Mills_R_-_Vlastvuyuschaya_Elita_-_2007_1

"старинными", но не все из них владели богатством на протяжении по крайней мере двух, а еще лучше – на протяжении трех-четырех поколений. Формула, раскрывающая содержание понятия "старинной семьи" в Америке, – это деньги плюс стремление к общественным почестям, плюс время. Вся история Соединенных Штатов – это в конце концов история каких-нибудь шести или семи поколений. И в пределах этого небольшого исторического периода для каждой старинной семьи непременно существовало время, когда она была кем-то представлена на свете, но не была "старинной". Вот почему в Америке почти столь же мудрено слыть родоначальником старинной фамилии, как и иметь в фамилии такого родоначальника.

Не следует думать, что родовитые семьи не допускали и не допускают в свою светскую среду семьи, не числящиеся в "светском регистре", а тем более после того, как эти "не числящиеся" завладели их банкирскими домами. Суть дела только в том, что семьи, чьи предки каких-нибудь два или три поколения назад обрели благодаря своему богатству доступ в круг семей несколько более старинного происхождения, теперь изо всех сил стараются отстранить тех, кто хочет последовать их примеру. Это состязание между

старыми богачами и "выскочками" возникло в самом начале истории Америки и продолжается до сегодняшнего дня; оно происходит как в маленьком, так и в центральном городе. Одно из неизменных правил этого состязания сводится к тому, что при упорной целеустремленности всякая семья может в конце концов взобраться на ту ступень социальной лестницы, которая соответствует ее богатству. За редкими исключениями, деньги – одни только голые, прозаические деньги – везде и повсюду открыли своим владельцам доступ в высшее американское общество.

С точки зрения ревнителей провинциальной аристократической спеси, которая всегда старается опереться на родословную, этот процесс означает, что стены общественной исключительности беспрерывно обваливаются; с более широкой точки зрения тех высших социальных групп, общественный вес которых имеет не только местное значение, этот процесс означает, что социальная верхушка постоянно обновляется. Вместе с тем это означает, что высший класс американского общества – каковы бы ни были его амбиции – это всего лишь разбогатевшая буржуазия и что, как бы ни были могущественны его представители, они не в

состоянии изобрести для себя несуществующее аристократическое прошлое.

Один пытливый специалист по родословным записям утверждал, что в начале текущего столетия "в Нью-Йорке не было и десяти семей, из тех, кто занимает видное положение либо в богатых кругах, либо в кругах старинной знати, чьи предки значились бы в списках приглашенных на званые обеды супруги Джона Джея".

Спесивые старания обрести общественный престиж на основании родословной представляли собой в Америке нелегкое предприятие и всегда производили впечатление только на очень небольшую часть населения. Оперируя именами действительных или выдуманных предков, "благородные" и "высокородные" пытались создать себе почетные родословные и, проникнувшись сознанием того, что они принадлежат к особой породе, пытались держаться на расстоянии от "худородных". Но им приходилось иметь дело с таким народом, который, по-видимому, самым вульгарным образом гордился своим низким происхождением, с народом, который слишком был склонен к всевозможным шуткам насчет разведения племенных лошадей, – так что их

претензии не могли стать легко осуществимыми или получить широкий сочувственный отклик.

На протяжении жизни отдельного американца и в периоды, отделяющие жизнь одного поколения от другого, происходило слишком много перемен – перемен занятий и семейного местожительства, – чтобы чувство родовой преемственности могло укорениться. И даже в тех случаях, когда высшие классы проникаются таким чувством и оно усиливает их социальные претензии, чувство это не имеет практической значимости, если оно не вызывает почтения у низших слоев населения. Американцы не очень-то разбираются в родословных; они не принадлежат к тому типу простонародья, в среде которого можно легко реализовать притязания на общественный престиж, основанные на родовитости. Только тогда, когда социальная структура не претерпевает существенных изменений на протяжении жизни нескольких поколений, когда род занятий, богатство и общественное положение обнаруживают тенденцию стать наследственными, – только при таком стечении обстоятельств родовая спесь и предрассудки на одном полюсе и раболепство и чувство социальной неполноценности – на другом могут стать прочной основой общественной

иерархии.

И все же, несмотря на отсутствие феодального прошлого и несмотря на подвижность американской жизни, образование иерархической системы, основанной на родословных, оказалось на короткий срок возможным. Это случилось в результате наплыва иммигрантов. Именно в те десятилетия, когда наплыв новых иммигрантов в крупные города был особенно велик, высшее общество центральных городов достигло всеамериканского престижа. В обособленных, населенных коренными американцами кварталах этих городов ("янки-гетто") притязания на знатность, основанные на происхождении, имели особый успех – не столько, правда, среди массы населения, сколько среди тех, кто тоже претендовал на некоторую родословную и стремился еще больше раздуть ее. Такого рода претензии играли (и продолжают играть) определенную роль во внутренней общественной иерархии национальных меньшинств.

Но настало время, когда скромный иммигрант перестал служить поводом для притязаний знати: наплыв иммигрантов прекратился, и через короткое время все население Северной Америки состояло, или должно было вскоре состоять, из прирожденных американцев, появившихся на

свет от прирожденных американцев.

Даже в те времена, когда иммигранты прибывали огромными массами и в больших городах превосходили числом коренных американцев, свободное от предрассудков чувство национального единства стало слишком сильным, чтобы окончательно застыть в форме узких понятий, связанных с расовым происхождением. "Американизация иммигрантов" (как организованное движение, как идеология и как реально совершавшийся процесс) способствовала утверждению идеологической версии, вкладывавшей в понятие американской нации нечто более важное, чем англосаксонское происхождение. Воззрение, трактующее Америку как чудесный тигель для переплавки рас и наций, которого придерживаются средние классы и интеллигенция, возобладало над англосаксонской точкой зрения тех элементов, чьи интересы были связаны с "расовым" происхождением и с родовитым, цензовым обществом. К тому же каждая из национальных групп – от ирландцев до пуэрториканцев – постепенно обрела в отдельных местностях политическую власть.

Но высший класс не отказался от попытки создать общественную иерархию, основанную на родословной; и в этом деле его различные

локальные секции соперничали между собой. Восточное побережье было заселено раньше, чем другие части страны, и сохранившиеся здесь семьи из числа первых поселенцев имеют более длинные местные родословные, чем аналогичные семьи, проживающие в недавно заселенных местностях. Но вместе с тем во многих мелких городах Новой Англии есть именитые в местном масштабе семьи, которые столь давно занимают высокое положение в своих городках, что в этом отношении с "ими не может сравниться ни одна бостонская семья. Самый фанатичный светский "брамин" из Бостона не мог бы превзойти некоторые семьи из мелких городов южных штатов по части притязаний на древность и непрерывность рода. И в Калифорнии тоже есть семьи, которые считают себя, исходя из своего собственного, четко выраженного представления о признаках древности рода, более родовитыми и прочно укоренившимися в американской почве, чем любая нью-йоркская семья. Местные секции высшего класса соперничали между собой и в сфере экономического могущества: мы знаем семейные династии горнозаводчиков, железнодорожных тузов, крупных владельцев недвижимостей. В каждой отрасли промышленности и – как мы уже говорили – в

каждой местности, в каждом районе крупное богатство создавало свою собственную иерархию семей, занимающих особое положение в данном географическом районе или данной сфере деятельности.

Высокое общественное положение может прочно и надежно покоиться на родословной тогда, когда классовая структура общества прочна и неизменна. Только в таких условиях всевозможные светские условности формы этикета могут пустить корни в прочную экономическую почву и процветать. Если же мы имеем дело с быстрыми экономическими переменами и крайней подвижностью общества, то богачи наверняка утвердят себя в качестве высшего класса именно как богачи, аристократические претензии потерпят крах и освященные временем предрассудки будут отвергнуты. С классовой точки зрения всякий доллар равен другому, а вот с точки зрения родовитого светского общества две равные суммы денег – одна из которых получена от предприятия, которым известная семья владеет на протяжении четырех поколений, а другая – от удачной сделки, совершенной на прошлой неделе,

– далеко не равноценны. Но все-таки что прикажете делать тогда, когда богатство

нуворишей становится попросту необъятным? Что, скажем, могло быть в 1870 г. общего у миссис Астор (высокородной леди из старинной нью-йоркской семьи голландского происхождения, вышедшей замуж за человека из старинной богатой семьи владельцев недвижимостей) с миссис Вандербильдт (имевшей вульгарные деньги, нажитые на железнодорожных спекуляциях, и еще более вульгарного свекра)? Так вот подите же – миссис Астор пришлось сдаться: в 1883 г. она оставляет свою визитную карточку в передней миссис Вандербильдт и принимает приглашение на ее костюмированный бал. Там, где происходят подобные вещи, у вас нет возможности занимать по-настоящему высокое положение в обществе только лишь в силу высокого происхождения. В Америке, как, вероятно, и везде, мужланы-нувориши во все времена либо игнорировали светское общество, базировавшееся на происхождении, либо овладевали им с помощью денег.

В этой среде, в среде людей, которые "сами себя создали", каждый новоиспеченный богач, парвеню, домогался признания своей общественной значимости. Он требовал этого скорее на том именно основании, что его

состояние создано им самим, чем вопреки этому обстоятельству. В каждом поколении некоторые люди, общественное положение и богатство которых достались им в наследство, третировали его как самозванца, нувориша и чужака. Но через одно поколение или через два этой разбогатевшей семье непременно открывали доступ в социальные верхи, в круг людей, обладающих достаточно длинными родословными.