IX. Выводы о значении капитализма в русском земледелии

В главах II—IV вопрос о капитализме в русском земледелии был рассмотрен с двух сторон. Сначала мы рассматривали данный строй общественно-экономиче­ских отношений в крестьянском и помещичьем хозяй­стве — строй, сложившийся в пореформенную эпоху. Оказалось, что крестьянство с громадной быстротой раскалывается на незначительную по численности, но сильную по своему экономическому положению сель­скую буржуазию и на сельский пролетариат. В нераз­рывной связи с этим процессом “раскрестьянивания” стоит переход землевладельцев от отработочной систе­мы хозяйства к капиталистической. Затем мы взглянули на тот же самый процесс с другой стороны; мы взяли за исходный пункт форму превращения земледелия в товарное производство и рассматривали те общественно-экономические отношения, которыми характеризуется каждая главнейшая форма торгового земледелия. Ока­залось, что через все разнообразие сельскохозяйствен­ных условий красной нитью проходят те же самые про­цессы в крестьянском и частновладельческом хозяйстве.

Рассмотрим теперь те выводы, которые вытекают из всех изложенных выше данных.

1) Основная черта пореформенной эволюции земле­делия состоит в том, что оно принимает все более и более торговый, предпринимательский характер. По отношению к частновладельческому хозяйству этот факт настолько очевиден, что не требует особых пояс­нений. По отношению же к крестьянскому земледелию это явление не так легко констатируется, во-1-х, по­тому, что употребление наемного труда не является безусловно необходимым признаком мелкой сельской буржуазии. Как мы уже заметили выше, под эту кате­горию подходит всякий мелкий, покрывающий свои расходы самостоятельным хозяйством, товаропроизво­дитель при том условии, что общий строй хозяйства основан на тех капиталистических противоречиях, которые были рассмотрены во II главе. Во-2-х, мелкий сельский буржуа (и в России, как и в других капита­листических странах) соединяется рядом переходных ступеней с парцелльным “крестьянином” и с сельским пролетарием, наделенным кусочком земли. Это обстоя­тельство является одною из причин живучести тех теорий, которые не различают в “крестьянстве” сель­ской буржуазии и сельского пролетариата^a.

2) По самой природе земледелия, превращение его в товарное производство происходит особым путем, не похожим на соответствующий процесс в индустрии. Промышленность обрабатывающая раскалывается на отдельные, совершенно самостоятельные отрасли, по­священные исключительно производству одного продукта или одной части продукта. Земледельческая же промышленность не раскалывается на совершенно отдельные отрасли, а только специализируется на про­изводстве в одном случае — одного, в другом случае — другого рыночного продукта, причем остальные сто­роны сельского хозяйства приспособляются к этому главному (т. е. рыночному) продукту. Поэтому формы торгового земледелия отличаются гигантским разно­образием, видоизменяясь не только в различных райо­нах, но и в различных хозяйствах. Поэтому при рас­смотрении вопроса о росте торгового земледелия никак нельзя ограничиваться огульными данными о всем земледельческом производстве^b.

3) Рост торгового земледелия создает внутренний рынок для капитализма. Во-первых, специализация земледелия вызывает обмен между различными земле­дельческими районами, между различными земледель­ческими хозяйствами, между различными земледельче­скими продуктами. Во-вторых, чем дальше втягивается земледелие в товарное обращение, тем быстрее растет спрос сельского населения на продукты обрабатываю­щей промышленности, служащие для личного потребле­ния; —тем быстрее, в-третьих, растет спрос на средства производства, ибо при помощи старинных “крестьян­ских” орудий, построек и пр. и пр. ни мелкий, ни круп­ный сельский предприниматель не может вести нового, торгового земледелия. Наконец, в-четвертых, создается спрос на рабочую силу, так как образование мелкой сельской буржуазии и переход землевладельцев к капиталистическому хозяйству предполагает образова­ние контингента сельскохозяйственных батраков и поденщиков. Только фактом роста торгового земледелия и можно объяснить то обстоятельство, что пореформен­ная эпоха характеризуется расширением внутреннего рынка для капитализма (развитие капиталистического земледелия, развитие фабричной промышленности во­обще, развитие сельскохозяйственного машиностроения в частности, развитие так наз. крестьянских “земледель­ческих промыслов”, т. е. работы по найму и т. д.).

4) Капитализм в громадной степени расширяет и обо­стряет среди земледельческого населения те противоре­чия, без которых вообще не может существовать этот способ производства. Но, несмотря на это, земледель­ческий капитализм в России, по своему историческо­му значению, является крупной прогрессивной силой. Во-первых, капитализм превратил земледельца из “государя-вотчинника”, с одной стороны, и патриархаль­ного, зависимого крестьянина, с другой стороны, в та­кого же промышленника, как и всякий другой хозяин в современном обществе. До капитализма земледелие было в России господским делом, барской затеей для одних, обязанностью, тяглом — для других, поэтому оно и не могло вестись иначе, как по вековой рутине, необходимо обусловливая полную оторванность земле­дельца от всего того, что делалось на свете за преде­лами его деревни. Отработочная система — этот живой остаток старины в современном хозяйстве — наглядно подтверждает такую характеристику. Капитализм впер­вые порвал с сословностью землевладения, превратив землю в товар. Продукт земледельца поступил в про­дажу, стал подвергаться общественному учету сначала на местном, затем на национальном, наконец на между­народном рынке, и таким образом прежняя оторван­ность одичалого земледельца от всего остального мира была сломана окончательно. Земледельцу волей-нево­лей, под угрозой разорения, пришлось считаться со всей совокупностью общественных отношений и в его стране и в других странах, связанных всемирным рынком. Даже отработочная система, — которая прежде обеспечивала Обломову верный доход без всякого риска с его стороны, без всякой затраты капитала, без всяких изменений в исконной рутине производства, — оказалась теперь не в силах спасти его от конкуренции американского фермера. Вот почему и к пореформенной России вполне приложимо то, что было сказано пол­века тому назад о Западной Европе, именно, что зем­ледельческий капитализм “был той движущей силой, ко­торая втянула идиллию в историческое движение”^a.

Во-вторых, земледельческий капитализм впервые по­дорвал вековой застой нашего сельского хозяйства, дал громадный толчок преобразованию его техники, развитию производительных сил общественного труда. Несколько десятилетий капиталистической “ломки” сде­лали в этом отношении больше, чем целые века пред­шествующей истории. Однообразие рутинного нату­рального хозяйства сменилось разнообразием форм торгового земледелия; первобытные земледельческие орудия стали уступать место усовершенствованным орудиям и машинам; неподвижность старинных систем полеводства была подорвана новыми приемами куль­туры. Процесс всех этих изменений неразрывно связан с указанным выше явлением специализации земледе­лия. По самой своей природе капитализм в земледелии (равно как и в промышленности) не может развиваться равномерно: он толкает вперед в одном месте (в одной стране, в одном районе, в одном хозяйстве) одну сто­рону сельского хозяйства, в другом — другую и т. д. Он преобразует технику в одном случае одних, в дру­гом — других сельскохозяйственных операций, отры­вая их от патриархального крестьянского хозяйства или от патриархальных отработков. Так как весь этот процесс идет под руководством капризных, не всегда даже известных производителю требований рынка, то капиталистическое земледелие в каждом отдельном случае (нередко в каждом отдельном районе, иногда даже в каждой отдельной стране) становится более односторонним, однобоким по сравнению с прежним, но зато в общем и целом оно становится неизмеримо более разносторонним и рациональным, чем патриар­хальное земледелие. Образование особых видов тор­гового земледелия делает возможными и неизбежными капиталистические кризисы в земледелии и случаи ка­питалистического перепроизводства, но эти кризисы (как и все вообще капиталистические кризисы) дают еще более сильный толчок развитию мирового произ­водства и обобществления труда^a.

В-третьих, капитализм впервые создал в России крупное земледельческое производство, основанное на употреблении машин и широкой кооперации рабочих. До капитализма производство земледельческих про­дуктов всегда велось в неизменной, мизерно-мелкой форме, — как в том случае, когда крестьянин работал на себя, так и в том случае, когда он работал на поме­щика, — и никакая “общинность” землевладения не в силах была сломать эту гигантскую раздробленность производства. В неразрывной связи с этой раздроб­ленностью производства стояла раздробленность самих земледельцев^b. Прикованные к своему наделу, к своей крохотной “общине”, они были резко отделены даже от крестьян соседней общины различием тех разрядов, к которым они принадлежали (бывшие владельческие, бывшие государственные и т. д.), различиями в величине своего землевладения, — различиями в тех условиях, на которых произошла их эмансипация (а эти условия определялись иногда просто личными свойствами по­мещиков и их прихотью) Капитализм впервые сломал эти чисто средневековые перегородки, — и прекрасно сделал, что сломал. Уже теперь различия между разря­дами крестьян, между категориями их по надельному землевладению оказываются несравненно менее важ­ными, чем экономические различия внутри каждого разряда, каждой категории, каждой общины. Капита­лизм разрушает местную замкнутость и ограничен­ность, заменяет мелкие средневековые деления земле­дельцев — крупным, охватывающим целую нацию, раз­делением их на классы, занимающие различное место в общей системе капиталистического хозяйства^c. Если прежде самые условия производства обусловливали прикрепление массы земледельцев к их месту житель­ства, то образование различных форм и различных районов торгового и капиталистического земледелия не могло не создать перекочевыванья громадных масс населения по всей стране; а без подвижности населения (как было уже замечено выше) немыслимо развитие его сознательности и самодеятельности.

В-четвертых, наконец, земледельческий капитализм в России впервые подорвал под корень отработки и личную зависимость земледельца. Отработочная си­стема хозяйства безраздельно господствовала в нашем земледелии со времен “Русской Правды” и вплоть до современной обработки частновладельческих полей кре­стьянским инвентарем; необходимым спутником ее была забитость и одичалость земледельца, приниженного если не крепостным, то “полусвободным” характером его труда; без известной гражданской неполноправ­ности земледельца (как-то: принадлежность к низшему сословию; телесное наказание; отдача на обществен­ные работы; прикрепление к наделу и т. д.) отра­боточная система была бы немыслима. Поэтому замена отработков вольнонаемным трудом является крупной исторической заслугой земледельческого капитализма в России^d. Резюмируя изложенное выше о прогрес­сивной исторической роли русского земледельческого капитализма, можно сказать, что он обобществляет сельскохозяйственное производство. В самом деле, и то обстоятельство, что земледелие превратилось из привилегии высшего сословия или тягла низшего сословия в обыкновенное торгово-промышленное заня­тие; и то, что продукт труда земледельца стал под­вергаться общественному учету на рынке; и то, что рутинное, однообразное земледелие превращается в тех­нически преобразованные и разнообразные формы тор­гового земледелия; и то, что разрушается местная замкнутость и раздробленность мелкого земледельца; и то, что разнообразные формы кабалы и личной зави­симости вытесняются безличными сделками по купле-продаже рабочей силы, — все это звенья одного про­цесса, который обобществляет земледельческий труд и обостряет более и более противоречие между анар­хией рыночных колебаний, между индивидуальным характером отдельных сельскохозяйственных предприя­тий и коллективным характером крупного капитали­стического земледелия.

Таким образом (повторяем еще раз), подчеркивая прогрессивную историческую роль капитализма в рус­ском земледелии, мы нисколько не забываем ни об исторически преходящем характере этого экономиче­ского режима, ни о присущих ему глубоких обществен­ных противоречиях. Напротив, мы показали выше, что именно народники, умеющие только оплакивать капиталистическую “ломку”, крайне поверхностно оце­нивают эти противоречия, затушевывая разложение крестьянства, игнорируя капиталистический характер употребления машин в нашем земледелии, прикрывая такими выражениями, как “земледельческие промыслы” или “заработки”, образование класса сельскохозяй­ственных наемных рабочих.