1 СЕМЕСТР. Экономика. Микроэкономика. Поведение, институты и эволюция Самуэль Боулз / Микроэкономика. Поведение, институты и эволюция_Самуэль Боулз_2010 -576с

Глава 14

эКономиЧеСКое уПРавление: РынКи, гоСудаРСтва и общины

Какая из этих систем [центральное планирование или конкуренция] обещает быть более эффективной, зависит в основном от ответа на вопрос, от какой из них мы можем ожидать более полного использования существующего знания. Это, в свою очередь, зависит от того, в каком случае у нас больше шансов преуспеть -- при передаче всего знания, которое необходимо использовать, но которое изначально рассредоточено среди множества индивидов, в распоряжение единой центральной власти или при передаче индивидам того дополнительного знания, которое требуется им, чтобы согласовывать свои планы с планами других людей1.

Фридрих Хайек. Использование знаний в обществе (1945)2

Законодатели, приучая [к законам] граждан, делают их добродетельными, ибо таково желание всякого законодателя; а кто не преуспевает [в приучении] — не достигает цели, и в этом отличие одного государственного устройства от другого, а именно добродетельного от дурного.

Аристотель. Никомахова Этика (350 до н.э.).

Человек, пристрастный к системам… полагает, что различными частями общественного организма можно располагать так же свободно, как фигурами на шахматной доске. При этом он забывает, что… в великом движении

человеческого общества каждая отдельная часть целого двигается по свойственным ей законам, отличным от движения, сообщаемого ей законодателем.

Адам Смит. Теория нравственных чувств (1759)3

В НЕКОТОРЫХ пригородах Чикаго взрослые предостерегают молодежь от про­ гуливания школьных занятий, от безобразий на улицах, или от порчи стен граф­ фити. Жители организуют собрания, на которых призывают поддержать такие важные для района службы, как пожарную часть, попадающую под упразднение

из­за бюджетных сокращений. Все это — примеры того, что Сэмпсон, Рауденбуш и Эрлс (Sampson, Raundenbush & Earls, 1997) называют термином коллективная эффективность. В тех местах, где соседи демонстрируют высокую степень кол­

лективной эффективности, уровень серьезных преступлений заметно ниже, чем в других местах, с учетом общинных и индивидуальных характеристик, включая прежний уровень преступности. В других общинах жители выбирают подход, более похожий на невмешательство. Сэмпсон, Рауденбуш и Эрлс обнаружили значительный диапазон в уровнях коллективной эффективности общин, вклю­ чая примеры богатых и бедных, белых и черных общин. Что интересно, не­

1 Первый эпиграф взят из Хайека (Hayek, 1945. P. 521), второй — из Аристотеля (Aristotle, 1962. P. 103), третий — из Смита (Smith, 1976. P. 234).

2 Хайек Ф. Индивидуализм и экономический порядок. М.: Изограф, 2000.

3 Смит А. Теория нравственных чувств. М.: Республика, 1997. Ч. 6, отд. II. Гл. 2.

450 Часть IV. заключение

однородность в этнической принадлежности не имела существенного значения в предсказании низкой коллективной эффективности по сравнению с фактора­ ми экономического неблагополучия, низкой долей частных владений домами и другими индикаторами нестабильности проживающих в данной местности. Пригороды Чикаго показывают неформальное приведение в исполнение норм общины.

Рыболовецкие кооперативы в Японии, в заливе Тояма, иллюстрируют другой аспект общинного решения проблемы общины (Platteau & Seki, 2001). Столк­

нувшись с нестабильностью уловов, а также с тем, что требуются рабочие руки все более высокой квалификации и новых профессий, некоторые рыбаки пред­ почли поделиться доходами, информацией и опытом. Один из кооперативов, весьма успешный с момента основания в середине 1960 гг., состоит из экипажей и капитанов, обслуживающих семь судов по ловле креветок. Лодки делятся до­ ходами и расходами, вместе ремонтируют сети и обмениваются информацией о местах скопления креветок. Старые рыбаки передают свои знания, а более обра­ зованные молодые учат других членов экипажей новым электронным средствам поиска креветок и навигации. Доход кооператива и совместное покрытие издер­ жек позволяют рыбакам заниматься промыслом с меньшим риском и находить удачные районы лова, а обмен навыками и информацией повышает прибыль и снижает различия в продуктивности между лодками. Предпринимаемые экипа­ жами отдельных лодок ловля, выгрузка рыбы и маркетинг синхронизированы, чтобы увеличить прозрачность процесса сотрудничества и сделать оппортуни­ стическое отклонение от договоренностей легко определяемым.

Успех кооперативов по ловле креветок в заливе Тояма и случай коллектив­

ной эффективности в пригородах Чикаго представляют собой примеры общинного управления. Случай кооперативов по производству фанеры, рассмотрен­

ный в гл. 10, — другой пример общинного управления. Под общиной я понимаю группу лиц, взаимодействующих непосредственно, часто и многогранно. Люди, работая совместно, обычно образуют общины в этом смысле, так же как и насе­ ление, проживающее по соседству, или группы друзей, сетевые профессиональ­ ные и бизнес­структуры, банды, спортивные лиги. Связи, а не привязанности становятся определяющей характеристикой общины. Эволюционные модели из гл. 7 показали, как повторяемая и многогранная природа социальных взаимо­ действий в общинах затрагивает пусть относительно небольшие группы людей, но в результате доступность информации от чьего­либо партнера может под­ держать на высоком уровне то, что называется социальным капиталом: доверие, заботу о партнере, стремление жить по нормам общины и преследовать тех, кто не желает этого делать.

Такой тип поведения, обращенного на других, представляет собой суще­ ственную составляющую хорошего управления, что отмечалось многими клас­ сическими мыслителями от Аристотеля до Томаса Акинаса, Жан­Жака Руссо и Эдмунда Берка. Работы Николо Макиавелли «Принц» (1513) и Томаса Гоббса «Левиафан» (1651) представляли собой разительный разрыв с традицией Ари­ стотеля. Эти основополагающие работы современной политической философии рассматривали эгоизм как фундаментальное поведенческое предположение и

Глава 14. экономическое управление: рынки, государства и общины 451

спрашивали, каким образом разрушительные последствия эгоистичной погони за индивидуальной выгодой могут быть компенсированы властью суверенного правителя.

Более радикальное представление о том, что эгоистические мотивы можно

обуздать за счет введения общественного блага, разработал Бернард Мандевиль в своей «Басне о пчелах», опубликованной впервые в 1705 г. (Mandeville, 1924).

Подзаголовок издания басни 1714 г. объявлял, что работа содержит «несколько дискурсов, показывающих, что моральная неустойчивость… может быть обра­ щена к выгоде гражданского общества и может служить местом моральными добродетелями». Вместо точки зрения Аристотеля, утверждающей, что хорошие законы способствуют появлению хороших граждан, Мандевиль предложил бо­ лее современное представление о том, что верные правила игры, определяющие социальные взаимодействия, могут сдерживать эгоистические мотивы и продви­ гать общее благополучие. Такой радикальной гипотезе придал экономическое содержание Адам Смит (идея «невидимой руки»). Таким образом, большинство теоретиков политологии и мыслителей о государственном устройстве начиная

с конца XVIII в. приняли в качестве фундаментального положения идею о том, что в основе всего лежит поведение эгоцентричного Homo economicus. В частно­

сти, по этой причине они делали упор на конкурентные рынки, хорошо опреде­ ленные права собственности и эффективные государства, функционирующие с хорошими намерениями. Все это служило существенными ингредиентами для управления. Таким образом, хорошие правила игры заменили хороших граждан в качестве sine qua non1 хорошего правительства.

Соперничающие лагери, возникшие в XIX и в начале XX в. выступали в за­ щиту laissez faire, с одной стороны, или же всеобъемлющего вмешательства госу­

дарства, с другой стороны, как условия идеального экономического управления2. Дебаты 1920—30­х гг. об осуществимости центрального планирования служи­

ли символом сокращения конституционного выбора до государства или laissez faire. Людвиг фон Мизес и другие (Hayek, 1935) продвигали свою точку зрения

о том, что рациональные экономические расчеты, сопровождаемые планирова­ нием, требуют знания цен, верно отражающих скудность товаров (тем самым измеряя социальные предельные издержки и выгоды), и что эту информацию

можно получить лишь за счет экстенсивного использования децентрализованно­ го распределения между рынками. Оскар Ланге (Lange & Taylor, 1938), Энрико Бароне (Barone, 1935), Абба Лернер (Lerner, 1944) и другие исследователи воз­

ражали, заявляя, что цены выступают неявным образом в любой оптимизаци­ онной задаче (вне зависимости от того, существуют рынки или нет). Неявные или теневые цены, как они утверждали, могли быть вычислены непосредственно или получены после наблюдений за конкурентным поведением в экономике,

1 Обязательное условие (лат.). — Примеч. пер.

2 Вне академических кругов, меню опций было существенно шире, включая «смешан­ ные» модели экономики, предлагаемые социальными демократами северных стран и ры­

ночные социалистические модели, основоположником которых был Оскар Ланге. Позиция Даля и Линдблома (Dahl & Lindblom, 1953) в избегании поляризации в дебатах: плановая

экономика против рыночной является показательной, но редкой.

452 Часть IV. заключение

использующей рынки для перераспределения запасов, определяемых централь­ ными планировщиками. Если дело обстоит именно так, то центральному плани­ ровщику под силу добиться любого распределения, полученного в децентрали­ зованной конкурентной экономике, но у них получится лучше там, где рынки отсутствуют или где препятствия для конкуренции приводят к распределитель­ ной неэффективности.

К 1940 г. дискуссия была далека от завершения. Даже такой противник со­

циализма, как Джозеф Шумпетер, сдался: «Может ли работать социализм? Ко­ нечно, может… Нет ничего неверного в чистой теории социализма» (Schumpeter,

1942. P. 167, 172). Он повторял другого оппонента социализма Вильфредо Па­ рето (1896), который гораздо раньше подтвердил возможность рационального

экономического подсчета в условиях, как он говорил, «коллективистского режи­ ма». В разделе своей знаменитой книги Manuel d,Economie Politique, названном

«Аргумент в пользу коллективистского производства» (Pareto, 1909. P. 364), он сформулировал так: «Чистая экономика не дает нам по­настоящему решающе­ го критерия для выбора между организацией общества, основанной на частной собственности, и социалистической организацией».

Что же тогда было не так с социализмом? И что было не так с экономиче­ ской теорией, которая неадекватно фиксировала экономические погрешности централизованных распределений и защищала социалистическое планирование в ходе дебатов?

Поразительной чертой тех споров стало то, что обе стороны приводили в качестве аргумента модель Вальраса. Хайек вскоре понял, в чем ошибка. В его работе «Использование знаний в обществе» (цитированной ранее) дебаты были переформулированы в терминах издержек и ограниченной доступности инфор­ мации, т. е. в терминах, отсутствовавших в вальрасовской парадигме. Проблема с социализмом по Хайеку заключалась в том, что необходимая центральному пла­ нировщику информация имеется у миллионов экономических агентов и во мно­ гих случаях у них нет желания или возможности донести ее центральной власти. Напротив, как говорил Хайек, децентрализованные рынки эффективно исполь­ зуют рассеянную информацию, так как каждый агент знает свои предпочтения и реагирует на вектор цен, в идеальных условиях одновременно известный это­ му агенту и отражающий настоящие общественные потребности (скудности) этих благ. Теперь мы знаем (гл. 6), что нет даже отдаленно реалистичной модели рыночной конкуренции, для которой эти идеальные условия выполнены, в част­ ности, потому что многих из уместных цен просто не существует, другие цены не отражают скудности благ для общества, а некоторые (цены на будущие товары) просто неизвестны. Но фокусируя внимание на институтах, наиболее эффектив­ но использующих имеющуюся в наличии информацию, работа Хайека, как и «Басня» Мандевиля, являет собой знаменательные вехи в теории экономических институтов.

При формализации основного недостатка централизованного планирования Хайек также указал на недостатки вальрасовской парадигмы, а именно на пред­ положение о совершенной информации. Как отмечал Рональд Коуз, дебаты об­

Глава 14. экономическое управление: рынки, государства и общины 453

наружили непоследовательность, что побудило его заняться теорией фирмы. Он вспоминал, как удивлялся в начале своей карьеры тому,

…как можно примирить взгляды, высказываемые экономистами по поводу роли це­ новой системы и невозможности успешного центрального экономического плани­

рования с существованием… явно планируемых обществ, фирм, действующих вну­ три нашего общества (Coase, 1992. P. 715).

Вскоре после распада социалистического режима Стиглиц иронично отме­ чал: «Если бы неоклассическая модель экономики была верной, то рыночный социализм был бы успешен [и] социализм с централизованным планированием имел бы гораздо меньше проблем». Задолго до неоклассической экономики и коммунизма Дж. Стюарт Милль (Mill, 1976) критиковал гипотетическую социа­ листическую экономику — мотивацию трудящихся, слабый уровень инноваций, недостаток подходящих прав собственности — с гораздо большим успехом, чем то, что было наработано внутри неоклассической парадигмы. Комментируя роль американских экономических советников в бывших коммунистических стра­ нах с переходной экономикой в 1990 гг., Коуз замечал: «Без соответствующих институтов никакая более или менее значительная рыночная экономика невоз­ можна. Если бы мы лучше знали собственную экономику, то нам бы удалось луч­ ше советовать» (Coase, 1992. P. 714).

Наряду с провалом в раскрытии проблем недоразвития, неспособность валь­ расовой экономики понять как экономические болезни, присущие коммуниз­ му, так и подходящие институты для перехода к рыночной экономике стала приговором подходу в целом.

В этой главе я принимаю поствальрасовский подход, чтобы ответить на современные вызовы экономического управления. Я использую результаты из предыдущих глав, чтобы исследовать пути, помогающие рынкам, государствам и сообществам найти совместно решения проблем координации, изученных ра­ нее (я не оцениваю эти решения с точки зрения распределительной справедли­ вости, а скорее фокусирую внимание на их последствиях для распределительной эффективности). Я вычленяю три основные структуры с позиций управления — сообщества, государства и рынки, с тем, чтобы отделить способы, которые они используют для координации совместной деятельности и распределения спроса на товары и услуги1. Последующее описание неизбежно станет предполагающим дальнейшее осмысление, а не окончательным. Первое, что предстоит сделать, на­ веяно неправильным использованием вальрасовских предпосылок, использован­ ных в дебатах, сопоставлявших планирование с политикой laissez faire. Речь идет об использовании результатов, полученных в поствальрасовскую эпоху (я про­ делаю это в следующем разделе). Затем я определю отличительные возможно­ сти и недостатки рынков, государств, сообществ, а потом завершу рассмотрение

спереосмыслением радикальной гипотезы Мандевиля.

1 Можно рассмотреть семью в качестве четвертой структурной единицы. Семьи обла­ дают многими характеристиками сообществ, но отличаются от них тем, какую роль играет возраст, пол и родство.

454 Часть IV. заключение

экономика и эволюционная социальная наука

Вальрасовская парадигма представляет собой единственно полно разработан­ ную широкую модель, показывающую, каким образом действия большого числа автономных агентов приводят к агрегированным социальным исходам. Некото­ рые из недостатков этой модели уже отмечались ранее, как и были предложе­

ны некоторые альтернативные формулировки. Чтобы синтезировать основные черты вальрасовского подхода, я стану характеризовать его парадигму тем, чему

учат студентов, оставляя в стороне все разнородные наработки последователей парадигмы. Это с неизбежностью приведет к расхождениям между представ­ лением парадигмы и самым современным знанием в этой области. Например, то, что касается единственности и устойчивости общего равновесия: студентам постоянно внушают, что это имеет место, — стоит посмотреть на стандартную диаграмму с кривыми спроса и предложения, — в то время как (это было пока­

зано в гл. 6) предположения, при которых имеется единственность или устойчи­ вость, весьма ограничительны. Я использую термин эволюционная социальная

наука для описания подходов, альтернативных вальрасовской парадигме. Под этим названием не существует устойчивой объединяющей парадигмы, скорее, лежат разрозненные подходы, многие из которых рудиментарны, и большин­ ство из них я уже рассмотрел. Сможет ли состояться объединение этих теорий в одну парадигму, заменяющую вальрасовскую, будет видно впоследствии (у меня есть подозрение, на котором строится книга, что это состоится).

Таблица 14.1 сводит воедино эти противоречащие подходы, и комменти­

ровать каждую строку излишне. Но последнюю строку таблицы, содержащую

редукционизм и методологический индивидуализм, стоит прокомментировать. Редукционизмом называется научное направление, в котором предпочитают оперировать понятиями нижнего уровня сложности, например клетками, вме­ сто перехода к понятиям более высокого уровня, состоящего из этих простей­ ших элементов (описание многоклеточных организмов, например). Методологи­ ческим индивидуализмом называется проявление редукционизма в социальных науках, проявляющимся в необходимости описания явлений, происходящих на групповом уровне, таких как институты или агрегированный выпуск, с позиции действий индивидов. Подход, которого мы придерживаемся в данной книге, со­ гласуется с методологическим индивидуализмом в той части, когда этот подход фокусируется на причинных механизмах, определяющих действия индивидов по агрегированию социальных исходов. Но, как показывает дискуссия по эндо­ генным предпочтениям и культурной эволюции, эффект воздействия агрегиро­ ванных исходов на индивидов не менее важен.

Привычное понятие равновесия в экономике отражает методологический индивидуализм дисциплины. Это стандартная практика, часто использовавшая­ ся в книге, — определять равновесие как состояние, в котором у участвующих

внем индивидов причин менять свое поведение нет. Агрегированные свойства данного равновесия таковы: например, определяется распределение ресурсов

вмасштабах экономики исходя из агрегированного равновесного поведения агентов. Агрегированные свойства стационарны, потому что индивидуальное поведение стационарно. Но, как показывает модель общего равновесия Фоли

Глава 14. экономическое управление: рынки, государства и общины 455

Таблица 14.1

Вальрасовская парадигма и ее некоторая альтернатива

(Foley, 1994), описанная в гл. 6, стационарность агрегированных свойств не пред­ полагает стационарности объектов нижнего уровня. Модель Фоли показывает, что для неизменности средних цен вовсе не нужно прекращения торговли. При анализе посещаемости своего любимого бара в Санта Фе Брайан Артур (Arthur, 1994a) сделал такое же наблюдение. Никому не хочется туда идти, когда по­

456 Часть IV. заключение

мещение битком набито, и люди оценивают степень переполненности бара на основе прошлого опыта. Артур симулирует адаптивный процесс обучения, на основе которого делается вывод о том, что каждый четверг в бар «Эл Фарол» придет примерно 60 человек. Но это не означает, что в бар ходят одни и те же или что веры посетителей о числе пришедших точны или стационарны.

В этом или в других случаях объекты нижнего уровня не стационарны таким образом, что усреднение ее уничтожает, не сказываясь на агрегированных свой­ ствах. Эволюционный анализ в гл. 11—13 использует этот метод. Стохастически стабильные состояния (гл. 12) не являются стационарными исходами, скорее, они описывают долгосрочное среднее поведение системы. Модели в гл. 11—13 описывают популяции, находящиеся в постоянном движении, вызванном на­ меренным нелучшим откликом групп индивидов, другими специфическими действиями, генетическим сдвигом и институциональной инновацией. Результа­ тами симуляций агентных моделей служат долгосрочные средние, отражающие все эти влияния.

Методологический индивидуализм также очевиден в привычном подходе к анализу экономических институтов. Шоттер (Schotter, 1981. P. 20) дает пример:

Если экономика… собирается изучать становление и эволюцию социальных инсти­ тутов, то предлагается весьма простой методологический подход. Мы должны начать наше исследование в Локковском состоянии природы, в котором совершенно нет социальных институтов, а есть только агенты, их предпочтения и технологии, кото­ рыми они могут распоряжаться… Тогда следующим шагом станет задача по исследо­ ванию, каким образом в ходе эволюции этой экономики возникают деньги, банки, права собственности, конкурентные рынки, страховые контракты и государство.

Нет сомнения, что метод Шоттера интересен и что он доказал свою состоя­ тельность. Но вместо того, чтобы считать технологии и предпочтения эндогенны­ ми, с таким же успехом можно было отказаться от установок методологического индивидуализма. Например, можно было бы задать множество институтов и по­ смотреть, какие бы проистекли из них предпочтения и технологии. Принятый мною здесь подход (гл. 11—13) предполагает одновременное и взаимодейству­

ющее развитие индивидуальных предпочтений и институтов на уровне группы,

тем самым особо не выделяя объекты верхнего и нижнего уровня.

Следует ли моделировать групповые или индивидуальные процессы или и те

идругие, зависит от аналитической проблемы, с которой пришлось столкнуться,

ипрактических соображений ее разрешимости. Для большинства приложений в области общественных наук ничего не теряется и рассмотрение существенно облегчается, если не моделировать взаимодействия между индивидуумами на «клеточном уровне». Но такой подход неверен для исследования, скажем, он­ кологического заболевания. Там, где групповые характеристики можно взять как данные, моделирование на индивидуальном уровне становится разумным подходом. Соответственно если мы можем абстрагироваться от изменчивости внутри группы, то в центре внимания окажется селекция на групповом уровне,

как это происходит в моделях конкуренции между фирмами. Ричард Докинз (Dawkins, 1989b: 3), активный защитник редукционизма в биологии, правильно

Глава 14. экономическое управление: рынки, государства и общины 457

заметил, что обычно более целесообразно объяснять устройство машины в тер­ минах карбюраторов, а не кварков.

Исходя из этой перспективы допущение среды, девственно чистой от ин­ ститутов, становится странным способом исследования исторической эволюции реальных институтов. Дело в том, что с момента появления биологически совре­ менных людей и даже среди приматов социальные условности и права собствен­ ности разных типов с очевидностью обеспечили институциональное окружение

для наших взаимодействий. Локк, Гоббс и другие философы использовали состо­ яние природы как гипотетическое расследование, которое могло бы оправдать

собственность, власть государства и тому подобное, а не разъяснение, как эти институты возникли исторически (вспомните нарочито игривую метафору со­ стояния природы Гоббса в эпиграфе к гл. 3: люди «выскакивали из земли… словно грибы»).

Впрологе я отличал эволюционный метод от подхода социального инжи­ ниринга в государственной политике. Под последним подходом я понимаю тот взгляд, когда общественные исходы определяются автономными действиями официальных лиц более или менее, как шахматные фигуры в эпиграфе Смита могут быть перемещены по шахматной доске. Никто буквально в этот подход не верит (и менее всего официальные лица), но многие не способны понять, на­ сколько ошибочно данный подход представляет процесс определения исходов.

Вто время как я не уделял внимание вопросам государственной политики, мо­ дели, которые я предлагаю, предполагают совсем иной подход. Он состоит в при­ менении тех же поведенческих допущений к государственным чиновникам, ко­ торые на рутинной основе применяются к лицам, занятым в частном обмене, а именно то, что их действия являются наилучшими откликами, основанными на их предпочтениях в отсутствие полных контрактов. Раннюю версию такого под­ хода использовал Иеримия Бентам, поддержав идею конституционного устрой­ ства, при котором структурные побудительные мотивы таковы, что «обязанно­ сти» слуг народа совпадают с их «интересами». Но эта цель редко достижима.

Вэволюционном подходе агрегированные исходы выступают результатом взаимодействий общественных официальных лиц и наилучших откликов всех участвующих индивидов. Это не предполагает, что вмешательство правительства неэффективно, а скорее означает, что для должной эффективности необходимо понимание динамической системы, в которую вмешиваются. Например, поли­ тика, направленная на замену социально нежелательного равновесия в пользу некоторого другого исхода, может сильно различаться, когда система характе­ ризуется единственным равновесием или существует несколько устойчивых рав­ новесий и в задачу государственной политики входит замена одного равновесия другим. В нижеследующем примере, описывающем детский труд, можно найти иллюстрацию к сказанному.

Последнее замечание не касается противоположных парадигм непосред­ ственно, а скорее относится к нормативным вопросам, которые никогда не ис­ чезают при обсуждении институциональных альтернатив. «Полезность» — тер­ мин сильно нагруженный: экономисты используют его для описания мотивов поведения и благосостояния. Конечно, удобство от объединения трех понятий в

458 Часть IV. заключение

одно значительно, но оно опирается на неявное допущение о самостоятельной рациональности, а именно предположения, что люди действуют в своих инте­

ресах, от чего в свою очередь зависит их благосостояние, характеризующееся некоторой независимой оценкой исходов. Наоборот, формальная рациональ-

ность, явно подразумеваемая большинством экономистов, накладывает лишь ограничения состоятельности (такие, как транзитивность) на поведение, без требований, обосновывающих действия индивидов гедонистическими или дру­ гими причинами, равно как и обосновывающих разумность средств, используе­ мых для достижения этой цели, или последствий такого благосостояния индиви­ да. Состоятельный мазохист не иррационален.

Для практической или моральной уместности экономические соображения относительно институтов или политики требуют концепции самостоятельной рациональности. Если, например, кто­либо верит, что третьей стороне не сле­ дует вмешиваться в трансакции, умышленно установленные взрослыми эконо­ мическими агентами, то недостаточно знать, что у них полные и транзитивные предпочтения. Мы также должна быть уверены в том, что их выбор не повлечет тяжелых или непоправимых последствий для их благосостояния. Это верно и для обычной интерпретации Парето­эффективности в терминах благосостоя­ ния индивидов. Формальная рациональность сама по себе не дает мотивации для выбора в пользу Парето­доминирующих исходов, разве что такое происходит в головах у крайних либертарианцев. Распределение, выбранное двумя мазохиста­ ми, остальные могут не одобрить.

Но предположение о самостоятельной рациональности основывается на сильных эмпирических утверждениях причин, по которым индивиды делают то, что делают, и на последствиях этих действий. Такие утверждения обычно ложны. Многие эмпирические наблюдения показывают, что стандарт собственного бла­ госостояния люди обычно выбирают неудачно. Мы близоруки, не умеем пред­ видеть своих предпочтений, которые сформируются у нас после совершения действий, не собираем точной информации о гедонических аспектах прошлого

опыта, действуем непоследовательно в ситуациях межвременного выбора и ча­ сто нарушаем гипотезу ожидаемой полезности (Kahneman, 1994; Camerer, 2000).

Субъекты экспериментов в реальных жизненных ситуациях были бы крайне удивлены, услышав, что их поведение признано иррациональным. Это относится и к студентам наиболее строго обучающих университетов, профессорам Гарвар­ да и к таксистам Нью­Йорка.

Ели бы предпочтения объясняли поведение, то они не могли бы не помочь в оценке исходов. Это наверно так, потому что некоторые общие причины по­ ведения — например, слабость воли и зависимость — провоцируют поведение, с которым мало кто станет мириться. Разделение причин, объясняющих поведе­ ние, и стандартов, по которым либеральному и демократическому государству надлежит оценивать исходы, ставит серьезные вопросы, которые очевидно стал­ кивают либеральные ценности с утилитарными и патерналистскими. Напри­ мер, если боязнь потери является мощной субъективной реакцией большинства людей, то следует ли ее учитывать при оценке государственной политики? Если это сделать, то произойдет существенный сдвиг в сторону статуса­кво, так как