Mills_R_-_Vlastvuyuschaya_Elita_-_2007_1

неизменная юридическая связь с корпорацией нередко дополняется и прямым участием (в управлении ею.

Главный источник богатства – это современная корпорация; но на нынешнем этапе развития капитализма государственный аппарат тоже открывает и закрывает множество путей к богатству. Не только размер, но и источник дохода, не только возможности приобретения потребительских товаров, но и возможности распоряжения производительным капиталом определяются позициями, занимаемыми данным лицом в сфере политики и экономики. Если наш интерес к крупнейшим богачам не сводится только к вопросу об их расточительном или скаредном потреблении, то мы обязаны изучить их взаимоотношения с современными формами корпоративной собственности, а также с государством, так как именно этими взаимоотношениями определяется ныне возможность сохранения крупной собственности и получения высокого дохода.

Высокий престиж окружает ведущие звенья социальных институтов, и этот престиж все повышается. Совершенно очевидно, что престиж зависит, и часто в решающей степени, от доступа к механизму рекламы, использование которого

является ныне важнейшим и нормальным признаком, присущим деятельности всех крупных институтов современной Америки. И к тому же одна из особенностей трех главных иерархий – властвующих в мире корпораций, в государственном аппарате, в военном ведомстве – состоит в том, что в наше время все чаще и чаще совершается переход людей из одной в другую. В результате происходит своего рода "накопление" престижа. Притязания на престиж могут сначала основываться, скажем, на высоком положении данного лица в военной сфере, затем – в возросшем размере – на его деятельности в просветительном учреждении, управляемом заправилами корпораций, и реализоваться, наконец, в области политики, где в лице, например, генерала Эйзенхауэра и тех, кого он представляет, власть и престиж сливаются, достигнув наконец предельно высокого накала. Подобно богатству и власти, престиж обладает кумулятивным свойством: чем больше престижа вы имеете, тем больше вы можете его приобрести. Эти ценности могут также размениваться одна на другую: богатому легче, чем бедному, обрести власть; тем, кто занимает высокое положение в обществе, легче заполучить в свое распоряжение средства, ведущие к богатству, чем тем, кто не

имеет этого преимущества.

Если мы возьмем сотню наиболее могущественных американцев, сотню самых богатых, сотню самых знаменитых и лишим их позиций, которые они занимают в главенствующих социальных институтах, отнимем у них людские и денежные ресурсы, которыми они распоряжаются, средства массовой рекламы, которые ныне работают преимущественно на них, то они сразу окажутся безвластными, безвестными и бедными. Власть не коренится в природе власть имущего, богатство не заложено в личности богача, известность не есть внутреннее свойство, присущее определенному лицу. Чтобы быть знаменитым, богатым, власть имущим – для этого требуется доступ к главенствующим институтам, ибо командные позиции, которые люди в них занимают, определяют в значительной мере их шансы на получение и удержание этих высоко ценимых жизненных благ.

3

Возможна и такая трактовка людей из высших кругов, при которой они предстают как члены высшей социальной прослойки, как ряд групп, члены которых знают друг друга, встречаются в обществе, связаны деловыми отношениями и потому считаются друг с другом при вынесении известных решений. Согласно этой концепции, элита сама ощущает себя и воспринимается другими как центральное ядро, образовавшееся внутри "высших социальных, классов". Она составляет более или менее компактное социальное и психологическое целое; люди, принадлежащие к элите, сознают себя членами определенного класса общества. Одни допускаются в их круг, другие не допускаются; грань, отделяющая элиту от прочих людей, сводится скорее к качественным, чем к чисто количественным различиям. Элита в большей или меньшей степени сознает себя как социальный класс, и члены ее ведут себя по отношению к своим иначе, чем по отношению к членам других классов. Они благожелательно относятся друг к другу, понимают друг друга, заключают между собой браки, стремятся к тому, чтобы действовать и думать если не совместно, то по крайней мере

одинаково.

Мы не хотим пока предрешать вопрос о том, являются ли действительно люди из элиты, занимающие командные посты в описанных нами главенствующих институтах, членами подобного общественно признанного класса, или вопрос о том, происходит ли значительная часть членов властвующей элиты из такого четко выраженного особого класса. Этот вопрос еще предстоит исследовать. Но для того, чтобы яснее очертить предмет исследования, надо остановиться на одной особенности, ясно выступающей в биографиях и мемуарах людей богатых, власть имущих и именитых: лица, принадлежащие к высшим кругам, в какой бы области они ни подвизались, являются членами взаимопереплетающихся "партий" и связанных между собой самым различным образом "клик". Среди тех, кто "сидит на одной и той же террасе", существует нечто вроде взаимного притяжения, – хотя часто бывает так, что это становится ясно им самим и другим только в такие моменты, когда они чувствуют необходимость отмежеваться от других, только в тех случаях, когда в процессе совместной обороны они добираются до сознания того, что их объединяет, и тем самым теснее смыкают свои ряды против "чужаков".

Представление о существовании такой правящей прослойки связано с предположением, что большинство ее членов отличается общностью социального происхождения, что на протяжении всей их жизни они поддерживают неофициальные связи друг с другом и что существует известная взаимозаменяемость людей на командных ролях в иерархиях, распоряжающихся богатством, властью, славой. Следует, безусловно, сразу же отметить, что если такая элитная прослойка действительно существует, то по своей социальной внешности и форме она в силу весьма важных исторических причин резко отличается от тех аристократических родов, которые некогда управляли различными европейскими странами.

То обстоятельство, что американское общество не прошло через феодализм, оказало решающее влияние на характер американской элиты, так же как и на историю американского общества в целом. Ибо это означает, что в США не было дворянства или аристократии, возникших еще в докапиталистическую эпоху, которые находились бы в серьезной оппозиции к крупной буржуазии. Оно означает, что американская крупная буржуазия монополизировала не только богатство, но и

власть и престиж. Оно означает, что никакая группа дворянских семей не занимала здесь командных позиций и не монополизировала те блага, которые обычно высоко ценятся, и что здесь, безусловно, не нашлось такой прослойки, которая бы это совершила открыто на основе унаследованных прав. Оно означает, что здесь не было ни высших сановников церкви, ни придворной знати, ни лендлордов в доблестных доспехах, окопавшихся в своих замках, ни лиц, имеющих монопольное право на занятие высоких постов в армии, – не было тех элементов, которые сопротивлялись бы разбогатевшей буржуазии и препятствовали бы ее социальному возвышению во имя своих прирожденных прав и прерогатив.

Но это обстоятельство не означает, что в Соединенных Штатах не существует высших слоев. То, что они произошли из "среднего класса", не имевшего признанных атрибутов аристократического превосходства, вовсе не означает, что они так и остались средним классом, когда огромный рост их богатства дал им возможность самим добиться социального превосходства. Их происхождение и их историческая молодость могли сделать высшие слои в Америке менее заметными, чем в других странах. Но в Америке фактически существуют в

наши дни такие разряды и масштабы богатства и власти, о каких люди из средних и низших слоев населения знают очень мало и даже не могут себе представить. Существуют семьи, полностью огражденные своим богатством от каких бы то ни было экономических неурядиц и потрясений, переживаемых просто преуспевающими людьми и низшими классами. Существуют также могущественные люди, которые в совершенно келейном порядке принимают решения, чреватые огромными последствиями для низших слоев населения.

Американская элита вступила в современную историю как элита такой буржуазии, которая, в сущности, не имела исторических соперников. Ни в одной стране буржуазия ни до, ни после этого не располагала такими благоприятными возможностями и преимуществами. Не имея вооруженных соседей, она легко прибрала к рукам изолированный континент, изобиловавший естественными ресурсами и необычайно заманчивый для рабочей силы, ищущей применения. Остов политического строя и идеология для его оправдания уже существовали. Против меркантилистских ограничений буржуазия выдвинула заимствованный у Европы принцип "laissez-faire", против южных

плантаторов – принцип индустриализма.. Революционная война положила конец притязаниям на знатность, существовавшим в колониальную эпоху, ибо лоялисты покинули страну и многие имения были разрушены. Джексоновский переворот, вызвавший целую революцию в системе соотношений общественного веса различных слоев населения, положил конец притязаниям старинных семей Новой Англии на общественную исключительность, основанным на высоком происхождении. Гражданская война уничтожила власть, а, следовательно, со временем и престиж воинственных южных плантаторов, претендовавших до войны на особое уважение. Темп всего капиталистического развития исключал возможность развития и упрочения родовитой аристократии в Америке.

В Америке не существовало прочно утвердившегося правящего класса, связанного с землей и расцветшего в блеске военной славы, который мог бы сдержать стремительное историческое развитие торговли и промышленности или подчинить себе капиталистическую элиту, как это было, например, в Германии и Японии.

И ни один подобный правящий класс в мире

не мог сдержать поступательное движение американского правящего класса в те времена, когда ход мировой истории начал определяться насилием, опирающимся на современную индустрию. Об этом свидетельствует судьба Германии и Японии в двух мировых войнах XX в. и даже судьба самой Англии и ее образцового правящего класса, между тем как Нью-Йорк неминуемо должен был стать и стал экономической столицей западного капиталистического мира, а Вашингтон – его политической столицей.