Istoria_Drevnei_Grecii

силеи Микен и других центров Греции того времени фигурируют в древнегреческих преданиях о Троянском походе как руководители греческого войска, осаждавшего Трою. Сведения об этом событии сохранили гомеровские поэмы «Илиада» и «Одиссея». В середине XIX в. представители так называемого критического направления в изучении гомеровских поэм высказывали сомнения и в существовании Трои. Лишь раскопки археолога-дилетанта Генриха Шлимана в Трое доказали ее существование. Пользуясь указаниями, содержавшимися в гомеровских поэмах, Шлиман стал раскапывать холм Гиссарлык и открыл то место, где стояла Троя. Правда, Шлиман ошибся в определении слоя, относящегося к гомеровской Трое, так как вел раскопки без соблюдения основных требований археологической методики. В результате он датировал временем, отраженным в поэмах Гомера, предметы, относящиеся к более ранней эпохе, материал разновременных поселений был перепутан, а стены гомеровской Трои были даже срыты. Последующие раскопки установили наличие многих городских слоев, числом не менее девяти, относящихся к периоду от III тысячелетия до н. э. вплоть до первых веков н. э.

Древнейшее поселение на месте Трои

Самое древнее поселение на холме Гиссарлык относится к началу III тысячелетия до н. э. Жители его находились еще на стадии родового строя. Они занимались земледелием и скотоводством, чему особенно способствовало плодородие окружающей территории. Орудия делали из камня и полировали; можно лишь предположительно говорить об употреблении меди. Около 2800 г. до н. э. здесь появляются сосуды, привозимые с Кикладских островов.

Во второй половине III тысячелетия над развалинами первого поселка, погибшего, кажется, от пожара, возникло более богатое, укрепленное мощными стенами поселение — Троя II. Обитатели этого города употребляли бронзу и драгоценные металлы — серебро и золото. Это была эпоха разложения пер- вобытно-общинного строя. Богатства знати достигали значительных размеров. Примером может служить знаменитый клад, найденный в Трое, произвольно названный Шлиманом кладом Приама. Он состоял из серебряных слитков, сосудов из меди, серебра и золота, оружия из бронзы и камня, тончайшей работы золотых украшений (диадемы, браслеты, серьги

и т. д.), посуды и др. Число мелких золотых вещей превышало 8 тысяч. Особенно примечательны большие полированные топоры из яшмы и нефрита, очень красивой формы, украшенные необыкновенно изящными узорами.

И в других кладах этой эпохи были найдены многочисленные высокохудожественные изделия из золота, серебра, бронзы. Изобилие кладов свидетельствует о том, что ремесла, связанные с обработкой металла, уже выделились в самостоятельную отрасль производства. Быстрому развитию металлургии благоприятствовало богатство полезными ископаемыми Малой Азии (там добывались в древности медь, олово, серебро, золото). Развитие производства создавало условия для оживленного обмена. Торговля, судя по имеющимся данным, велась не только с ближайшими соседями, но и с населением восточной части Эгейского бассейна. Единичные находки троянских вещей на Кипре и в Египте допускают предположение о существовавших в то время сношениях Трои и с этими странами. Раскопки последних десятилетий во Фракии, Македонии и материковой Греции (в Арголиде) показали, что общение населения Троады с этими областями было уже довольно интен-

Антропоморфный сосуд из Трои II. Терракота. 2500—2250 гг. до н. э.

Топорки из так называемых сокровищ Приама из Трои II. Ляпис-лазурь и нефрит. 2500—2250 гг. до н. э.

сивным. Сношения были не только торговые, но и культурные — черты сходства обнаружены и в керамике, и в некоторых ритуальных обрядах (например, в обряде погребения).

Материалы, касающиеся внешних связей Трои второй половины III тысячелетия до н. э., решительным образом опровергают теорию Эд. Мейера о том, что в конце III тысячелетия до н. э. Троя была центром единой «культуры бронзы», распространившейся по всей Малой Азии. Можно говорить лишь о близких, родственных культурах обитавших там племен, находившихся на сходных ступенях общественного развития.

Многочисленные клады, найденные в Трое, свидетельствуют также об опасностях, которым подвергалась Троя во второй половине III тысячелетия. Имущественное расслоение и накопление богатств было главной причиной усиления межплеменных войн.

Для народов, находящихся на стадии разложения родового строя, приобретение богатств представляется уже одной из важнейших жизненных целей. Грабеж чужих богатств кажется им более легким и более почетным, чем упорный труд.

В ту эпоху Троя была обнесена толстыми стенами, достигавшими высоты 3 м, с несколькими баш-

Чаша из так называемых сокровищ Приама из Трои II. Золото. 2500—2250 гг. до н. э.

нями и воротами. Все укрепление, занимавшее сравнительно небольшое пространство (от 175 до 190 м в поперечнике), по-видимому, было резиденцией басилея и местной знати. Как свидетельствуют раскопки, наиболее ценные предметы хранились именно в этом, самом защищенном и укрепленном пункте, Троады.

Описываемое нами поселение погибло в пламени пожара в конце III тысячелетия до н. э. Интересно отметить, что время гибели этого богатого центра совпадает с периодом усиления хеттов, обитавших во внутренней части Малой Азии.

В период от XXI до XVIII в. до н. э. над развалинами разрушений крепости последовательно возникали и, по-видимому, разрушались неприятелем три сменивших друг друга поселения. Самое раннее из них (Троя III) имело мощные стены, достигавшие 12 м в ширину. Четвертое поселение погибло от пожара. Культура обитателей этих поселений была менее яркой, чем жителей Трои II. Однако экономические связи с соседями, в частности с жителями островов Эгейского моря, продолжали постепенно развиваться.

«Гомеровская» Троя

СXVIII в. до н. э. наблюдается новый подъем Трои.

Вэто время на холме возникло поселение значительно большее по размерам, чем все предшествующие (Троя VI). Оно просуществовало до середины XIV в., когда подверглось разрушению во время землетрясения. Восстановленное поселение (Троя VII А) было несколько беднее. Культура обоих поселений почти одинакова. Обитатели Трои VII А использовали оборонительные укрепления и другие сооружения предшествующей эпохи. Можно предполагать, что оба эти поселения были той самой древней Троей, которая занимает столь видное место в греческих преданиях.

Развитие производительных сил и возросшие экономические ресурсы позволили троянцам возвести вокруг своего города новые мощные укрепления, построенные примерно в XVII в. до н. э. Необходимость сооружения таких высоких стен с башнями была вызвана, по-видимому, непрекращающимися, войнами. При строительстве стен территория города была расширена путем возведения искусственных террас, расположенных кругом холма.

Прекрасная кладка крепостных стен и жилищ из тесаного камня, многочисленные ремесленные изделия из металла, глины и т. п. — все это говорит о высоком развитии экономики троянского общества в середине II тысячелетия до н. э. Памятники материальной культуры свидетельствуют о значительном имущественном расслоении населения Трои этой эпохи. Они вполне отвечают картине троянского общества, отраженной в «Илиаде»: народом, жившим еще общинами, управляли басилеи, владевшие многочисленными стадами скота. Рабство носило патриархальный характер и было добавочным источником богатств басилея, состоявших также из различной дорогой утвари, оружия, драгоценных камней и т. д.

Население Трои XVII—XII вв. до н. э. находилось в оживленных сношениях с народами Эгейского мира. В слое, именуемом археологами Троей VI, были найдены предметы из Пелопоннеса, с островов Эгейского моря. Посуда, употреблявшаяся троянцами, так называемая минийская, часто встречалась в районах распространения микенской культуры. Связи Трои с севером Балканского полуострова простирались очень далеко. Найденный в Молдавии Бородинский клад содержал троянские изделия эпохи шестого города.

Помимо этого комплекса в свое время на юге бывшего СССР было обнаружено еще несколько изделий, происходивших из Трои VI.

Женские украшения из так называемых сокровищ Приама из Трои II. Золото. 2500—2250 гг. до н. э.

Землетрясение, датируемое серединой XIV в. до н. э., разрушило Трою VI и причинило, по-видимо- му, большой ущерб населению. Населению восстановленного города (Троя VII А) приходилось считаться с мощной Хеттской державой. Может быть, троянские военачальники признавали верховную власть хеттского царя (троянцы участвовали в походе хеттов против Египта, закончившемся поражением египтян при Кадеше в Сирии в 1288 г. до н. э.). На рубеже XIII—XII вв. до н. э. Троя сгорела. Пожар и разрушение города последовали, по-видимому, в результате одного из вражеских нашествий, которыми была так богата его история.

Как мы говорили выше, античная традиция считает виновниками этого разрушения ахейцев. Были ли это именно ахейцы или другие враги — при настоящем состоянии источников решить трудно.

Можно предположить, что греческие предания о войнах троянцев с ахейцами имеют источником действительные события. Поход Пелея против Лаомедонта, царя Трои, и последующая война сыновей обоих — Ахилла и Приама — могли быть воспоминанием о неоднократных экспедициях ахейцев против Троянского царства.

В настоящее время появились новые данные, свидетельствующие о проникновении ахейцев с XV в. до н. э. на побережье Малой Азии. Местное, анатолийское, поселение на территории позднейшего Милета обнаруживает следы микенской культуры. Ахейцы стремились, вероятно, заселить и другие места Малоазийского побережья. Хеттские документы говорят о нападениях ахейцев на Карию, об опустошении ими Кипра во второй половине XIII в. до н. э. Возможно, что Троя была разрушена ахейцами во

время походов последних на северо-западное побережье Малой Азии.

В период XI—Х вв. до н. Э. в Троаду нахлынула новая волна переселенцев из Фракии; об этом свидетельствуют предметы фракийского происхождения, найденные на площади тогдашней Трои. О переселениях мисийцев с Балканского полуострова в

Малую Азию красноречиво говорят географические названия (Мисия в Малой Азии и Мёзия на Балканах). Упоминание об этих перемещениях фракийских племен сохранил и Геродот (VII, 20), хотя, согласно его версии, мисийцы и тевкры из Малой Азии переправились через Босфор Фракийский и покорили фракиян.

Погребальные сооружения Микен

Поселение на микенском холме, по-видимому, возникает с начала II тысячелетия до н. э.: керамики более раннего времени здесь найдено не было.

Трудно сказать, что представляло собой первоначально это поселение и обладало ли оно оборонительными стенами в первые века своего существования. Микенская крепость, так называемый дворец и другие наиболее древние памятники микенского строительства восходят к концу XV и к XIV в. до н. э.

На западном склоне микенского холма, в пределах позднейших микенских укреплений, но, очевидно, за чертой древнейшего поселения и его стен, если таковые вообще существовали, Шлиманом было рас-

крыто шесть погребений конца XVII — первой половины XVI в. до н. э., так называемые шахтовые гробницы. Они представляют собой высеченные в скале погребальные склепы, имеющие форму прямоугольных колодцев. Долгое время шахтовые гробницы считались древнейшими сооружениями микенской эпохи. Однако в 1951—1955 гг. в Микенах, на площадке, огороженной круглой стеной циклопической кладки (диаметр круга 28 м), было обнаружено и раскопано еще 24 погребения, датируемые XVII—XVI вв. до н. э. По своему типу эти гробницы весьма близки шахтовым гробницам, раскрытым Шлиманом. Каждая из них представляет собой глубокую прямоугольной формы выемку в скальном грунте. Сверху гробницы были закрыты каменными плитами, укреп-

ленными на балках, и засыпаны землей. При каждом новом погребении могила раскапывалась, сверху опускали нового покойника, останки умершего прежде обычно отодвигались в сторону, чтобы дать место вновь усопшему, после чего могила снова засыпалась.

Внасыпях над гробницами были обнаружены гладкие и покрытые спиральным орнаментом и рельефами стелы, своим числом и положением совпадающие с числом и местоположением погребенных. Некоторые гробницы содержат по одному скелету, другие — до четырех. Стелы над мужскими погребениями в середине окруженного спиральным орнаментом пространства содержали изображения самих умерших с оружием и на колесницах. К сожалению, большая часть этих стел очень повреждена, сохранились только фрагменты. На сохранившейся полностью стеле изображена охота на быков, на другой — разбитой на несколько кусков — в обрамлении из спиралей представлена сцена единоборства, по бокам — два вздыбленных льва, т. е. мотив, близкий к рельефу на львиных воротах.

Вбольшинстве шахтовых гробниц погребальный инвентарь отличается относительной скромностью. Зато другие по количеству обнаруженных в них ценностей не могут идти в сравнение ни с одним из погребений, раскрытых на территории античной Греции. В виде примера можно указать хотя бы на одну из гробниц, вскрытых еще Шлиманом (третью), где было найдено до 870 по большей части сделанных из золота предметов, в том числе диадемы, цепочки, золотые и серебряные чаши, покрытые рельефами, толстые орнаментированные пластины от ларцов, прекрасной работы мечи и кинжалы, перстни, изделия из слоновой кости, стекла, фаянса, горного хрусталя, алебастровая ваза, многочисленные подвески и золотые бляшки в форме древесных листьев, цветов, бабочек, сфинксов и морских животных, драгоценные камни и т. п. Среди находок в большом количестве представлена и разнообразная керамика, часто в виде сосудов, содержавших пищу для умерших, — свидетельство развитого погребального культа.

Подавляющее большинство найденных вещей из металла по стилю и технике весьма близки критским. Влияние Крита на микенскую культуру в данном случае не может возбудить никаких сомнений. О многих драгоценностях и металлических сосудах нельзя

сточностью сказать, сделаны ли они в Арголиде или вывезены с Крита, настолько сходны они с критскими изделиями. Таков, например, прекрасной работы

Надгробная стела с гробницы V могильного круга А в Микенах. Известняк. XVI в. до н. э. Деталь

ритон (сосуд для питья) в форме головы быка с золотыми рогами, исполненный в лучшей манере критских мастеров эпохи расцвета критского искусства. Некоторая часть этих вещей безусловно привозная. Сюда относятся прежде всего предметы из такого материала, которого нет в Арголиде: изделия из слоновой кости, драгоценные камни, вывезенные с севера, яйцо страуса и т. п. Сюда же относятся и вещи с выгравированными на них именами египетских фараонов Нового царства.

Среди многих предметов, по всем признакам сделанных в микенских поселениях, местную работу можно распознать большей частью по сюжетам изображений. В отличие от Крита здесь преобладают мотивы войны и охоты, использовавшиеся даже на женских украшениях. Таковы, например, два золотых кольца из четвертой гробницы, раскрытой Шлиманом. На одном изображении воин, сражающийся с двумя наступающими на него врагами, на другом — сцена охоты: охотник стоит на боевой колеснице и натягивает лук, чтобы попасть в оленя. Трактовка одежды и вооружения на этих изображениях совсем не критские, хотя в техническом отношении гравировка выполнена в лучшей критской манере. Еще более характерна в этом отношении сцена штурма крепости на серебряной вазе из того же погребения. Крит вообще не знает крепостей изображенного типа. Скорее всего, этот сюжет отражает поход микенского царя на побережье Малой Азии, хотя техника работы на вазе остается критской. В других случаях подражания критской технике и стилю менее удачны или представляют сознательное уклонение от критских

образцов. Об этом свидетельствуют мелкие золотые украшения в форме фигур животных, сделанные не в критской манере, и изображения схваток между зверями на пластинках от ларцов. Таким образом, микенская самобытность не иссякает под мощным напором критской культуры. Она проявляется не только в предпочтении военных и охотничьих сюжетов, но сказывается и в полном отсутствии столь излюбленных на Крите изображений сцен культа и дворцовой жизни. Весьма своеобразно оружие, представленное большим количеством находок хорошей работы с богатым орнаментом. Техника здесь также близка к критской, но формы микенских мечей и кинжалов — другие, и размером они больше. Низкорослые кони, запряженные в военные колесницы, на микенских изображениях также не похожи на лошадей критских памятников более позднего времени.

Особенно ясно выступают самобытные черты ранней микенской культуры в группе вещей местного стиля и техники. Сюда прежде всего относятся найденные в мужских погребениях шесть масок с портретными чертами; лица умерших сделаны из золота и электрона. Сходная маска из электрона, но несколько более грубой работы, была найдена в 1952 г. при раскрытии в Микенах так называемого шахтового погребения «Г». Эти находки вообще должны быть

признаны уникальными, поскольку ни на Крите, ни вообще где бы то ни было в эгейском мире, ничего подобного до сих пор обнаружено не было. Техника изготовления этих масок также вполне самостоятельна. Столь же своеобразными чертами отличаются и большие рельефные изображения вооруженных воинов на стелах. Сравнение с Критом здесь вообще невозможно, поскольку до настоящего времени там не обнаружено ни одного монументального пластического произведения, исполненного в камне. Среди местных керамических находок имеется только один глиняный сосуд, выдержанный в критском стиле. Все остальные сосуды представляют собой малоудачные подражания критским образцам или же посуду местного стиля, наглядно свидетельст-

вующую о том, что старая среднеэлладская традиция здесь устояла против иноземного влияния и продолжала свое развитие.

Из всего этого следует, что хотя влияние критской культуры на Микены в первой половине XVI в. до н. э. было весьма значительным, оно не уничтожило местной самобытности. Археологический материал, с такой исключительной полнотой представленный инвентарем шахтовых гробниц, в целом сохраняет несомненное своеобразие. Нельзя поэтому согласиться с предположением Эванса о завоевании критскими царями Арголиды и полном подавлении местного населения. Гораздо убедительнее взгляды противников этого мнения. Они предполагают, что разрушения критских дворцов XVI в. до н. э., о которых говорит Эванс, так же как и сокровища шахтовых гробниц, являлись результатом удачных набегов микенских дружин на северное, плохо защищенное, побережье Крита. Иначе трудно представить, как такое количество ценностей могло сосредоточиться в руках микенских царей, погребенных в шахтовых гробницах. Среди пленников, захваченных при этих набегах, могли оказаться люди, знакомые с критским мастерством, которые потом и создали в Микенах свою школу. В пользу этого взгляда говорит и военный колорит, присущий всему погребальному инвен-

тарю шахтовых гробниц. Большие тяжелые мечи, кинжалы, копья и другие многочисленные предметы вооружения, конечно, не лежали втуне при жизни их владельцев. Точно так же, очевидно, не случайна и их наклонность к военным сюжетам в изобразительном искусстве. В своих набегах микенские дружины, по-види- мому, достигали и побережья Малой Азии. На такое предположение, в частности, наводит изображение осады явно не критской крепости на серебряной вазе из четвертой гробницы. Дальнейшее изучение микенской и крит-

ской письменности призвано внести в этот вопрос ясность. Однако набегами можно объяснить только количество собранных в одном месте ценностей, но не качественный сдвиг в развитии местной культуры, так ясно засвидетельствованный вещественным материалом из шахтовых гробниц.

Своеобразное сочетание многочисленных и точных подражаний критскому стилю и технике с местными сюжетами в изобразительном искусстве и сохранение микенской самобытности в других отраслях материальной культуры говорят об активной переработке иноземного влияния. В самом деле, если бы новая техника и стиль не импонировали бы потребностям и вкусам известной части микенского общества, искусство критских мастеров не могло бы найти такого широкого отзвука в местном ремесле. Все это показывает, что местное общество достигло уже значительного уровня в своем развитии и свободно воспринимало более высокую культуру Крита.

При таких условиях было вполне возможно и мирное общение микенцев со своими соседями. В частности, вещи с именами египетских фараонов, как и драгоценные камни, вряд ли попали в шахтовые гробницы только в качестве военной добычи. То же можно сказать и о предметах из слоновой кости, которые могли доставляться только из Египта и из Сирии, где тогда еще во-

дились слоны. Косвенным доказательством того, что в Микенах существовали условия для торгового общения, могут служить раскопки двух частных богатых жилищ — так называемого «дома торговца маслом» и «дома торговца вином». Прежде всего оба эти дома (что само по себе уже очень показательно) были обнаружены за пределами микенских оборонительных стен. В первом из них были найдены стоящие вдоль стен пифосы, 30 больших сосудов с глиняными пробками, и в числе других находок 39 таблиц со знаками линейного письма Б. (Это первый случай находки таблиц не во дворце, а в частном доме.) В «доме торговца вином» также были обнаружены большие, в рост человека, пифосы и около 50 больших целых и разбитых сосудов, в которых, очевидно, хранилось вино. Трудно себе представить, что-

Так называемая маска Агамемнона из гробницы V могильного круга А в Микенах. Золото. XVI в. до н. э.

бы такие запасы вина и масла предназначались только для удовлетворения потребностей обитателей этих домов, а не для торговли. Оба эти дома, однако, датируются уже значительно более поздним периодом — XIV—ХIII вв. до н. э. Таким образом, микенские шахтовые гробницы пока продолжают оставаться единственными памятниками 1650—1550 гг. до н. э., в такой яркой форме отражающими начальный период во взаимоотношениях материка с Критом и другими странами. На них полностью базируются наши представления о ранней микенской культуре, так как о других погребениях, современных шахтовым гробницам, или памятниках крепостного и бытового строительства, мы ничего не знаем.

Следующая группа микенских памятников относится уже ко второй половине XVI и к XV в. до н. э. Это также прежде всего погребения, но уже несколько иной конструкции. В них погребальная камера имеет прямоугольную, овальную или круглую формы и обыкновенно высекается в мягкой скальной породе, но она уже

соединена с поверхностью земли особым длинным и узким ходом, так называемым дромосом. Наличие дромоса чрезвычайно облегчало повторные использования погребальной камеры. Для нового трупоположения достаточно было отвалить плиту, прикрывающую входное отверстие дромоса, тогда как в шахтовых гробницах приходилось в случае повторного погребения каждый раз раскапывать насыпь и разбирать потолок склепа для того, чтобы сверху опустить умершего. Новый тип погребений сохранялся на всем протяжении последующих веков существования микенской культуры в более или менее неизменном виде. Единственное различие между ранними и поздними погребальными камерами заключается в длине дромоса. В погребениях XVI и XV вв. до н. э. его длина обыкновенно не превышает 3—4 м, в более же позднее время она достигает 14 и даже 16 м. Наиболее древнее из до сих пор известных погребений этого типа было обнаружено вблизи Микен, а также близ Аргоса. Оба относятся к середине XVI в. и по времени близки к шахтовым гробницам. Подавляющее большинство других известных погребальных камер, разбросанных по всему греческому материку и островам, значительно моложе шахтовых гробниц.

В тех случаях, когда грунт, в котором вырывалась погребальная камера, оказывался слишком мягким, ее стены выкладывались камнем. Это послужило началом для развития еще одного типа погребений, так называемых купольных гробниц-толосов, существовавших потом параллельно с гробницами-камерами.

Существенная особенность этого типа погребений выступает в том случае, когда каменная кладка стен находит продолжение в потолке, принимающем куполообразную форму и укрепленном на слегка выгнутых каменных блоках. Получается выложенный камнем котлован ульеподобной формы с дромосом. Особая дверь из дромоса в погребальное помещение отсутствует, и после каждого нового погребения отверстие, проделанное в стене для того, чтобы внести тело, вновь закладывается и замуровывается камнем. Наиболее ранние из таких гробниц, как, например, две небольшие гробницы близ Микен и несколько аналогичных погребений из других районов Южной, Средней и Северной Гре-