2.2. Несовместимость социальных институтов

Социальный порядок в России можно анализировать с помощью длинных цивилизационных волн - социокультурных процессов, прерванных в период коммунизма. К ним можно отнести: взаимное приспособление уровней притяжения (направлений развития) рынка и государства; институционализацию отношений между центрами и перифериями; социализацию индивидов и институтов для функционирования в рамках формальной или процедурной рациональности. Эти процессы влияют на социальное развитие России по мере восстановления ее связей с мировой системой и влияют на форму возникающего институционального порядка.

Не менее важен анализ с точки зрения коммунистического прошлого, в рамках которого сформировалась зависимость строительства социализма от исторического пути данной страны, которая влияет на процессы институционализации посткоммунистического порядка. Для более конкретного представления о такой зависимости надо учесть, как минимум, связь следующих событий и процессов: различия в методах осуществления социалистических революций, обусловленных историческими обстоятельствами, исходными дилеммами модернизационного развития и способами восприятия данных дилемм, а также культурными традициями. С учетом указанной зависимости посткоммунистический порядок становится результатом различных способов конституирования его ключевых субъектов. Эта зависимость определяет также институциональные и символические ресурсы, концепции и последовательность макросоциальных изменений.

Период нисходящей фазы коммунизма не менее важен для анализа социального порядка современной России. Неразрешенные противоречия привели к распаду СССР и всей "мировой системы социализма". На этой стадии клонящаяся к закату коммунистическая власть еще пыталась предотвратить распад, но сама она уже базировалась на спонтанной самоорганизации. Произошло окончательное конституирование правящего класса в субъект социальных преобразований и политики институционализации. Возникло множество институтов, обеспечивших воспроизводство субъектов нисходящей фазы социализма в новых социальных условиях. На первой фазе преобразований имел также место феномен символического равенства (ваучерная приватизация) и характеристики "революционного характера" затеянных преобразований. Имеется в виду искусственное ускорение событий и элементы инсценировки в средствах массовой информации. Правящий класс деловито подготовил себе "противников" ("демократов" и "коммунистов") из своих же собственных рядов. Он создал также символическое пространство, в рамках которого вырабатывался новый политический язык для фиксации чисто иллюзорных событий.

Указанные временные пространства определяют фон и рамки нынешней политики институционализации. Их можно рассматривать как определенную иерархию, в которой горизонты большей степени общности образуют условия для горизонтов меньшей степени общности и осуществляемых в их рамках действительных и символических действий.

Сегодня, в связи с повторным вхождением России и других посткоммунистических стран в рынок и демократию, обнажились те же самые дилеммы, которые стояли перед Россией еще в начале века. Речь идет прежде всего о ее периферийном экономическом и промышленном статусе в мировой системе. Значительная часть возникающих институтов может рассматриваться как ответ на стремление преодолеть такой статус. Одновременно возрождаются приспособительные процессы, связанные со стихийным поиском такого рынка и соответствующей ему государственной структуры, которые бы максимально понизили расходы, связанные с интеграцией с мировой системой. Коррозия имперской системы способствовала распаду территориального порядка, связывающего СССР и другие страны Восточной Европы в один экономический, политический и военный блок.

После падения советской империи эти политико-экономические артефакты остались один на один с дилеммами развития, обусловленными воздействием цивилизационных волн.

На протяжении последнего десятилетия стало ясно, что распад политико-экономических артефактов (СССР, Югославия) принимает насильственную форму. Этот процесс можно истолковать как подготовку почвы для сегрегации бывших социалистических стран и регионов и придание такой сегрегации военно-политического выражения для того, чтобы обеспечить затем лишь избирательную интеграцию некоторых из них в мировую систему. Хотя процессы и их институциональное выражение кажутся хаотическими, их можно истолковать как эффект проявления закона параллельной эволюции рынков и государств.

Таким образом, неравномерность экономического развития стран бывшего коммунистического блока привела к войнам и связанным с ними националистическим идеологиям. Но в отличие от Западной Европы XVII-XIX вв. теперь носителем националистических идеологий стал господствующий класс, сложившийся в условиях социализма. Эти страны в большинстве находятся на этапе догоняющей модернизации. Они одновременно вынуждены преодолевать наследие коммунизма, с одной стороны, и вступать в рыночную конкуренцию с субъектами зрелого капитализма, с другой стороны. В такой ситуации каждая из посткоммунистических стран просто стремится сбросить с себя республики и регионы, особенно неразвитые в экономическом отношении.

Для Западной Европы данные процессы относятся уже к далекому прошлому. В посткоммунистическом мире они принимают совершенно иную форму. Здесь распад становится этапом на пути лишь избирательной интеграции отдельных стран и регионов в мировую систему. Остальные могут оказаться в орбите притяжения тех центров, которые останутся на развалинах СЭВ. Таким образом, в посткоммунистическом мире возникают различные формы капитализма. Это различие выражается в институциональных формах экономики и политики.

Различные формы капитализма усиливаются процессами поиска национальной и государственной идентичности после распада коммунизма. До распада Россия отождествляла себя с СССР, Сербия - с СФРЮ, а Чехия - с ЧССР. Такое отождествление вело к ослаблению собственной национальной идентичности. Поэтому первым шагом национальной идентичности стало политическое закрепление, отвергающее принцип федеративного устройства. Аналогичные процессы развернулись в Азербайджане (отделение Карабаха), Грузии (отделение Южной Осетии и Абхазии), Молдавии (отделение Приднестровской Республики). Вооруженные конфликты здесь оказались сопряженными с референдумами, подготовленными и реализованными местными отрядами правящего класса, который спровоцировал население на поддержку национального, а не федеративного принципа политического устройства.

И здесь нетрудно установить принципиальное отличие от стран Запада. Например, в Испании издавна существуют региональные экономические различия, связанные с локальными формами национализма. Тем не менее первые выборы после падения режима Франко сформировали национальную идентичность на уровне страны, а не регионально-национальных образований. В значительной степени это объясняется тем, что реформы по стабилизации экономики были осуществлены еще в условиях авторитарного режима.

Наряду со своекорыстием, стремлением к самосохранению и политической безответственностью правящего класса спонтанные процессы взаимного приспособления экономики и государства в посткоммунистическом мире происходят в свете телевизионных юпитеров. "Бои за телецентры", развернувшиеся в период распада коммунизма, свидетельствуют лишь о том, что в телевизионной игре заинтересованы все отряды правящего класса, независимо от его "политической прописки". По крайней мере, ни один из лидеров новых государств, возникших в посткоммунистических странах, не пошел ни на ограничение роли телевидения в формировании массового сознания, ни на его отрыв от политических процессов и полное сосредоточение на пропаганде образцов высокой культуры.

Не менее важное значение для понимания данных процессов имеет появление в посткоммунистических странах несовместимых социальных институтов. Кризис экономической системы, отмечаемый всеми исследователями, не привел к распаду существующих административных структур. Из-за этого в рамках посткоммунистической экономики возникли институты с несовместимыми правилами функционирования.

Мировой рынок по-прежнему противостоит региональным рынкам на территории бывшего СССР. Для характеристики этих рынков В.Лепешкин ввел понятие "госструктур", которые организованы иерархически, включают гибридную форму собственности, охватывают целые отрасли и по-прежнему контролируются либо государственной бюрократией, либо мафией⁸¹. Аналогичный феномен появился в Польше, Болгарии и Словакии - как раз в тех странах, в которых структурная зависимость от советского рынка была наибольшей. Похоже, что в эту орбиту в последнее время втягивается и Белоруссия. Это явление, вместе с его политическими последствиями, на наш взгляд, образует более грозную форму воспроизводства правящего класса даже по сравнению с этническими конфликтами.

Прежде всего сам правящий класс заинтересован в кризисе экономической системы, но для достижения его интереса недостаточно разделения рынков на коммерческие и иерархические. Определение "иерархически организованный рынок" ввел К.Такео для описания специфики японской экономики. "В рамках организованных рынков, - отмечает он, - существуют:

1) Организационные структуры, базирующиеся на принципе коммерческой сделки, включая иерархические структуры в производстве и распределении и структуры без иерархии или стабилизированные отношения между равными.

2) Структуры, частично базирующиеся на коммерческих отношениях, но имеющие также другие цели (группы бизнеса).

3) Структуры без элемента коммерческой сделки (корпорации, союзы бизнесменов)"⁸².

Иерархически организованный рынок обозначает сложную институциональную структуру, в которой критерий прибыли не является единственным. Важное значение приобретают цели мобилизации и концентрации капиталов, стабилизации, сохранения, увеличения шансов в конкуренции с другими экономическими субъектами других стран. В рамках организованного рынка элементы вертикальной координации связаны с горизонтальными отношениями обмена, вход на рынок контролируется, а число участников ограничивается.

Анклавы организованных рынков существуют как в капиталистической мировой системе, так и в рамках порядка, возникающего на развалинах СССР И СЭВ. Но внешнее подобие не должно вводить в заблуждение. По разным оценкам от 40% до 60% денег, циркулирующих на рынках СНГ, имеют мафиозное происхождение⁸³. Эти деньги не допускаются в банковскую систему Запада, поскольку она ставит перед ними довольно эффективные барьеры. Они испытывают также затруднение при включении в официальный денежный оборот внутри СНГ. Таким образом, существует принципиальное различие между организованными рынками стран Запада и России.

В рамках российской экономики возникают две несовместимые институциональные системы. Элементы каждой из них ориентированы либо на действительное вхождение в структуру экономических отношений, либо на воспроизводство административных структур независимо от любых преобразований. Тенденция к воспроизводству сближает посткоммунистические рынки с централизованной экономикой. Из-за этого отдельные предприятия, заинтересованные в производстве, все более вступают в конфликт с ведомственными иерархиями, сосредоточенными в Москве, и целиком контролируемыми финансовыми олигархиями.

Различие рыночной и властно-иерархической логики действия и уровня организации в деятельности экономических институтов ведет к сознательному блокированию обмена средствами и персоналом между ними. В блокировании заинтересованы госструктуры. Они стремятся обеспечить для себя приоритет для вхождения в западные рынки, несмотря на то, что расходы на интеграцию экономики в целом постоянно растут.

В результате на рынках посткоммунистических стран господствуют госструктуры и мафия. Для выхода на такие рынки требуется создание экономических структур с той же степенью этатизации, централизации и монополизации, которая характерна для госструктур. Ни один из посткоммунистических лидеров пока еще не пошел на сознательное разрушение таких структур для входа в мировую экономическую систему.

В той части посткоммунистической экономики, которая тяготеет к западным рынкам, тоже появляются элементы организованного рынка для увеличения конкурентоспособности с западными партнерами, но одновременно для мобилизации и концентрации капитала в целях сохранения контроля над внутренним рынком. Эти структуры более открыты по сравнению с теми, в которых доминируют госструктуры и мафия. Иерархизация в них проявляется меньше, а роль коммерческих стандартов значительно больше: Однако экономические структуры, действующие на рынках прежнего СЭВ, - пишет П. Ивенс, - больше заинтересованы в самосохранении, нежели в приспособлении к нормальным стандартам коммерческой деятельности. Особенно это проявляется в том, чтобы сохранить взаимодействующих партнеров в других странах... Но в системе, ориентированной на западные рынки, попытки перебрасывания на других части расходов чаще имеют опосредованный и квази-рыночный характер. Они состоят в гарантировании для себя исключительного доступа к таким институтам рыночной инфраструктуры, которые понижают риск и расходы сделок, но финансируются всеми налогоплательщиками. Тогда как система, ориентированная на рынки России, СНГ и бывших стран СЭВ, включает значительно более сильную административную и политическую компоненту⁸⁴.

Итак, в посткоммунистических странах возникают несовместимые институты в экономической сфере. Первый тип институтов ориентирован на внешнюю и формальную совместимость с аналогичными западными институтами, хотя принципы организации, иерархии и регулирования не соответствуют западным стандартам, поскольку сложились в условиях коммунистической системы. Второй тип институтов непосредственно отражает интересы посткоммунистического правящего класса. Для достижения своих стратегических и экономических целей этот класс создает в странах ближнего и дальнего зарубежья несовместимые экономические институты, в которых государственная собственность по-прежнему господствует над рынком. Это увеличивает вероятность удержания стран ближнего и дальнего зарубежья (бывшего СССР и Варшавского Договора) в буферной зоне, затрудняя их интеграцию с Европейским Сообществом. Эти институты облегчают отмывание денег и включение их в стабильную финансовую систему. Они позволяют правящему классу современной России получить институциональный опыт по переброске части собственных расходов (например, связанных с восстановлением империи) на бюджеты стран - республик и сателлитов бывшего СССР.

Но не только в политике и экономике происходит институциональная дезинтеграция. Канва подобного социального «раздвоения» прослеживается уже на уровне установок общественного и группового сознания, постоянно подпитывающего институционалихацию социальных отношений разных, порой альтернативных, типов.

Разрушение прежней институциональной структуры и формирование новой порождает проблему несовместимости ряда новых социальных институтов со «старыми». С одной стороны, эта проблема носит естественный характер, с другой стороны, продление времени подобной несовместимости обостряет социально-экономические проблемы переходного общества, так как старые и новые институты начинают мешать деятельности друг друга, усиливая дезинтеграцию общества.

Наибольшую несовместимость можно наблюдать между институтом частной собственности и такими «старыми» социальными институтами, как судебная и правовая система, а также банковская. Права собственника и инвестора до сих пор являются мало защищенными, и, несмотря на декларации политиков, инвестиционный климат в России остается неблагоприятным. Презентация правительственной программы, разработанной Центром стратегических разработок, опять показала, что реформирование судебной системы откладывается на неопределенное время (хотя отметим, что предусмотрено почти двукратное увеличение бюджетных расходов на содержание судебных органов). Одновременно появляются явные признаки того, что, несмотря на обещания властей, могут подвергнуться пересмотру результаты приватизации крупных объектов бывшей госсобственности (первый сигнал – возбуждение Московской прокуратурой дела об отмене итогов приватизации «Норильского никеля»). Более того, очевидно, что этот пересмотр будет носить выборочный характер и диктоваться политической конъюнктурой. В условиях слабой и зависимой от государства судебной системы решение проблемы будет носить неформальный характер, а борьба может вестись с помощью СМИ, а также жесткого политического противостояния, при котором будут затрачены многочисленные ресурсы разных видов. В результате политические и экономические издержки конфликтующих сторон окажутся совсем немалыми.

Другой пример – несовместимость институтов рынка и институтов, способствующих повышению социальной и территориальной мобильности рабочей силы. Это - отсутствие у россиян возможности свободно перемещаться по территории страны для получения работы ввиду недоступности или затрудненности покупки жилья или обмена (продажи старого с покупкой нового жилья). Невозможность получения льготного кредита для приобретения жилья или открытия своего бизнеса делают проблематичными раскрытие потенциала рыночной системы.

Несовместимы рыночные институты и с наиболее распространенным сегодня порядком заполнения вакантных рабочих мест, носящим неформальный характер. Если в полноценной рыночной экономике принципами заполнения вакансий являются достижение максимальной производительности и рационализация издержек, то в переходной российской экономике отдается предпочтение принципу минимизации издержек при фактическом игнорировании принципа повышения производительности труда.

Последнее особенно ярко проявляется в несовместимости рынка и нынешнего механизма оплаты труда. (При этом мы вводим за скобки проблему несвоевременной оплаты труда). Имеется в виду, прежде всего практика неравной оплаты за одинаковый труд (по количеству и качеству), значительный разрыв в оплате труда работников различных отраслей экономики и, безусловно, наличие огромного числа работников, имеющих доходы ниже стоимости воспроизводства рабочей силы. Антирыночный характер нынешней системы оплаты труда можно увидеть и в обращении ряда руководителей предприятий (организаций) к специалистам с просьбой разработать систему не стимулирования высокоэффективного труда, а уменьшения оплаты труда своих работников.

Отметим несовместимость рыночных институтов и нынешнего института собственности на землю. Как известно, принятие Земельного кодекса с вариантом оборота сельскохозяйственных земель торпедируется левыми фракциями в Государственной думе, выражающими позицию немалой части общества. В условиях резкой социальной дифференциации населения по экономическому признаку разрешение частной собственности на землю может еще больше обострить проблему социального неравенства. Если вспомнить эксцессы, сопровождавшие приватизацию госсобственности и жилья граждан (многочисленные случаи мошенничества и даже убийства собственников квартир), то негативные прогнозы относительно возможной ситуации на рынке земли имеет под собой серьезные основания.

Несовместимо с рыночным институтами положение, существующее с предприятиями (фирмами) – реальными банкротами, а также с многочисленными фактами лжебанкротства. Законодательство о банкротстве пока не работает в полную силу.

Трудно сочетаются рыночные принципы с нынешней деформированной структурой рынка личных сбережений, сложившейся в результате ассиметрии информации, возникающей в отношениях между вкладчиками и финансовыми структурами. Наличие, по оценкам экспертов, около 40 млрд. долларов в виде неорганизованных сбережений - результат отсутствия институционализированных способов определения потенциальными инвесторами уровня честности и компетентности финансовых организаций, а также отсутствия института страхования вкладов граждан.

Децентрализация власти сопровождается несовместимостью властных институтов разных уровней власти – федеральных и региональных, с одной стороны, региональных и муниципальных, с другой стороны. Первые в названных парах с трудом воспринимают идею о необходимости перехода от административно-командных к партнерским взаимоотношениям друг с другом. Отсюда постоянно наблюдаемые попытки вышестоящей власти «поглотить» нижестоящую (Кремль не прочь отбросить демократические «тонкости» для восстановления прежнего контроля над регионами, а последние, в свою очередь, имеют аналогичные планы относительно городов и районов).

Проблема несовместимости социальных институтов является актуальной не только для экономической и политической сфер жизни переходного российского общества. Данные социологических опросов различных исследовательских центров показывают существование двух мало совместимых между собой систем ценностей – традиционалистскую и модернизационную⁸⁵, что позволяет даже говорить о расколе в ценностной системе общества.

Л.Б. Косова отмечает возникновение и параллельное существование двух социальных миров, которые принципиально отличаются «своими поведенческими образцами, структурами авторитетов, рамками идентификации, информационно-коммуникативными полями»⁸⁶. Внешне это находит свое отражение в возникновении двух потребительских рынках с различным уровнем цен и набором товаров и услуг⁸⁷. Иными словами, представители этих двух социальных миров ходят в разные магазины, а их дети посещают разные школы (лицеи), то есть социальное разделение проявляется и в разделении территориальном. Такое социальное и пространственное разделение способствует углублению ценностного раскола общества.

В теории «миров» выделяется семь базовых институтов, различающихся процедурами координации, совокупностью объектов и требованиями к поведению индивидов.

1. «Мир» рыночный, требующий от поведения людей таких качеств, как рациональность, «симпатия», ответственность.

2. «Мир» индустриальный, ожидающий от индивидов поведения, характеризующегося функциональностью и согласованностью.

3. «Мир» традиционный, основанный на персонификации связей и традициях.

4. «Мир» гражданский, базирующийся на принципе приоритета общих интересов.

5. «Мир» общественного мнения, координация в котором основана на наиболее известных и популярных событиях.

6. «Мир» вдохновения и творческой деятельности.

7. «Мир» экологический, в котором действует императив сохранения наличного природного равновесия.

Согласно этой теории (Л. Болтянски, Л. Тевено), социальный порядок поддерживается благодаря сохранению (установлению) равновесных отношений между «мирами» и купированию попыток экспансии любого из базовых институтов. Кроме этого, необходимо нормальное функционирование каждого базового института, взятого самого по себе.

Переходное общество нуждается в достижении равновесия «миров» путем компромисса, осуществляемого как на микро-, так и на макроуровне.

В качестве главного субъекта, помогающего поиску компромисса, как правило, выступает государство, отвечающее таким двум требованиям, как демократичность и равноудаленность от «групп давления».

Очевидно, что постсоветское государство не соответствует ни одному из этих требований. Результатом такого положения дел, по мнению А.Н. Олейника, является ситуация «отказа от поиска компромисса, обособления индивидов на основе признания, что «нет ничего значимого», что нет тех норм или принципов, которые стоило бы защищать и искать компромиссное решение»⁸⁸. В повседневной жизни это проявляется в ограничении контактов кругом близких людей, входящих в «мир» традиционный, и отказом в доверии всем иным индивидам и структурам (экономическим и государственным).

Заметим, что согласно данным международного исследования, проведенного в 1995-1996 гг., почти 2/3 опрошенных россиян видят опору в семье, а на помощь государства рассчитывают всего 9%⁸⁹.

В итоге происходит «рассыпание» социально-экономической системы на «фрагменты» и утрата ею целостности. «Неизбежные столкновения между «фрагментами» приводят не к поиску компромисса, а к усилению «шума», вызываемого несовместимостью различных норм и процедур координации»⁹⁰.

Таким образом, проблема несовместимости социальных институтов переходного российского общества актуальна как внутри «миров» (базовых институтов), прежде всего рыночного и гражданского (экономика, политика, ценностная система), так и для их взаимодействия.