6.2. Интересы и ценности в системной трансформации общества

Разложение интересов и ценностей в современном российском обществе в определенной мере есть следствие периода “реального социализма”. Однако мы бы хотели подчеркнуть, что этот распад есть прежде всего функция реагирования больших человеческих масс на процесс трансформации системы. Эти реакции концентрируются в экономической сфере и обращены на роль власти в данном процессе, в первую очередь центральных институтов государства. Речь идет о значительных различиях периода упадка коммунистической системы и периода становления рыночной экономики и парламентарной демократии в аспекте ценностей, ожиданий и стереотипов поведения и сознания.

В теоретической и сравнительной литературе, анализирующей развитие событий в посткоммунистических странах, предлагаются разные концепции и сценарии изменений. Для нас остается наиболее предпочтительной концепция, в которой сравниваются процессы трансформации различных посткоммунистических стран²⁸⁷. На этом пути возможно построение типологии групповых интересов и ценностей, образующих нормативно-оценочный порядок современной России. В данной типологии выделяются пять систем нормативного порядка, в каждой из которых различные интересы и ценности являются основанием повседневного поведения и осуществления политических выборов. Они представляют главные объекты общественного интереса и публичного обсуждения, включая “словарь мотивов” и защитных социально-психологических реакций.

Весь период трансформации посткоммунистических режимов Г. Ивенс и С. Уайтфельд разделяют на более дробные периоды “медового месяца трансформации” и “изнурительной повседневности трансформации”. Первый период образует крайне непродолжительную систему, соответствующую социальной революции и системной трансформации. В рамках этого периода доминируют политические, этические и символические ценности - преодоление старой системы, обретение независимости и гражданских свобод, введение демократии, образы “лучшего будущего”. Эти ценности разделяются большинством или значительной массой общества.

Для данного периода характерна социальная мобилизация, оптимизм, надежды и революционный энтузиазм, сопряженные с общностью чувств, целей, желаний и интересов. В этот период новая власть имеет достаточно широкую социальную поддержку, хотя ее обещания не подкрепляются разработанными программами социальных преобразований.

“Медовый месяц трансформации” в России закончился очень быстро, а в некоторых странах Восточной Европы его не было вовсе. Наступил период трудных решений, социальных потерь, падения жизненного уровня абсолютного большинства людей в массовых слоях общества. Социальный и политический энтузиазм уступил место поглощенности людей трудностями повседневной жизни. Ценности и интересы начали быстро дифференцироваться, приобретая форму следующих систем нормативного порядка, характеризующих период изнурительной и трудной повседневности трансформации.

Во второй системе доминируют ценности и идеалы, относящиеся к классическим и традиционным дилеммам и проблемам социального развития, например, проблема “выбора” и “альтернатив” дальнейшего развития России, еще не утратившая своей популярности в общественном сознании и социальной науке. Обсуждение таких дилемм и проблем связано с желаемыми формами социального, политического и социокультурного порядка и не имеет непосредственной связи с материальными интересами.

Третья система связана с выбором основных ценностей и экономических интересов в действиях и дискуссиях. В этом случае речь идет о принятии решений, связанных с экономическим порядком государства и местом и ролью каждого индивида и социальной группы в данном порядке, а также в определении его главных форм. Экономические решения принимают характер общих социальных целей, понимаемых одновременно как выбор главных идеологических ценностей. Хотя такой выбор обычно связан с сильным эмоциональным контекстом, формулировка социальных целей слабо коррелирует со знанием средств и правил поведения, которые могли бы привести к достижению постулированных ценностей и целей. Иначе говоря, на уровне определения целей доминирует прагматическая ориентация, но она не связана с надлежащей компетенцией и знанием на уровне выбора средств их достижения.

Для четвертой системы характерна концентрация на частных вопросах, связанных с реализацией групповых экономических интересов (например, форма налоговой системы, способы вмешательства государства в разные направления хозяйственной деятельности и т.д.). В данной системе возникает консенсус относительно экономического порядка (согласие или отбрасывание рыночной экономики) и институциональных решений, обусловленных противоречиями существующих и возникающих экономических интересов. Здесь доминирует прагматическая ориентация как на уровне выбора целей, так и средств действия.

Наконец, пятая система является наиболее плюралистической и неоднородной. В ней доминируют нематериалистические, постматериалистические или альтернативные ценности - эстетические, этические, экологические, гражданские, феминистические и т.п. Роль аксиологической ориентации в данной системе возрастает, но попытка реализации указанных ценностей становится одновременно борьбой за интересы отдельных социальных групп, которые хотя и не обладают непосредственным материальным характером, но рассматриваются как жизненные и практические значимые.

Как относиться к указанной типологии? Один из способов интерпретации предлагают сами авторы. По их мнению, доминирование отдельных систем можно рассматривать как очередные гипотетические (модельные) фазы трансформации, позволяющие теоретически отразить логику и хронологию изменений групповых интересов и ценностей. Такие изменения после “медового месяца трансформации” включают четыре фазы: от доминирования нематериальных ценностей через стратегический выбор формы экономического порядка и поиск частных экономических решений до преобладания постматериальных ценностей.

Не отрицая возможности такой интерпретации и подтверждения ее множеством эмпирических социологических исследований процессов трансформации посткоммунистических стран, мы попытаемся предложить свое толкование, соотнесенное в большей степени с реальностями посткоммунистической России. Можно исходить из того, что в нашей стране указанные четыре системы интересов и ценностей сосуществуют и конкурируют между собой. Они проявляются в разных формах и относятся к различным явлениям. Поэтому мы предлагаем рассматривать данные системы складывающегося нормативно-оценочного порядка как аналитические категории, содержащие возможности установления гипотетических закономерностей процессов трансформации посткоммунистической России. Для обоснования данного тезиса выскажем следующие соображения.

Эти системы не характеризуют в равной степени современное российское общество в целом. Его отдельные группы и социальные слои концентрируются на реализации различных сочетаний интересов и ценностей, соотнесенных с одновременным развертыванием указанных фаз.

Присущий различным группам нормативно-ценностный порядок проявляется в разных формах и может вести к разным последствиям. Этот порядок может быть предпосылкой повседневного приспособительного поведения и связанных с ним политических выборов в сфере электорального поведения. Он может влиять на отношение групп и индивидов к процессу трансформации в целом, отдельным его аспектам и органам посткоммунистической власти. Причем, это отношение не всегда раскрывается в реальном поведении, поскольку сочетание порядка и хаоса не приняло никаких окончательных форм.

Здесь системы ценностей и интересов “представляют определенные способы мышления и высказывания о себе и социальной действительности, поддержки и защиты собственной индивидуальной и групповой тождественности, а также смысла своей биографии - жизненной траектории. Они образуют определенные формы дискурса и словаря мотивов”²⁸⁸. Имеется в виду тот факт современной России, что указанные способы поведения могут быть чисто словесным обоснованием осуществления или отрицания определенных действий. Такое обоснование считается в данной среде или ситуации искренним, осмысленным, правильным и не требующим дальнейших объяснений.

Предлагаемая нами интерпретация типологии ведет к постановке конкретных проблем: в какой степени интересы и ценности являются предпосылкой действительного поведения? В какой мере они становятся частью защитно-приспособительного механизма индивидов и групп, выполняя чисто вербальные функции в процессе трансформации? В какой степени они есть элементы политической риторики посткоммунистической власти? Конечно, поставленные вопросы принадлежат к кардинальным проблемам социологической теории, и мы на этом останавливаться не будем. Простое наблюдение посткоммунистической реальности показывает, что на основе определенных комбинаций интересов и ценностей люди осуществляют действия, с помощью других комбинаций объясняют действительность и выражают свое отношение к ней (одобряют или порицают). Не менее часто комбинации интересов и ценностей могут служить лишь более или менее привлекательными пропагандистскими лозунгами власти и политических партий.

В сегодняшней России выявились значительные различия аксиологической ориентации. Эти различия связаны с определенными образами или видениями социального и культурного порядка. Если попытаться кратко их описать, то они связаны со спорами о том, “куда идет Россия” и какова должна быть форма будущего социального, политического и культурного порядка. В этих спорах можно вычленить следующие главные ориентации:

1) Противостояние либерально-демократических и авторитарно-патриархальных ценностей, связанное с определенным видением политического порядка. На одной стороне находятся сторонники плюралистического или полицентрического порядка. На другой - адепты унифицированного моноцентрического порядка, в котором авторитарная власть гарантирует социальный порядок, безопасность и социальную защиту общества в целом.

2) Противостояние ценностей, связанных с подчинением традициям, интересам общностей в целом, и ценностей, предполагающих толерантность, права индивида и свободу индивидуальных действий. На этом уровне полицентрический порядок противостоит порядку коллективных представлений. Как известно, порядок коллективных представлений связан не столько с вертикальным конформизмом, предполагающим подчинение власти и авторитетам, сколько с горизонтальным конформизмом - подчинением индивида традиционным убеждениям большинства общества.

3) В спорах о месте России в мире и ее интересах тоже существуют две противостоящие позиции. Одна из них делает акцент на необходимость защиты от чуждых интересов и влияний, национальных интересов и ценностей, отождествляемых с существованием государства. Другая позиция подчеркивает полную открытость России миру, особенно евро-атлантической общности.

4) В отношении к коммунистическому прошлому тоже нет единства. Проблема приобретает политическую остроту, если формулируется в виде вопроса: как нынешняя Россия должна относиться ко всем функционерам коммунистической партии и государства - устранить их со всех властно-управленческих постов или дать возможность войти в новые структуры власти? Роль возникающих в связи с этим аксиологических ориентаций тоже в значительной мере опирается на инструментальные ценности. Правда, хотя современное политическое руководство России прибегает к антикоммунистической риторике, оно не пошло на решительные шаги в этом направлении. Так называемые “демократы” тоже предпочитают замалчивать процессы воспроизводства прежнего властно-управленческого аппарата в новых условиях.

5) Нет единства и по вопросу о роли религии в жизни общества. Хотя отделение религии от государства является элементарным требованием демократии, сторонники православного клира и большинства других церквей предпочитают вмешиваться в политическую жизнь. Вчерашние коммунисты нисколько им в этом не мешают. В данном случае осознание религии как ценности оказывается связанным с определенным пониманием моноцентрического социального порядка, укорененным в истории царской России (концепция единства “православия-самодержавия-народности”).

Вообще говоря, дебаты относительно аксиологических выборов формы социального порядка интересуют узкие круги общества, преимущественно интеллигенцию. Участники таких дискуссий не в состоянии операционализировать декларированные ценности, воплотить их в правовые и институциональные решения. Следовательно, в посткоммунистической России постепенно формируется тенденция падения роли классических ценностей. Множество из этих ценностей подвергается специфической инструментализации.

Данная тенденция переплетена с появлением все более многочисленных групп, пытающихся реализовать постматериалистические, альтернативные ценности. Речь идет об экологических, феминистских, религиозных и молодежных движениях. В России активизировались этнические, языковые, региональные и религиозные меньшинства. Наиболее многочисленными из них являются группы, представляющие молодежную альтернативную культуру²⁸⁹. В данных движениях и группах преобладает аксиологическая ориентация, связанная с поиском смысла жизни и собственной социальной идентификацией.

Множество групп и разнородность выдвигаемых ценностей может рассматриваться как еще одно доказательство процесса деструкции прежнего нормативно-оценочного порядка. В этом культурном тигле формируются новые локальные порядки. Такие группы немногочисленны, период их существования может быть кратким, а действия не связаны с дисциплиной, вытекающей из необходимости достижения долгосрочных целей, хотя для участников декларируемые ценности нередко являются действительными и нередко образуют основное содержание индивидуальной жизни. Причем, постматериалистические или альтернативные ценности функционируют преимущественно в демографических, биографических и возрастных общностях. Выдвигаемые ценности могут вообще не влиять на повседневные приспособительные действия и политическое поведение данных групп. Следовательно, данная система не может рассматриваться как определяющая для современной формы и дифференциации нормативно-ценностных порядков в условиях нынешней России.

В условиях посткоммунистической трансформации России эти процессы приобрели совершенно иной смысл: доминирование в общественном сознании экономических интересов привело к одновременной потере ее этических, политических и социокультурных составляющих.

В российских трансформационных процессах столкнулись интересы трех важнейших субъектов (секторов): старой “социалистической” номенклатуры, появившихся недавно предпринимателей - бизнесменов (“новых русских”) и наемных работников. В этом столкновении “проигравшими оказались трудящиеся массы”²⁹⁰.

Многие рассматривают проходящие в России процессы как реализацию возможности социокультурной реформации. Однако имеющиеся различные теоретические построения, гипотезы нуждаются в эмпирической верификации. Одним из основных направлений такой верификации является исследование ценностей населения - их структуры, динамики, роли в социокультурной эволюции российского общества.

Ценности, считает Н.И. Лапшин, - это “существующие в сознании каждого человека ориентиры, с которыми индивиды и социальные группы соотносят свои действия. На основе этих ориентиров складываются конкретные типы поведения, в том числе социокультурные типы отношения россиян к политической и экономической трансформации нашей страны”²⁹¹.

Вот какие результаты были получены при проведении двух всероссийских исследований (июль 1990 г.; март 1994 г.), позволивших получить сопоставимые эмпирические данные о динамике ценностей.

Первым был обнаружен “факт определенной устойчивости россиян к базовым ценностям”. Лишь к трем суждениям поменялся знак отношения: суждения с ключевыми словами “комфорт для себя, своей семьи” и “быть яркой индивидуальностью” перешли из категории отрицаемых в категорию одобряемых, а суждение “жить как все”, напротив, из одобряемых стало отрицаемым.

Структурно-корреляционный анализ одобряемых и отрицаемых суждений выявил четыре макропозиции, отражающие структуру самых базовых ценностей и влияющие на уровень интеграции и дифференциации общества.

Три из четырех макропозиций - одобряемые, т.е. выражают одобряемые ценностные аспекты (суждения), одна - отрицаемая. Среди одобряемых одна - “повседневный гуманизм” - является по своей социальной функции интегрирующей, поскольку к ней тяготеет большинство россиян. Две другие макропозиции - “потребительский конформизм” и “предприимчивый нонконформизм” - дифференцируют население на конфликтующие между собой группы сознания, к каждой из которых тяготеет некоторое меньшинство граждан.

Четвертая макропозиция - “властолюбивый эгоизм” - выражает отрицаемые большинством ценностные аспекты. Она находится в остром конфликте со всеми тремя одобряемыми позициями, что служит выражением резко альтернативного характера отношений между политической властью и гражданским обществом, сложившихся уже в 1990 г.²⁹²

Вовлечение в 1994 г. в сеть корреляционных связей “повседневного гуманизма” таких модернистских ценностей, как стремление к успеху и общественному пониманию, высокая оценка инициативы, предприимчивости, позволили охарактеризовать эту позицию как “либеральный гуманизм”²⁹³.

Прежний “потребительский конформизм” трансформировался в достаточно современный рациональный конформизм, занимающий ныне 23% одобряемого ценностного пространства. Традиционная адаптация к обстоятельствам уступает место более современной аппеляции к законам; появляется готовность сколько угодно заниматься любой работой, которая дает хороший заработок и др.

Ядро предприимчивого нонконформизма, занимающего сегодня 24% ценностного пространства, в основном сохранилось. В 1990г. это были три ценности: инициативность, независимость, нравственность. Из них к 1994 г. определенно сохранились первые две.

Вместе с тем, прежняя эгоистичная конкурентность замещается потребительским индивидуализмом, который умалчивает о состязательности, но четко ориентирован на свое здоровье и благополучие (а не на свободу), на хороший заработок при любой работе, комфорт для себя и своей семьи.

В целом макропозиция предприимчивого нонконформизма вобрала в себя и закрепила в качестве еще одного центра своих ориентаций связку таких ценностных аспектов: “взаимопомощь важнее состязательности” плюс “для человека прежде всего важно соотнесение своей личности с жизнью своего поколения и его местом в истории страны”.

В целом совокупность ценностей предприимчивого нонконформизма предстает как консолидированная, уравновешенная в своих взаимоотношениях с либеральным гуманизмом и рациональным конформизмом. Она выполняет одновременно как дифференцирующие, так и интегрирующие функции в российском обществе.

Таковы элементарные позиции и макропозиции, существующие на основе одобряемыхценностей.Отрицаемыеценности (и в 1990 г. и 1994 г.) представлены одной макропозицией - “властолюбивым эгоизмом”.

Рассматриваемые нами исследования позволили сделать следующие выводы.

За короткий отрезок времени произошла заметная модернизация системы ценностей россиян. На 8-10% повысилась распространенность таких ценностей современного общества как свобода, независимость, инициативность. Одновременно снизилась распространенность таких ценностей традиционного общества как самопожертвование, следование традициям, вольность.

Существенным аспектом модернизации характера ценностей служит рационализация смыслов жизнедеятельности россиян. Так, если в 1990 г. большинство связывало решение своих жизненных проблем прежде всего с деятельностью властей, то в 1994 г. уже около 55% респондентов надеялись прежде всего на самих себя и во вторую очередь - на общероссийскую и иные власти²⁹⁴.

Все вышеизложенное и дает основания сделать главный вывод: “ныне ценностное сознание россиян находится отнюдь не в начале, а примерно в середине движения к модернистской системе ценностей или уже во второй половине этого пути. Такова главная тенденция - аттрактор, втягивающая российское общество в социокультурную реформацию”²⁹⁵.

Еще одно исследование, проведенное в 1992 и частично в 1993 году, отметило значительное уменьшение роли рациональной компоненты в сознании людей, трудности восприятия различных теоретических концепций, существенное возрастание действенности психологического фактора²⁹⁶.

Разуверившись в социализме, подавляющая часть людей так и не восприняла никакого другого общественного идеала. По данным исследования 1992 г., чуть более 10% опрошенных верят в прогрессивность буржуазных отношений для России; 15% считают, что “капитализм в равной мере имеет и свои преимущества и свои недостатки”. Большинство же (54%) ни в одну из социальных доктрин применительно к российскому обществу не верят²⁹⁷.

Были также зафиксированы серьезные изменения в шкале жизненных ориентаций у многих людей: значительно уменьшилась сфера социального и возросло значение сугубо индивидуальных ценностей.

Положительным аспектом данного процесса является развитие такого важного духовного качества, игнорируемого ранее, как осознание себя свободной, независимой, самоценной личностью, желающей опираться прежде всего на собственные силы и возможности, стремящейся к самореализации.

Отрицательными аспектами нравственной переориентации людей исследователи считают отступление на задний план или исчезновение вообще таких ценностей, как стремление быть полезным людям, находить смысл жизни в общественно значимой работе, в создании крепкой семьи и т.д.

На первое место все чаще выходят ценности потребления. Причем не просто желание иметь хорошую одежду, еду, мебель, машину и т.д., что вполне естественно, а стремление к вещи, как к главной, иногда единственной цели в жизни. Потребительская психология перерождается в потребительскую идеологию. По данным исследования 1988 г., людей, ориентированных на потребление как на единственную ценность, было 8-12% среди опрошенных. По результатам опросов 1993 г. таких стало 35-40%. Рост идет в основном за счет молодых²⁹⁸.

Сравнительные данные по группам рабочих, инженеров и студентов двух исследований 1980-1983 и 1992-1993 годов выявили для всех групп опрошенных рост значимости семьи. Семья как бы обнажилась под обломками разрушившихся институциональных структур. Сейчас тип человека, забывающего о семье ради работы, науки, политической или религиозной идеи становится все менее понятным для обыденного сознания²⁹⁹.

На свою семью в России могут положиться 64%, а вот на государство - только 9% опрошенных³⁰⁰.

Ряд обществоведов, однако, напоминают о том, что социологическая методология имеет как бесспорные преимущества, так и определенные ограничения. Д.В. Гудименко считает, например, что социологические опросы отражают лишь систему ценностей населения, не учитывая того важного обстоятельства, что Россия - страна “псевдоморфоз”, где форма хронически не соответствует содержанию.

А потому резонно предположить, что ценности (тем более декларируемые) не носят нормативного характера и не определяют достаточно жестко поведение людей. В России такое несовпадение особенно разительно.

Данные опросов в России дают представление в большей степени о том, какими люди хотели бы себя видеть, нежели о том, какими они являются в действительности. Реальное положение дел, полностью опровергает вывод о доминировании “коллективистских” ценностей в сознании россиян.

Неправомерным считает М.А. Чешков включение в “индивидуализм” показателей, характеризующих гедонистическое отношение к жизни, ведущее, по сути, к отождествлению этих понятий.

Получается так, что в российском социуме индивидуальное долгие годы было не более чем эманацией коллективного - в общественном сознании первое не противополагалось второму, а понималось как его специфическое отражение.