воображения от восточного состоит в том, что на

Западе, в отличие от Востока, произошел переход

от •прогрессивного• нарратива к •трагическому•.

Эти нарративы задают принципиально разные пер­ спектины и придают различный смысл одним и тем же событиям. Глубина и сила, с которой они струк­ турируют восприятие, обусловливает их взаимную нетранзитивность и глубокое непонимание, проле­ гающее вдоль обозначенных культурных границ.

Прогрессивный нарратив, характерный для все­ го антифашистского мира после войны, исходил из исторической локализации нацизма и причиненно­

го им зла и, как следствие, его преодолимости, ины­

ми словами - посюстороннего торжества добра над

злом:

•Огромные человеческие жертвы, необходимые

войне, измерялись и оценивались в терминах про­

грессивного нарратива и обещанного им спасения.

Пролитая на войне кровь освящала будущий мир и перечеркивала прошлое. Принесение в жертву миллионов людей можно было искупить, их свя­

щенные души могли достичь социального спасения

не за счет размазывания слезливых подробностей

их смерти, но путем уничтожения нацизма, силы,

которая вызвала эту смерть, и путем планирования

будущего, где будет создан мир, в котором боль­

ше никогда не может быть нацизма» (Наст. изд.,

с. 127).

В этом описании легко узнается логика вос­

приятия трагических событий Великой Отече­ ственной войны в Советском Союзе и современной России. Трагизм и скорбь в этой картине мира не­ разрывно связаны с гордостью, надеждой и опти­ мизмом, жертвы были не напрасны, а напротив,

19