Столыпин и «верхи»

И все же этот, казалось бы, безупречно отлаженный механизм работал со сбоями, которые с каждым годом правления Столыпина становились все очевидней. Дело в том, что столь удобный для правительства октябристский маятник функционировал только в Думе. В верхней же законодательной палате, Государственном совете, безоговорочно господствовали правые. Определявшие лицо этого органа верхи бюрократии и представители земельной аристократии старого, полукрепостнического закала не склонны были идти навстречу реформистским планам главы! правительства.

При этом правые всегда находили полное понимание на самых «верхах» — у царя и его ближайшего окружения. Демонстративно милостивые приемы черносотенных депутаций, разнообразные награды и субсидии, вручаемые лидерам правых, амнистия, почти автоматически распространявшаяся на «погромных героев»,— подобными мерами царь постоянно подчеркивал свои симпатии, более того, свое духовное единство с реакционерами. Естественно, что и реакционно настроенные члены Государственного совета могли рассчитывать на полную поддержку со стороны Николая II.

В этих условиях Столыпин, довольно легко добивавшийся своих целей на думском уровне, в высших сферах постоянно сталкивался с серьезными препятствиями. Наводить порядок ему позволяли весьма охотно. Что же касалось задуманных реформ, то из них Столыпину более или менее последовательно удалось провести в жизнь лишь аграрную. Все прочие преобразования были либо искажены до неузнаваемости, либо просто блокированы Государственным советом. Таким образом, вне зависимости от воли самого премьера столыпинская политика приобретала все более односторонний, репрессивно-карательный характер.

Наведение порядка Репрессивные меры

Рассматривая борьбу с противниками существующего строя как одну из главных своих задач, Столыпин и после революции продолжал разворачивать и совершенствовать систему репрессивно-карательных мер.

Не менее интенсивно, чем раньше, работала охранка, по-прежнему не брезговавшая в своей деятельности прямым нарушением законов. Как и раньше, деятели охранки главную ставку делали на провокацию, наводняя подполье и оппозицию своими агентами, которые, чтобы заслужить доверие в этой среде, вели активную антиправительственную агитацию, бросали бомбы и т. п. Некоторые деятели политической полиции весьма откровенно заявляли, что, будучи не в силах подавить революционное движение, они постараются максимально развратить его.

В 1908 г. журналист В. Л. Бурцев разоблачил руководителя Боевой организации эсеров Е. Ф. Азефа: как выяснилось, организатор убийства Плеве и великого князя Сергея Александровича с 1892 г. был платным агентом охранки. Дело Азефа прогремело на всю Россию. Однако эта позорная история ни в коей мере не изменила охранные нравы. Провокация и после этого использовалась политической полицией чрезвычайно широко и в самых разных сферах. Так, агентом охранки был один из самых ярких ораторов IV Думы большевик Р. В. Малиновский.

Чрезвычайно жестоким было при Столыпине судопроизводство по политическим делам. «Обычные» военно-окружные суды, через которые проходила основная масса политических дел, немногим уступали в этом отношении чрезвычайным военно-полевым. Хотя теперь обвиняемые могли пользоваться услугами адвокатов и юридические формальности в целом соблюдались более строго, судьи-офицеры, как правило, выносили самые суровые приговоры. Недаром известный писатель и общественный деятель В. Г. Короленко отмечал, что смертная казнь в эти годы стала «бытовым явлением». Всего, по неполным данным, за первые три года существования третье-июньской монархии (1907—1909 гг.) был казнен 2681 человек, т. е. в среднем каждый месяц военные суды отправляли на смерть более 70 человек. И только в 1910 г. кривая государственных убийств пошла вниз.

Те же десятки тысяч «политиков», кого миновала смертная казнь, отправлялись в ссылку, на каторжные работы, в тюремное заключение. И здесь правительство Столыпина ужесточило режим, нередко идя на физическое уничтожение своих политических противников. Когда один из помощников начальника Бутырской тюрьмы встречал очередную партию политзаключенных словами: «Живыми вы отсюда не выйдите», он знал, что говорил. Не только в Бутырках, но и в Орловском централе, Псковской тюрьме, знаменитых петербургских «Крестах», так же как и во многих других, менее известных местах заключения, тюремщики делали все возможное для того, чтобы как можно раньше свести своих подопечных в могилу. С этой целью практиковались невиданные ранее массовые избиения политических заключенных, на них натравливались уголовники; их бросали в карцеры, где сознательно создавались невыносимые условия — убийственная сырость, невероятная духота или, напротив, жуткий холод. Если тюрьма и не убивала, то, как правило, калечила на всю жизнь.

Беспощадно борясь с революционерами, Столыпин не забывал и о своих легальных противниках. Умело используя законодательство революционного времени, правительство постоянно приостанавливало, а при первой возможности и закрывало враждебные ему органы печати. Строжайший надзор был установлен за различными обществами и организациями даже сугубо культурно-просветительного характера. Особенно жестоко пострадало в это время новорожденное профсоюзное движение: только за 1907—1909 гг. правительством было закрыто 356 профессиональных союзов рабочих различных отраслей промышленности.