16*. Е. Б. Вахтангову

  

Июль 1921

Покровское-Стрешнево

Милый, дорогой, любимый

Евгений Богратионович!

   Перед самым отъездом из Москвы узнал о Вашей болезни. Думал звонить ежедневно отсюда в клиники, но телефон испорчен и сообщения с Москвой нет. Поэтому живем здесь и волнуемся. Сейчас зашла сестра из Всехсвятского санатория и сказала, что Вам лучше. Дай бог, чтоб это было так. Пока не поправят телефона, буду искать всяких новостей о Вас. Верьте, что мы все Вас очень любим, очень дорожим и ждем Вашего выздоровления¹.

   Да хранит Вас господь.

Сердечно любящий Вас К. Станиславский.

   Я только третий день отдыхаю, так как мой сезон в этом году только что кончился, а 15 августа, говорят, начнется опять. За это время я поставил три оперных спектакля ², и если прибавить к этой работе "Ревизора"³и "Сказку"⁴, плюс возобновление трех старых пьес, то выйдет, что я не даром ем советский хлеб и могу отдохнуть⁵.

Ваш К. Станиславский

  

17. А. А. Кублицкой-Пиоттух

  

26 сентября 1921

Москва

Глубокоуважаемая Александра Андреевна!

   Недавно, возвратясь в Москву, я прочел Ваше письмо на имя жены¹, которое пришло с очень большим опозданием. Спешу ответить на те вопросы, которые касаются меня.

   Но прежде мне хочется покаяться Вам в том, что я усиленно пытался написать Вам письмо после рокового известия о смерти дорогого Александра Александровича. Благодаря своей бездарности я не нашел слов, достойных великого горя, которое нас всех постигло. Я не посмел говорить о нем обычными избитыми словами соболезнования и потому -- молчал.

   И теперь я пытаюсь записать в свой дневник красивые, поэтические, неуловимо тонкие, ароматные воспоминания о любимом человеке и великом поэте. Как бы мне хотелось, чтоб эта трудная и непосильная мне задача удалась мне и получила достойную художественную форму!!²

   Но... о Блоке надо говорить стихами, а я не поэт. Мне так же трудно и непривычно писать, как поэту -- играть на сцене.

   Если моя задача мне удастся, пришлю и буду счастлив; нет, -- опять принужден буду молчать.

   Да хранит Вас бог, и да поможет он Вам перенести тяжелое испытание.

Душевно преданный

К. Станиславский

   1921 26/IX

  

18*. В. Ф. Грибунину

  

15 октября 1921

Москва

Дорогой Владимир Федорович!

   Я получил Ваше письмо, с сердечной болью прочел его, заметил его тон, почувствовал Ваше отношение к театру, к товарищам, ко мне. Что ж делать! Да простит Вам бог этот тяжелый удар, который Вы наносите нам всем -- в одну из самых трудных минут жизни нашего театра.

   Я передам Ваш ультиматум дирекции, как только выздоровлю¹. Думаю, что все Ваши требования, как правильные, так и неправильные, будут немедленно исполнены, так как театру нет другого выхода.

С почтением

К. Станиславский

   1921 15/IX

  

19*. В. Ф. Грибунину

  

16 октября 1921

Москва

Дорогой Владимир Федорович.

   Правильным требованием я считаю Ваше требование пайка. Его лишили Вас не я и не Немирович-Данченко. Я не имелрешительно никакого отношения к распределению пайков. Ими распоряжалась избранная Вами же и Вашими товарищами -- артистами и рабочими -- комиссия. Это она встала на благотворительную почву и решила, что Бутова одинока и больна и потому должна получать паек, а Вы, имея в доме паек Веры Николаевны¹, можете обойтись без своего пайка. Я протестовал и теперь протестую против такого взгляда. Поэтому Ваше предположение о том, что я имел какое-либо отношение к этому делу, -- заблуждение.

   Неправильным я считаю Ваше требование заменить Вас сразу в спешном порядке в обеих пьесах ("Дно" и "Ревизор")², которыми ограничивается репертуар первой группы³. Вы не можете не понимать, что, оставаясь с этими двумя пьесами, мы скоро лишимся сборов. Нужна энергичная, быстрая работа по введению Тургенева, "Трактирщицы" и пр., по подготовке "Плодов" и "Тарелкина"⁴. Вы знаете также, что замена Земляники потребует для пантеонной пьесы⁵двух недель ежедневной работы с моим личным участием, так как Вашей режиссерской работы я еще не знаю⁶. Земляника участвует во всех общих сценах, поэтому придется делать общие репетиции и даже 1 или 2 -- народных. Такое Ваше требование к измотанным режиссерам и артистам-товарищам мне представляется несправедливым. Несправедливо и то, что Вы считаете себя одного вправе отказываться от набивших оскомину ролей. Поверьте, дорогой Владимир Федорович, что и мне Сатин, Крутицкий, Кавалер ди Рипафратта, Гаев и пр. осатанели. Мало того, я состарился для них, и тем не менее я не считаю себя вправе отказываться. И Москвину до ужаса надоел Лука... И этот Ваш взгляд мне представляется неправильным.

   Правильным мне представляется Ваше право на новую роль и работу. В этом вопросе я стараюсь сделать что могу. Захотели вы играть профессора, я старался доставить Вам эту роль; разонравилась она Вам, я просил передать ее Лужскому. Вам не понравилась роль мужика, я просил передать ее Баталову. Вам захотелось играть Федора Ивановича, я уговорил Лужского уступить ее Вам⁷. Не моя вина в том, что в "Плодах" нет любимой Вами роли. Не по моей вине разговор о репертуаре и вопрос слияния с Первой студией решался в сентябре, а не в январе прошлого сезона. Вы знаете, кто вызвал эту задержку.

   Поверьте, что я с гораздо большей охотой работал бы над другой пьесой, хотя бы над "Женитьбой", с Вами и Москвиным. Верьте, что к Вашему стремлению к работе я отношусь с искренним участием и готов всегда придти Вам на помощь в чем только могу.

Ваш К. Станиславский

   1921 16 окт.