Mills_R_-_Vlastvuyuschaya_Elita_-_2007_1

нельзя просто сложить их правящие клики, чтобы получить всеамериканскую властвующую элиту. В каждой местности существует группа главенствующих семей, и, несмотря на известные особенности, присущие отдельным районам, группы эти повсюду очень похожи друг на друга. Но национальная классовая структура не является простой суммой равнозначных территориальных единиц. Экономические, социальные и политические иерархии отдельных территориальных сообществ не обладают одинаковым весом. Они не автономны. Подобно общенациональным экономическим и государственным системам, система общенационального социального и политического могущества не складывается больше из мелких децентрализованных иерархий, каждая из которых либо совсем не имеет связи с остальными, либо имеет очень слабые и нерегулярные связи. Национальная по своему охвату система формируется ныне теми связями, которые существуют между деревней и небольшим городом, между небольшим городом и крупным и между различными большими городами. Более того, некоторые силы, истоки которых по самой природе своей не лежат в определенном большом или маленьком городе,

изменяют в настоящее время посредством прямого или косвенного воздействия иерархическое соотношение между общественным весом, властью и богатством различных слоев населения, существующее в каждом из этих городов.

Провинциальное светское общество ориентируется теперь на города, числящиеся в "светском регистре" и блистающие именами "знаменитостей", на средоточия деятельности могущественных корпораций, на национальные центры, где принимаются важнейшие политические и военные решения, хотя некоторые из более старых членов этого светского общества не всегда благоволят замечать существование этих городов, корпораций и этих могущественных сил. Социальные устремления провинциальных богачей новой формации и пример, подаваемый управленческой элитой всеамериканских корпораций, приводят к тому, что провинциальное светское общество становится повсюду спутником, вращающимся вокруг систем классовой мощи, политической власти и общественного авторитета, находящихся за пределами местного горизонта. Какой город в Новой Англии может сравниться по своей светской жизни с Бостоном? Какое местное

предприятие можно сравнить в экономическом отношении с "Дженерал моторз"? Какой местный политический лидер может идти в сравнение с политическими кормчими нации?

III. "Четыреста семейств" центральных городов

Маленькие города берут пример с больших, но с кого берут пример большие города? Америка

– это страна, не имеющая настоящей столицы, такой, как Париж, Рим, Лондон; в ней нет такого города, который одновременно являлся бы светским и финансовым центром страны и ее политической столицей. Территориальные сообщества мелких и крупных городов Америки лишены были исторического арбитра, который официально и раз навсегда мог бы удостоверить, какие семьи в них принадлежат к числу избранных.

Политическая столица Америки не является тем центром, в котором сосредоточена высшая знать; столичное общество не является даже существенной частью светского общества страны. Сделать политическую карьеру – это еще не значит сделать светскую карьеру. Финансовым центром страны стал Нью-Йорк, а не Вашингтон. Насколько все выглядело бы иначе, если бы с самого начала один какой-нибудь город соединил в себе особенности Бостона, Вашингтона и Нью-Йорка и утвердился бы в качестве великой

политической, финансовой и светской столицы страны! Тогда семьи, собиравшиеся у супруги Джона Джея (см. "Список званых обедов и ужинов за 1787 и 1788 гг."), салон которой объединял людей высокого происхождения, большого богатства и политического влияния, до сих пор остались бы, возможно, в числе всеамериканских цензовых элементов и выглядели бы в этом качестве вполне по-современному.

И все же, несмотря на отсутствие официального, сосредоточенного в столице, объединяющего центра, в наши дни – 170 лет спустя – в крупных американских городах живет

ипреуспевает вполне различимый высший общественный класс, который во многих отношениях представляется крепко сплоченным. В Бостоне, Нью-Йорке, Филадельфии, Балтиморе

иСан-Франциско существует крепкое ядро старинных богатых семей, окруженное менее сплоченными прослойками богачей более поздней формации. Это старинное ядро, которое в Нью-Йорке, как утверждал некогда Уорд Мак-Аллистер, бард и поклонник миссис Астор, насчитывает 400 семейств, не раз пыталось утвердить себя в качестве законодателя светского общества всей Америки; были, возможно,

времена, когда оно почти добивалось этого. В наше время успех притязаний этой прослойки на всеамериканское признание – в той мере, в какой они базируются на высоком происхождении, – весьма проблематичен. Однако едва ли можно сомневаться, что у тех, кто принадлежит к среде "четырехсот семейств" центральных городов, так же как и у их провинциальных собратьев, имеются накопленные преимущества (являющиеся результатом взаимодействия объективных благоприятных факторов и умственной натренированности), позволяющие им создавать и поддерживать в каждом поколении жизненный уклад социальных верхов. Во всех больших городах эти верхушечные группы ориентируются в первую очередь друг на друга.

1

До гражданской войны высшие классы крупных городов представляли собой нечто сплоченное и стабильное. Так по крайней мере утверждают светские хроникеры, когда они говорят о временах минувших. "Светское общество, – писала Джен Кинт Ван Ренселер, – росло больше изнутри, чем снаружи...

Чужеродные элементы, которые оно вбирало в себя, были численно ничтожны. Светский круг расширялся из поколения в поколение за счет обширного потомства входящих в него семей...

Существовала грань, не менее прочная, чем Китайская стена, и обойти ее было не легче, чем обойти последнюю". Родословные этих семей восходили ко временам образования колоний, и единственным различием, существовавшим между отдельными группами высшего класса, было "различие вероисповеданий. Пресвитерианцы, голландские реформисты и приверженцы епископальной церкви составляли довольно четко выраженные части этой компактной классовой системы".

В каждой местности и в каждом районе богатые семьи XIX в. создали свои собственные местные иерархии, отличавшиеся друг от друга

по роду своей деятельности. В верховьях Гудзона это были гордившиеся своим происхождением крупные землевладельцы, а в Виргинии – плантаторы. Во всех городах Новой Англии это были пуритане – судовладельцы и первые промышленники, а в Сан-Луи – фешенебельные потомки французских креолов, жившие на доходы от своего недвижимого имущества. В Денвере и Колорадо главенствовали богатые владельцы золотых и серебряных рудников. А в Нью-Йорке, как указывал Диксон Вектор, существовал "класс, состоявший из рантье, из кутил, проживавших богатство, накопленное их отцами, а также из прослойки, подобной семействам Асторов и Вандербильдтов, добивавшейся того, чтобы ее купеческое происхождение было возможно скорее предано забвению".

Крупные богачи могли в те времена рассматривать себя как особую касту, свое богатство как нечто незыблемое, свое происхождение как окруженное ореолом почтенной старины. Пока они оставались богатыми и никакое новое, более крупное богатство не грозило затмить их, у них не было надобности в том, чтобы проводить грань между общественным положением, основанным на

родословной, и общественным положением, основанным на богатстве. Положение высших классов старой формации оставалось стабильным, так как оно довольно надежно покоилось и на старинном происхождении и на крупном богатстве. Натиск богатства и социального могущества новой знати до поры до времени сдерживался старой знатью; пока последняя оставалась на особом положении и чувствовала себя прочно, она могла от случая к случаю допускать в свою среду новых членов.

В течение первых десятилетий, последовавших за гражданской войной, старые социальные верхи старых городов вынуждены были отступить перед напором нового богатства. "Совершенно неожиданно" – как полагает Ван Ренселер – светское общество "было атаковано со всех сторон людьми, смело стремившимися взять приступом стены социальной исключительности". Вдобавок к этому в большие города хлынули иммигранты из-за океана, чтобы, подобно выходцам из южных штатов, а позднее – с Запада, наживать здесь крупные богатства. "Иные же из них, нажившиеся в других местах, приезжали в Нью-Йорк тратить деньги ради удовольствия и ради того, чтобы добиться общественного признания".

Начиная с 70-х годов прошлого столетия и до 20-х годов нынешнего борьба старинной знати с представителями нового богатства развертывалась в грандиозном, всеамериканском масштабе. Семьи, которые считались старинными на том основании, что они разбогатели еще до гражданской войны, пытались сомкнуть свои ряды против тех, кто разбогател уже после гражданской войны. Они потерпели поражение, и прежде всего потому, что новое богатство было по сравнению со старым настолько громадным, что ему просто нельзя было сопротивляться. К тому же сфера деятельности нуворишей не могла ограничиться одной какой-либо местностью. Подобно тому как расширялась освоенная территория страны, расширялось и новое богатство и социальное могущество – вначале в форме семейного, а затем в форме акционерного богатства – и выросли до всеамериканских размеров и масштабов. Отдельный город, отдельная сельская местность, отдельный штат не может вместить это социально могущественное богатство. Его владельцы повсюду атаковали позиции старинных знатных семей, принадлежащих к светскому обществу центральных городов.

Все семьи являются как будто достаточно