7) Выводы

Изложенная в двух последних параграфах критика нашей фабрично-заводской статистики приводит нас к следующим главнейшим выводам.

1. Число фабрик в России быстро увеличивается в пореформенную эпоху.

Обратный вывод, вытекающий из цифр нашей фаб­рично-заводской статистики, есть ошибка. Дело в том, что в число фабрик попадают у нас мелкие ремесленные, кустарные и сельскохозяйственные заведения, причем чем дальше мы отступаем от настоящего времени, тем большее число мелких заведений попадает в число фабрик.

2. Число фабрично-заводских рабочих а размеры произ­водства фабрик, а заводов равным образом преувеличи­вается за прежнее время нашей статистикой. Проис­ходит это, во-1-х, от того, что прежде включалось больше мелких заведений. Поэтому особенно недостоверны данные о тех производствах, которые соприкасаются с кустарными промыслами^d. Во-2-х, происходит это от того, что 'за прежнее время включалось в число фабрично-заводских рабочих больше капиталистически занятых домашних рабочих, чем теперь.

3. У нас принято обыкновенно думать, что раз бе­рутся цифры официальной фабрично-заводской ста­тистики, то они должны считаться сравнимыми с дру­гими цифрами той же статистики, должны считаться более или менее достоверными, пока не доказано против­ное. Из того же, что было изложено нами выше, выте­кает обратное положение: именно, что всякие сравне­ния данных нашей фабрично-заводской статистики за разное время и по разным губерниям должны счи­таться недостоверными, пока не доказано противное.

IV. Развитие горной промышленностИa

В исходный период пореформенного развития России главным центром горной промышленности был Урал. Образуя район, — до самого последнего времени резко отделенный от центральной России, — Урал представляет из себя в то же время оригинальный строй промыш­ленности. В основе “организации труда” на Урале издавна лежало крепостное право, которое и до сих пор, до самого конца 19-го века, дает о себе знать на весьма важных сторонах горнозаводского быта. Во времена оны крепостное право служило основой выс­шего процветания Урала и господства его не только в России, но отчасти и в Европе. В 18 веке железо было одной из главных статей отпуска России; железа вы­возилось в 1782 г. ок. 3,8 млн. пуд., в 1800—1815 гг.— 2—1½ млн. пуд., в 1815—1838 гг. — ок. 1 1/3 млн. пуд. Еще “в 20-х годах 19 века Россия получала чугуна в 1½ раза более Франции, в 4½ раза более Пруссии, в 3 раза более Бельгии”. Но то же самое крепостное право, которое помогло Уралу подняться так высоко в эпоху зачаточного развития европейского капитализма, послу­жило причиной упадка Урала в эпоху расцвета капи­тализма. Развитие железной промышленности шло на Урале очень медленно. В 1718 г. Россия добывала чугуна ок. б¹/2 млн. пуд., в 1767 г. — ок. 9¹/2 млн. пуд., в 1806 г. — 12 млн. пуд., в 30-х годах — 9—11 млн. пуд., в 40-х годах — 11—13 млн. пуд., в 50-х годах — 12—16 млн. пуд., в 60-х годах — 13—18 млн. пуд., в 1867 г. — 17½ млн. пуд. За сто лет производство не ус­пело удвоиться, и Россия оказалась далеко позади дру­гих европейских стран, в которых крупная машинная индустрия вызвала гигантское развитие металлургии.

Главной причиной застоя Урала было крепостное право; горнопромышленники были и помещиками и заводчиками, основывали свое господство не на капи­тале и конкуренции, а на монополии^bи на своем владельческом праве. Уральские заводчики и теперь являются крупнейшими землевладельцами. В 1890 г. при всех 262 железных заводах империи числилось 11,4 млн. дес. земли (в том числе 8,7 млн. дес. леса), из которых 10,2 млн. дес. было при 111 уральских заводах (леса 7,7 млн. дес.). Средним числом, след., каждый уральский завод владеет громадными лати­фундиями, тысяч по сто дес. земли. Вырезка наделов крестьянам из этих дач и до сих пор еще не вполне закончена. Средством приобретения рабочих рук яв­ляется на Урале не только наем, но иотработки. Зем­ская статистика, напр., по Красноуфимскому уезду Пермской губ. считает тысячи крестьянских хозяйств, которые пользуются от заводов землей, выгоном, ле­сом и т. п. либо бесплатно, либо за пониженную плату. Само собой разумеется, что это бесплатное пользование на деле стоит очень дорого, ибо благодаря ему чрезвы­чайно понижается заработная плата; заводы получают “своих”, привязанных к заводу и дешевых рабочих^a. Вот как характеризует эти отношения г. В. Д. Белов:

Урал силен — повествует г. Белов — рабочим, которого воспитала “самобытная” история. “Рабочий на других загранич­ных или даже петербургских фабриках и заводах чужд интере­сам этих заводов: сегодня он здесь, а завтра в другом месте. Фабрика идет, и он работает; барыши сменились убытками — он берет свою котомку и уходит так же скоро и легко, как и пришел. Он и хозяин завода — два вечных врага... Совсем в дру­гом положении рабочий уральских заводов: он — местный жи­тель, имеющий тут при заводе и свою землю и свое хозяйство, наконец, свою семью. С благосостоянием завода тесно, неразрывно связано и его собственное благосостояние. Идет завод хорошо — и ему хорошо; идет плохо — и ему плохо, а уйти нельзя (sic!): тут не одна котомка (sic!); уйти — значит разрушить весь свой мир, бросить и землю, и хозяйство, и семью... II вот, он готов переживать годы, готов работать из половины рабочей платы, или, что то же, половину своего рабочего времени оста­ваться без работы, чтобы дать возможность другому такому же местному рабочему заработать кусок хлеба. Словом, он готов идти с своим хозяином на всякие соглашения, лишь бы только остаться при заводе. Таким образом, между уральскими рабочими и заводами неразрывная связь; отношения их те же, что были я прежде, до их освобождения от крепостной зависимости; пере­менилась только форма этих отношений, не более. Принцип прежней крепости сменился великим принципом взаимной пользы”^b.

Этот великий принцип взаимной пользы проявляется прежде всего в особенном понижении заработной платы. “На юге... рабочий стоит вдвое и даже втрое дороже, чем на Урале”, — напр., по данным о нескольких тыся­чах рабочих, 450 руб. (в год на одного рабочего) про­тив 177 руб. На юге “при первой возможности сносного заработка при полевых работах у себя ли на родине, или вообще где бы то ни было, рабочие оставляют заводы, копи, рудники” (“Вестн. Фин.”, 1897, № 17, стр. 265). На Урале же мечтать о сносном заработка не доводится.

В естественной и неразрывной связи с низкой зара­ботной платой и с кабальным положением уральского рабочего стоит техническая отсталость Урала. На Урале преобладает выделка чугуна на древесном топливе, при старинном устройстве доменных печей с холодным или слабо нагретым дутьем. В 1893 г. доменных печей на холодном дутье было на Урале 37 из 110, а на Юге 3 из 18. Одна доменная печь на минеральном топливе давала в среднем 1,4 млн. пуд. в год, а на древесном — 217 тыс. пуд. В 1890 г. г-н Кеппен писал: “Кричный способ выделки железа все еще прочно держится на уральских заводах, тогда как в других частях Рос­сии он уже вполне вытесняется пудлингованием”¹⁵³. Применение паровых двигателей на Урале гораздо сла­бее, чем на Юге. Наконец, нельзя не отметить и замкну­тости Урала, оторванности его от центра России вслед­ствие громадного расстояния и отсутствия рельсового пути. До самого последнего времени доставка продук­тов из Урала в Москву происходила главным образом посредством примитивного “сплава” по рекам раз в год^c.

Итак, самые непосредственные остатки дореформен­ных порядков, сильное развитие отработков, прикреп­ление рабочих, низкая производительность труда, отсталость техники, низкая заработная плата, преобла­дание ручного производства, примитивная и хищни­чески-первобытная эксплуатация природных богатств края, монополии, стеснение конкуренции, замкнутость и оторванность от общего торгово-промышленного дви­жения времени — такова общая картина Урала.

Южный район горнопромышленности^aпредстав­ляет из себя во многих отношениях диаметральную противоположность Уралу. Насколько Урал стар и господствующие на Урале порядки “освящены веками”, настолько Юг молод и находится в периоде формирова­ния. Чисто капиталистическая промышленность, вы­росшая здесь в последние десятилетия, не знает ни традиций, ни сословности, ни национальности, ни зам­кнутости определенного населения. В Южную Россию целыми массами переселялись и переселяются иност­ранные капиталы, инженеры и рабочие, а в совре­менную эпоху горячки (1898) туда перевозятся из Америки целые заводы^b. Международный капитал не затруднился переселиться внутрь таможенной стены и устроиться на “чужой” почве: ubi bene, ibi patria^c... Вот статистические данные об оттеснении Урала Югом ^1И:

Годы	Выплавлено чугуна в тыс. пуд.						Добыто кам. Угля в империи млн. пуд.
	Всего в империи	%	На Урале	%	На Юге	%
1867	17028	100	11084	65,1	56	0,3		26,7
1877	24579	100	16157	65,7	1596	6,5		110,1
1887	37389	100	23759	63,5	4158	11,1		276,8
1897	114782	100	41180	35,8	46349	40,4		683,9
1902	158618	100	44775	28,2	84273	53,1		1005,21

Из этих цифр ясно видно, какая техническая рево­люция происходит в настоящее время в России и какой громадной способностью развития производительных сил обладает крупная капиталистическая индустрия. Господство Урала было равносильно господству под­невольного труда, технической отсталости и застоя^d. Напротив, теперь мы видим, что развитие горной про­мышленности идет в России быстрее, чем в Зап. Европе, отчасти даже быстрее, чем в Сев. Америке. В 1870 г. Россия производила 2,9% мирового производства чу­гуна (22 млн. пуд. из 745), а в 1894 г. — 5,1% (81,3 млн. пуд. из 1584,2) (“Вести. Фин.”, 1897, № 22). За 10 по­следних лет (1886—1896) выплавка чугуна в России утроилась (32Уз и96¹/^ млн. пуд.), тогда как Франция, напр., сделала подобный шаг в 28 лет (1852—1880), С. Штаты в 23 года (1845—1868), Англия в 22 (1824— 1846), Германия в 12 (1859—1871; см. “Вестн. Фин.”, 1897, № 50). Развитие капитализма в молодых странах значительно ускоряется примером и помощью старых стран. Конечно, последнее десятилетие (1888—1898) есть период особой горячки, которая, как и всякое капита­листическое процветание, неизбежно ведет к кризису; но иначе как скачками капиталистическое развитие вообще не может идти.

Применение машин к производству и увеличение числа рабочих шло на Юге гораздо быстрее, чем на Урале^a:

Годы	Применялось в горном производстве паровых машин и сил								Число горнлорабочих (кроме занятых добычей соли)
	Всего в России		На Урале		На Юге			Всего в России			На Урале		На Юге
	Пар. М.	сил	Пар. М.	сил	Пар. М.	сил
1877	895	27880	268	8070	161	5129	256919			145455		13865
1893	2853	115429	550	21330	585	30759	444646			238630		54670

Таким образом, на Урале число паровых сил увели­чилось только раза в 2½, а на Юге вшестеро; число рабочих на Урале в l 2/3 раза, а на Юге почти вчетверо^b. Следовательно, именно капиталистическая крупная промышленность быстро увеличивает число рабочих наряду с громадным повышением производительности их труда.

Рядом с Югом следует также упомянуть о Кавказе, который тоже характеризуется поразительным ростом горнопромышленности в пореформенный период. До­быча нефти, в 60-х годах не достигавшая и миллиона пудов (557 тыс. в 1865 г.), в 1870 г. составила 1,7 млн. пуд., в 1875 — 5,2 млн. пуд., в 1880—21,5 млн. пуд., в 1885 г. — 116 млн. пуд., в 1890 г. — 242,9 млн. пуд., в 1895 г. —384,0 млн. пуд., в 1902 г. —637,7 млн. пуд. Почти вся нефть добывается в Бакинской губ., и город Баку “из ничтожного города сделался перво­классным в России промышленным центром с 112 тыс. жит.”^c. Громадное развитие производств по добыче и обработке нефти вызвало усиленное потребление в России керосина, вытеснившего вполне американский продукт (рост личного потребления с удешевлением продукта фабричной обработкой), и еще более усилен­ное потребление нефтяных остатков в качестве топлива на фабриках, заводах и железных дорогах (рост произ­водительного потребления)^d. Число занятых в гор­ной промышленности Кавказа рабочих возрастало также чрезвычайно быстро, именно, с 3431 в 1877 г. до 17 603 в 1890 г., т. е. увеличилосьвпятеро.

Для иллюстрации строя промышленности на Юге возьмем данные о каменноугольном производстве До­нецкого бассейна (здесь средняя величина копей мельче, чем во всех остальных районах России). Группируя копи по числу рабочих, получаем такую картину^e:

Группы копей по числу рабочих	В Донецком бассейне										Приходится на 1 копь								На 1 рабочего тыс. пуд. угля
	Число				Добыто угля тыс. пуд.		Число паровых			рабочих			Угля тыс. пуд.		Паровых
	копей	Шахт и штолен	рабочих	машин			сил	машин							сил
1. Копи, имеющие до 10 рабочих	27	31	172	178		-		-	6,4			6,6		-		-	1,0
2. “” 10-25 “”	77	102	1250	3489		8		68	16,2			45,3		0,1		0,8	2,8
3. “” 25-100 “”	119	339	5750	28693		62		766	48,3			241,1		0,5		6,4	4,9
4. “” 100-500 “”	29	167	6973	59130		87		1704	240,4			2038,9		3		58,7	8,4
5. “” 500-1000 “”	5	67	3698	23164		24		756	739,6			4632,8		4,8		151,2	6,3
6. “” 1000 и более рабочих	3	16	5,21	53605		29		1724	1673,7			17868,3		9,6		574,6	10,6
Копи с неизвестных числом	9	40	2296	15008		18		808
всего	269	762	25167	183267		228		5826	93,5			681,3		0,9		21,6	7,3

Таким образом, в этом районе (и только в этом) есть чрезвычайно мелкие, крестьянские копи, которые, однако, несмотря на свою многочисленность, играют совершенно ничтожную роль в общем производстве (104 мелкие копи дают лишь 2% всей добычи угля) и отличаются в высшей степени низкой производитель­ностью труда. Наоборот, 37 крупнейших копей зани­мают около 3/5 всего числа рабочих и дают свыше 70% всей добычи угля. Производительность труда повы­шается наряду с увеличением размеров копей, даже и независимо от применения машин (ср., напр., V и III разряды копей по числу паровых сил и по размеру производства на одного рабочего). Концентрация про­изводства в Донецком бассейне все возрастает: так, за 4 года, 1882—1886, из 512 отправителей угля 21 вы­возили более 5000 вагонов (т. е. 3 млн. пуд.) каждый, всего 229,7 тыс. вагонов из 480,8, т. е. менее поло­вины. За четыре же года, 1891—1895, было 872 отпра­вителя, из которых 55 вывозили более 5000 вагонов каждый, всего же 925,4 тыс. вагонов из 1178,8, т. е. Свыше 8/10 всего числа^a.

Изложенные данные о развитии горной промышлен­ности представляют особенную важность в двух отно­шениях: во-1-х, они особенно наглядно показывают сущность той смены общественно-экономических отно­шений, которая происходит в России во всех областях народного хозяйства, во-2-х, они иллюстрируют то теоретическое положение, что в развивающемся капи­талистическом обществе особенно быстро возрастают те отрасли промышленности, которые изготовляют средства производства, т. е. предметы не личного, а производительного потребления. Смена двух укладов общественного хозяйства сказывается на горной про­мышленности с особенной наглядностью вследствие того, что типичными представителями обоих укла­дов являются здесь особые районы: в одном районе можно наблюдать докапиталистическую старину с ее примитивной и рутинной техникой, с личной зависи­мостью прикрепленного к месту населения, с прочно­стью сословных традиций, монополий и пр., в другом районе — полный разрыв со всякой традицией, техни­ческий переворот и быстрый рост чисто капиталисти­ческой машинной индустрии^a. На этом примере осо­бенно ясна ошибка экономистов-народников. Они отри­цают прогрессивность капитализма в России, указывая на то, что наши предприниматели в земледелии охотно прибегают к отработкам, в промышленности — к раз­даче работы на дома, в горном деле добиваются прикреп­ления рабочего, запрещения законом конкуренции мелких заведений и пр., и пр. Нелогичность подобных рассуждений и вопиющее нарушение в них историче­ской перспективы бросается в глаза. Откуда же следует, в самом деле, что это стремление наших предпри­нимателей воспользоваться выгодами докапиталисти­ческих приемов хозяйства должно быть поставлено в счет нашему капитализму, а не тем остаткам старины, которые задерживают развитие капитализма и которые держатся во многих случаях силой закона? Можно ли удивляться тому, что, напр., южные горнопромышлен­ники жаждут прикрепления рабочих и законодатель­ного запрещения конкуренции мелких заведений, если в другом районе горнопромышленности это прикрепле­ние и эти запрещения существуют исстари и до сих пор, если в другом районе заводчики, при низшей технике, при более дешевом и покорном рабочем получают на чугуне без хлопот “копейку на копейку и даже иногда полторы копейки на копейку”^b? Не следует ли, наоборот, удивляться тому, что находятся при таких условиях люди, способные идеализировать докапиталистические хозяйственные порядки России, люди, закрывающие глаза на самую насущную и назревшую необходимость уничтожения всех устарелых учрежде­ний, препятствующих развитию капитализма^c?

С другой стороны, данные о росте горной промышлен­ности важны тем, что наглядно показывают более быст­рый рост капитализма и внутреннего рынка на счет предметов производительного потребления сравнительно с ростом производства предметов личного потребле­ния. Это обстоятельство игнорирует, напр., г. Н. —он, рассуждая, что удовлетворение всего внутреннего спроса на продукты горной промышленности “прои­зойдет, вероятно, очень скоро” (“Очерки”, 123). Дело в том, что размер потребления металлов, каменного угля и проч. (на 1 жит.) не остается и не может оста­ваться неизменным в капиталистическом обществе, а необходимо повышается. Каждая новая верста жел.-дорожной сети, каждая новая мастерская, каждый плуг, заведенный сельским буржуа, повышают размер спроса на продукты горнопромышленности. Если с 1851 по 1897 г. потребление, напр., чугуна в России возросло с 14 фунтов на 1 жителя до 1 1/3 пуда, то и этой последней величине предстоит еще очень сильно возрасти, чтобы приблизиться к величине спроса на чугун в передовых странах (в Бельгии и Англии больше 6 пудов на 1 жи­теля).