Уральское востоковедение_2015

Финансы страны находились в отчаянном положении. …А царизм начал готовить новую небольшую победоносную войну. …Царизм все забыл и ничему не научился», – констатировал К. Ф. Шацилло8.

Видное место в книге К.Ф. Шацилло занимает борьба здравомыслящей части правительства России во главе с П.А. Столыпиным против внешнеполитических авантюр. Так, в январе 1908 г. (по сути, через два года после Портсмутского мира) на Особом совещании руководителей ведущих министерств Ф.Ф. Палицын и А.П. Извольский выступили с предложением «ускоренной подготовки захвата Константинополя, Проливов и прилегающих территорий Турции». Аргументация Ф.Ф. Палицына была следующая: «Нам нужен Босфор. С приобретением его мы решаем оборонительную задачу: переносим оборону черноморского побережья в одну точку»9. По саркастическому замечанию К.Ф. Шацилло, «почему Палицын считал, что все остальные империалистические государства будут спокойно смотреть,какРоссияодиннаодинрасправляетсясТурцией,такиостаетсянеясным»10. Столь же волюнтаристски действовал и А.П. Извольский, «совершенно игнорируя имеющиеся в МИДе категорические сведения о том, что Англия выступит в вопросе о Проливах против России…» 11.

Однако все остальные члены совещания решительно выступили против плана Палицына и Извольского. Решительно выступил против мобилизации и войны с Турцией министр финансов (1906–1914) В.Н. Коковцев. С категорическим осуждением милитаристских предложений выступил П.А. Столыпин. По словам председателя Совета министров, «новая мобилизация в России придала бы силы революции, из которой мы только что начинаем выходить... Иная политика, кроме строго оборонительной,былабывнастоящеевремябредомненормальногоправительства. …В настоящее время никакая мобилизация ни под каким видом невозможна»12.

Под прямым давлением царя (это давление подтверждают документы, проанализированные К.Ф. Шацилло) П.А. Столыпин мог на короткое время изменить свою позицию13. Однако уже в феврале 1908 г. Столыпин пишет великому князю Николаю Николаевичу: «Россия при настоящих обстоятельствах должна избегать войны, пока не будет задето ее достоинство»14.

Казалось бы, Боснийский кризис осени 1908 г. и прямая угроза войны со стороны Австро-Венгрии и Германии должны были отрезвить настроения милитаристски настроенных политиков в Петербурге15. Однако и после этого на совещаниях (Совета государственной обороны, межведомственных и т. д.) 1909–1913 гг. продолжал стоять вопрос о захвате Босфора, о расчетах мобилизации кор-

8 Там же. С. 37–38.

9 Там же. С. 39.

10Там же. С. 40.

11Там же. С. 42.

12Там же. С. 43.

13Там же. С. 44.

14Там же. С. 45.

15Там же. С. 55

10

пусов и дивизий. Каждый раз эти расчеты завершались признанием: слабость Черноморского флота не позволяет выполнить такую операцию16. И морское, и военное ведомства никак не могли выйти из заколдованного круга, констатирует К.Ф. Шацилло: «На словах все признавали необходимость готовить десант, в том числе и на Босфор, а на деле оказывалось, что высадить десант туда, где он более всего нужен, нет сил, что простая перевозка войск в свои же порты – операция, которую не так-то легко обеспечить»17. В реальности для захвата Босфора моряки могли перебросить не более 5 тыс. человек, что было крайне недостаточно, а в 1911 и 1912 гг. при максимальном напряжении сил – только одну дивизию18. Не изменилась ситуация и к 1914 г.: в феврале военное командование вновь отмечало, что плавсредств для погрузки и выгрузки десанта нет, 95 % экспорта из портов Черного моря по-прежнему вывозится на иностранных судах19. Выход сторонникам изъятия у Турции Проливов виделся весьма своеобразный: Босфорская операция признавалась необходимой, но мыслилась уже не как одна из акций единоборства России и Турции, а как мероприятие, предпринимаемое в ходе общеевропейской войны20.

Собственно говоря, уже приведенные строки из книги историка-фронтови- ка наглядно показывают и степень причастности ряда российских дипломатов и генералов к подготовке мировой войны, и утопичность заявлений о «миротворчестве» внешней политики Николая II. Ни русско-японская война 1904–1905 гг., ни многолетняя подготовка к агрессии против Турции не подтверждают такой сентенции. Вся история Босфорской экспедиции наглядно показывает ее империалистический и милитаристский характер. Целенаправленная деятельность в этом направлении генералов подстегивала дипломатов. Планы захвата Босфора из-за состояния армии и флота не отменялись, но переносились на более поздние сроки21. Идеология, выстроенная на теории «Москва – Третий Рим» и традиция имперской политики ХIХ в. легко позволяли милитаристам в руководстве страны нужным образом воздействовать на царя. В ситуации, когда решение основных вопросов замыкается на одном человеке, бессильны любые доводы здравомыслящих политиков, предостерегающих от неверных шагов, и оказывающихся, подобно Столыпину, заложниками внешнеполитических авантюр.

Книга К.Ф. Шацилло напоминает о причинах глобального просчета внешней политики России летом 1914 г. – разрыве между внешнеполитическими запросами и реальным (весьма скромным) экономическим и военным потенциалом страны, важностидемократическогообсуждениявпроцессепринятияважнейшихрешений.

Отметим, что К.Ф. Шацилло проследил и военно-экономическую составляющую восточной политики. В 1908–1909 гг. военное и морское министерства

16Там же. С. 66, 68.

17Там же. С. 71.

18Там же. С. 73.

19Там же. С. 80.

20Там же. С. 70.

21Там же. С. 82.

11

России предложили правительству и Государственной Думе ряд вариантов перевооружения армии и флота. Диапазон был необычайно широк: от 1,3 до 7,1 млрд. руб. на новые вооружения на 8 лет, не считая обычных расходов на армию и флот, или приблизительно от половины либо до 3 годовых бюджетов России 1908 г.22. Позицию министерства финансов озвучил В.Н. Коковцев, отметивший, что и без дополнительных ассигнований на новые нужды бюджет на 1908 г. сведен с дефицитом в 205 млн. руб. при расходной части казны в 2,6 млрд. руб. Ни минимальных, ни максимальных программ перевооружения в данный момент Россия не потянет, заключил министр финансов. Более того, «необходимо видоизменить нашу внешнюю политику», т. к. «мы не соизмеряем цели и средства»23. Ассигнования на модернизацию армии и флотав условиях сохранения архаичной налоговой системы могли осуществляться только за счет увеличения внешнего долга России, превысившего втрое годовой бюджет24.

С начала августа 1909 г. по начало января 1910 г. по повелению царя состоялись четыре Особых совещания, которыми руководил глава правительства П.А. Столыпин. В их состав входили, кроме военного и морского министров и начальников их генеральных штабов, министры финансов и иностранных дел. Итоги их работы были доложены правительству 24 февраля 1910 г. В течение ближайших десяти лет решено было выделить 715 млн. руб. на только на перевооружение армии и 698 млн. руб. – на перевооружение флота (приблизительно 150 млн. руб. ежегодно только на перевооружение армии и флота)25. Таким образом, Столыпин, апеллируя к крайне сложному финансовому положению страны, настоял на минимальныхрасходахнаперевооружение.Однакоподпрямымикосвеннымнажимом Николая II Столыпин пошел на принципиальные уступки26. Военное и морское министерства, используя поддержку царя, в 1911–1913 гг. фактически продавили максимальный вариант27.

В 1906–1913 гг. в реальности (с учетом поправок Государственной Думы) на модернизацию вооруженных сил ассигновали 1,8 мрлд. руб. (225 млн. руб. ежегодно), в полтора раза больше запланированного. Всего же в 1898–1913 гг. суммарный бюджет армии и флота составил 8,4 мрлд. руб., или 525 млн. руб. в год (22 % всех общегосударственных расходов) при общей стоимости фондов промышленности на 1 января 1914 г. в 6,1 млрд. руб.28. Заметим, что Россия тратила на военные нужды на 25 % меньше, чем Германия29. Однако в силу принципиально разного развития промышленности, прежде всего машиностроения, качество военных расходов было весьма различным. Главная проблема заключалась в том,

22ШациллоК.Ф.ГосударствоимонополииввоеннойпромышленностиРоссии(конецXIXвека–

1914 г.). М., 1992. С. 16.

23Шацилло К.Ф. От Портсмутского мира к Первой мировой войне. С. 38, 108, 110.

24Шацилло К.Ф. Государство и монополии в военной промышленности России. С. 16–17.

25Там же.

26Шацилло К. Ф. От Портсмутского мира к Первой мировой войне. С. 44.

27Шацилло К.Ф. Государство и монополии в военной промышленности России. С. 20.

28Там же. С. 20–22.

29Шацилло К. Ф. От Портсмутского мира к Первой мировой войне. С. 206.

12

что из ассигнованной в 1906–1913 гг. на перевооружение армии и флота суммы в 1,8 млрд. руб. израсходовать смогли только 20 %30. Причиной стала прежде всего неразвитость машиностроения России. В более развитых капиталистических странах казенные заводы были определенным довеском к частной военной промышленности, решавшей главные задачи. В России царизм в основном надеялся на казенные заводы. Получался заколдованный круг: военная частная промышленность не могла возникнуть без программ перевооружения, принятых на длительный срок, а для выполнения нерегулярных программ перевооружения была необходима казенная промышленность31. Казенные заводы работали вне рыночныхзаконовиопределялистоимостьпродукцииприблизительно,аказнокрадство при выполнении госзаказов приобрело устрашающие размеры. Военная промышленность России, делал вывод К.Ф. Шацилло, действовала не на капиталистических, а на полуфеодальных и феодальных основаниях.

Подведем черту. Во-первых, страна, не обладающая развитым машиностроением, может называть себя «великой», но фактически не может претендовать ни на реальное участие в решении вопросов мировой политики, ни на гарантию мирного развития. Во-вторых, как показывает опыт 1906–1914 гг., реформирование экономикиможетбытьотносительнолегкопринесеновжертвувеликодержавным внешнеполитическим акциям. В-третьих, возможность упомянутой легкости принятия авантюрных решений, усиливается при сохранении системы замкнутости власти в руках одного человека. Пример «восточной политики» России между войнами наглядно показывает: никакие благородные цели и слова не могут быть основанием для принесения в жертву национальной экономики, социальных нужд населения.

30Шацилло К. Ф. Государство и монополии в военной промышленности России. С. 21.

31Там же. С. 30.

13

Япония в советской пропаганде 1920-х – 1930-х гг.

СтатьяпосвященаанализуобразаЯпониивСоветскомСоюзев1920-е–1930-егг., сформированному советской пропагандой посредством периодической печати и программных документов партии. Трансформация имиджа Японии от нейтрального до откровенно враждебного прослеживается в контексте изменений международной обстановкииконкретныхвнешнеполитическихзадач,ставившихсяруководствомСССР.

К л юч е в ы е с л о в а : Япония, СССР, имидж, пропаганда, внешняя политика.

На протяжении всей истории в отношениях между Россией и Японией взаимные представления и образы занимали и продолжают занимать особое место. Россия и Япония – страны-антиподы с точки зрения геополитического статуса, в культурно-историческом, конфессиональном и цивилизационном отношениях. Россия – материковая страна с огромной, неравномерно заселенной территорией, преимущественно суровыми природно-климатическими условиями, внушительными природными ресурсами; это многонациональное и поликонфессиональное государство с преобладанием православного населения. Япония же – островное государство со сравнительно малой площадью (более чем в 45 раз уступает площади России), из которой для заселения и хозяйственной деятельности пригодна только четверть. При этом страна находится в зоне повышенной сейсмической активности, часто подвергаясь природным катаклизмам. Япония бедна запасами минерального сырья, в т. ч. углеводородного. В религиозном и этнокультурном аспекте Япония представляет собой мононациональное государство буддийскоконфуцианского ареала.

Несмотря на то, что Япония и Россия являются соседями, что само по себе должно обеспечивать наличие общих интересов и противоречий, соседство это скорее «отчужденное». Во-первых, страны не имеют общей сухопутной границы, что означает отсутствие прямых пограничных столкновений как формы активного взаимодействия. Во-вторых, освоение территории России происходило поэтапно в направлении с запада на восток, так что первые частные контакты русских и японцев приходятся на конец XVII в. Столицы России (каким бы государством она не называлась в разные исторические эпохи) всегда располагались в ее европейской части, поэтому справедливо говорить скорее об удаленности центров политической, экономической и культурной жизни стран, чем об их формальной территориальной близости. Не способствовала развитию отношений между Россией и Японией и более чем 200-летняя политика изоляционизма сёгуната Токугава. В целом отношения между Японией и Россией складывались медленно, оформились сравнительно поздно и ввиду инаковости и «отчужденности» двух стран, отсутствия прямых точек соприкосновения носили несистематический, нерегулярный характер. В отсутствии основы и предпосылок для прочных, активных и конструктивных отношений сложился мифологический, образный тип вос-

14

приятия русскими японцев, а японцами русских. Причем образ Японии в России на разных этапах истории был продуктом нескольких составляющих: политики российской и советской элиты по формированию образа Японии в массовом сознании в рамках решения конкретных идеологических задач, имиджевой политики самой Японии, подачей Японии российской и советской научной и творческой интеллигенцией.

Период 1920-х – 1930-х гг. в контексте имиджевой проблематики русско-япон- ских отношений интересен тем, что это было время становления нового политического режима в России, формирования нового государства с новой «самоподачей», поиском своей идентичности, формулированием новых ценностей. А значит, и время пересмотра подхода к восприятию других стран.

После окончания Гражданской войны и прихода к власти большевиков перед Советской Россией встала задача добиться дипломатического признания и нормализации отношений со своими соседями. В этих условиях большевики стали спекулировать идеей «мирного сосуществования государств с различным общественным строем», до середины 1920-х гг. не отказываясь, впрочем, от идеи мировой революции. В итоге этих усилий уже в 1920 г. были заключены мирные договоры с прибалтийскими государствами – Эстонией, Латвией и Литвой, а также Финляндией. В 1921 г. аналогичное соглашение было подписано с Польшей, последовал ряд договоров о дружбе с Турцией, Ираном и Афганистаном, торговое соглашение с Великобританией. Капиталистическая изоляция была преодолена договором Советской России с Германией в Рапалло в 1922 г., а в 1924 г. СоветскийСоюзбылофициальнопризнанФранциейирядомдругихевропейских государств. После установления советско-китайских дипломатических отношений реальной стала перспектива и советско-японского сближения, что воплотилось в подписании Конвенции об основных принципах взаимоотношений от 20 января 1925 г.

Накануне подписания советско-японской конвенции в кулуарах НКИД наметился так называемый евразийский подход, проводимый наркомом иностранных дел Г.В. Чичериным и заключавшийся в идее общности цивилизационных путей России и Востока, а также в признании восточного вектора ее внешней политики

вкачествеприоритетного.Винтервьюгазете«Лептипаризьен»Чичеринзаявлял: «Право народов самим распоряжаться своей судьбой, на независимое развитие, их участие во всех завоеваниях современной цивилизации, их борьба против сил, стремящихся помешать им идти по этому пути, – вот те проблемы, которые стоят перед народами Азии и которые в связи с общностью целей объединяют их с народами Советской федерации. …Глубокая дружба, связывающая нас с народами Востока, базируется на их понимании нашей солидарности с их освободительным движением»1.

Ещедо распространения этих идей Л.Троцкий в условияхпровала революций

вЕвропе в августе 1919 г. в «Письме в ЦК РКП(б) о подготовке элементов “азиатской ориентации”» писал: «Нет никакого сомнения, что на азиатских полях ми-

1 Чичерин Г.В. Статьи и речи по вопросам международной политики. М., 1961. С. 339.

15

ровой политики наша Красная Армия является несравненно более значительной силой, чем на полях европейских. Перед нами здесь открывается несомненная возможность активности по азиатским линиям. …Разумеется, мы и ранее имели в виду необходимость революции в Азии и никогда не отказывались от наступательных революционных войн»2.

В целом можно говорить не только о развороте к Азии, но и о принципиальном отказе от расового подхода в пользу классового. Советская пропаганда поделила население стран Азии на классы – эксплуататоров и эксплуатируемых. Первые подвергались безжалостной критике, вторые заслуживали сострадания и всяческой поддержки. Вот как пишет о смене внешнеполитических приоритетов и подходов философ и лингвист, видный теоретик евразийства, князь Сергей Николаевич Трубецкой: «При советской власти Россия впервые заговорила с азиатами как с равными, как с товарищами по несчастью, и отбросила ту совершенно ей не идущую роль высокомерного культуртрегера-эксплуататора, которая прежде ставила Россию в глазах азиатов на одну доску с теми романо-германски- ми хищниками-поработителями, которых Азия всегда боялась, но также всегда и ненавидела»3.

Классовый подход к восприятию Японии в Советской России первой половины 1920-х гг. наглядно демонстрирует одна из многочисленных работ Наталии Владимировны Андреевской, автора популярных брошюр и учебных пособий того времени, «Япония: как живут японцы». Андреевская фокусируется на социальных проблемах Японии (расслоении общества, эксплуатации трудящихся правящим классом и т. п.), а также дает резко негативную оценку внешнеполитическому курсу японского правительства. Не менее показательны акценты, расставленные автором при изложении истории японо-российских отношений: «Все мы много слыхали об этой стране, с ней мы воевали при царях, и она, победив нас, отняла у нас половину острова Сахалина… А после свержения царя и власти капиталистов и помещиков японские капиталисты стали нападать на нас и хотели отнять у нас Сибирские земли»4. Впрочем, участие Японии в антисоветской интервенции еще не раз припомнят советские пропагандисты. Например, накануне провозглашения в Китае прояпонского марионеточного государства Маньчжоу-го Коминтерн докладывал: «Япония участвовала в 1918–1919 гг. в интервенции 14ти держав против Советского Союза, и как участвовала! Зверских, разбойничьих похождений японской солдатни здесь не забыли»5.

Лейтмотивом всех статей советской периодики того времени, посвященных внутреннему положению Японии, было угнетение трудящихся. «Голодная заработная плата при продолжительном рабочем дне, казарменная неволя, контрактованный труд, отсутствие социального законодательства и полное политическое бесправие, – вещал “Коммунистический Интернационал”, – вот, что характери-

2 Коминтерн и идея мировой революции. Документы. М., 1997. С. 146, 148. 3 Трубецкой Н. История. Культура. Язык. М., 1995. С. 263.

4 Андреевская Н.В. Япония: как живут японцы. М., 1924. С. 3.

5 ВКП(б), Коминтерн и Япония. 1917–1941 гг. М., 2001. С. 543.

16

зует положение японского рабочего класса»6. Сочувствие рабочему классу должно было оправдывать действия агитаторов в самой Японии, распространение там коммунистических идей, а также поддержку Советским Союзом нелегальной деятельности Коммунистической партии Японии (КПЯ).

Это, в свою очередь, не могло не беспокоить политические круги Японии. Официальное решение о том, чтобы предложить СССР включить в текст будущего соглашения положение о взаимном невмешательстве во внутренние дела обеих стран, было принято Токио 24 июля 1924 г. на заседании кабинета министров под председательством премьер-министра Такэаки Като. Поэтому конвенция, подписанная 20 января 1925 г. в Пекине, установившая дипломатические отношения между Японией и СССР, предусматривала взаимный отказ от пропаганды на территории обеих стран, зафиксированный в ст. 5.

ОднакоруководствоКоминтернапродолжаловыступатьспризывамиускорить победу коммунистической революции во всем мире. В ноябре 1922 г. Бухарин предложил включить в резолюцию IV конгресса Коминтерна положение о том, что «каждое пролетарское государство имеет право на красную интервенцию, поскольку распространение Красной Армии является распространением социализма, пролетарской власти, революции»7. На этом же конгрессе Коминтерна была выработана программа КПЯ, нацеленная на свержение существующего строя и одобренная на ее нелегальном съезде в 1926 г., т. е. после вступления советскояпонской конвенции в силу. Поддержка деятельности КПЯ Коминтерном продолжалась. Результатом стали так называемые Бухаринские июльские тезисы 1927 г., одобренные президиумом. Они ставили задачу подготовки буржуазно-демократи- ческой революции как первого этапа социалистической революции в Японии, что предусматривало создание там массовой компартии. Итогом этих мероприятий стал протест японского правительства против вмешательства Коминтерна во внутренние дела Японии в нарушение ст. 5 Конвенции 1925 г.

Активизации антияпонской пропаганды в Советском Союзе способствовал приход к власти в Японии генерала Г. Танака в 1927 г. Содержание его меморандума, где он изложил свою программу по завоеванию Манчжурии и Монголии, вызвало тревогу в СССР. В тексте этого документа фигурирует установка на выдворение «красной России» из Китая. В подтверждение провозглашенного курса Япония под предлогом защиты японских подданных в последующий год предпринимает ряд попыток оказать влияние на расстановку сил в Китае. В мае 1928 г. это приводит к столкновению частей Квантунской армии с силами Чан Кайши, событию, известному как Цзинаньский инцидент. К тому же именно Танака санкционировал разгром левых сил в Японии, состоявшийся 15 марта 1928 г. Поэтому советская печать весной 1928 г. изобиловала выпадами против японского империализма и «военщины», обосновавшихся в Китае. 10 мая 1928 г. было принято постановление о проведении информационной кампании против японской политики в Китае. На следующий день, 11 мая 1928 г., газета «Правда» в передовице под

6 Положение Японии и задачи КПЯ // Коммунистический Интернационал. 1932. № 8–9. С. 5. 7 Цит. по: Черевко К.Е. Серп и молот против самурайского меча. М., 2003. С. 17.

17

названием «”Национальные интересы” Японии, миролюбие европейских империалистов и Лига Наций», написанной Бухариным по поручению партии, отмечала: «Япония – член Лиги Наций! – которая и без того уже проглотила почти целиком Манчжурию, начала большую войну в Китае, разом пустив в ход 50-тыс. армию. …”Национальные интересы” Японии, о которых заявляет премьер-министр Танака, состоят в порабощении чужой страны»8. Милитаристские круги Японии, стремившиеся расширить свое влияние в Китае, в советской печати были представлены как агрессоры, «беспринципные захватчики, терроризирующие» китайский народ, охваченный «священным огнем революции».

Заголовки «Правды» и «Коммунистического Интернационала» пестрели сообщениямиоб«очередныхактахимпериалистическогонасилия»ЯпониивКитае, которые «взбудоражили и подняли на ноги остальных хищников»9, о разделе Китая «империалистическими бандами»10, о политике «насилия и надругательства, которую проводят по отношению к Китаю империалистические державы»11. Наконец, 24 мая 1928 г. в «Правде» было опубликовано воззвание ИККИ к защите китайской революции. Там разоблачались планы японского правительства, которое «ведет войну не против Чан Кайши, …а против китайского народа»12. Затем следовал ряд громких заявлений о бесчинствах японского милитаризма, заставлявшего «аристократическую чернь открыто убивать и избивать неугодных реакции людей». Руководство Коминтерна обратилось к солдатам армии Танака с призывом оказать неповиновение своему руководству, напомнив им, что «генеральский диктатор является злейшим врагом» их класса: «дома в Японии он душит и топчет ногами рабочих и крестьян. Гноит в тюрьме <…> братьев и отцов, издевается над <…> женами и детьми»13.

Советские газетчики, кроме того, пытались парировать обвинения Японии в распространении коммунистической пропаганды в Китае. Деятельность советской агентуры разоблачила японская информационная организация «Тохо». «Правда» комментировала это так: «В состязании на самые бессмысленные выдумкипоповодуСССРрекордыпобилоагентствоТохо…».Проведя«собственное расследование», газета пришла к выводу о «происках белогвардейщины», которая «якшалась с японским империализмом». И поскольку все виновные были «изобличены», редакция выражала уверенность в том, что «советский читатель сумеет измерить всю бездарность и словесную блудливость Тохо-информаторов»14.

К 1930 г. волна нападок на японскую внешнюю политику постепенно ослабевает. Во время советско-китайского конфликта на КВЖД в 1929 г. Япония придерживалась нейтралитета, что выгодно отличало ее в глазах Москвы от

8 ВКП(б), Коминтерн и Япония. С. 44.

9 «Вечный мир» или непрекращающаяся драка // Правда. 1928. 12 мая.

10Сэн Катаяма. Японский разбой в Китае // Правда. 1928. 12 мая.

11Дальневосточный клубок // Правда. 1928. 23 мая.

12Против раздела Китая. На защиту китайской революции. Воззвание ИККИ о японской интервенции в Китае // Правда. 1928. 24 мая.

13Там же.

14Дальневосточные сказки агентства Тохо // Правда. 1928. 13 мая.

18

Великобритании, Франции и США. В одном из выпусков «Правды» 1930 г. была помещена статья, в которой позитивно оценивались достижения Японии в области железнодорожного транспорта. Опыт этой страны даже был поставлен в пример для подражания. Впрочем, газета не сомневалась в том, что Советский Союз всего за 2 года сможет добиться таких же результатов, каких Япония достигла за 15летнепрерывнойработы,ведьусоветскогонародаесть«такиеплюсы,какиене знает ни одна капиталистическая страна: социалистическое соревнование, ударничество, творческий энтузиазм»15.

Однако передышка не была долгой. Уже в 1931 г. и особенно в 1932 г. в советской печати снова начинается кампания критики дальневосточного соседа. Это было связано с интервенцией Квантунской армии в Манчжурии, которая завершилась созданием прояпонского государства Маньчжоу-го. В сентябре 1931 г. И.В. Сталин в шифрограмме, адресованной Молотову и Кагановичу, дает следующую установку: «Пусть “Правда” ругает вовсю японских оккупантов, Лигу Наций как орудие войны, а не мира, пакт Келлога как орудие оправдания оккупации, Америку как сторонницу дележа Китая. …Следовало бы особо навострить коминтерновскую печать и вообще Коминтерн»16.

На предложение активизировать свою деятельность Коминтерн охотно откликнулся. В печати вновь появились громкие фразы о «грабительской империалистической войне в Китае»17. Но помимо традиционных выпадов в адрес японского империализма советские пропагандисты стали формировать в массовом сознании советских граждан образ непосредственной угрозы для Советского Союза со стороны Японии. «Коммунистический интернационал» писал: «Им нужна новая война, и прежде всего против Страны Советов – этого мощного оплота пролетарской революции в капиталистических странах»18. Муссировались слухи о перспективах создания «паназиатской империи», грядущей войне на Тихом океане между Японией и США и т. п.

Еще более активно заработала антияпонская пропаганда во второй половине 1930-х гг., после присоединения Японии к антикоминтерновскому пакту. К выпадам против японского империализма советская пропаганда добавила обвинения в фашизме и мировом зле. В заголовках газет обязательно фигурировали термины: «фашистская военщина»19, «фашистские поджигатели войны», «фашистские агрессоры». Своего апогея антияпонская пропагандистская кампания достигла в августе 1938 г., когда Япония совершила внезапное нападение на советские пограничные укрепления в районе озера Хасан. Одна из передовиц журнала «Коммунистический интернационал» носила название «Советский Союз дал достойный ответ поджигателям войны», что красноречиво говорит само за себя.

15Японизация на Казанке // Правда. 1930. 28 декабря.

16Сталин и Каганович. Переписка. 1931–1936 гг. М., 2001. С. 116–117.

17Дитрих П. II Интернационал и война в Китае // Коммунистический Интернационал. 1932.

№7. С. 40.

18Там же. С. 41.

19Окано. Народ и фашистская военщина в Японии // Коммунистический Интернационал. 1937.

№2. С. 47–53.

19