227*. С. Г. Бирман и е. И. Корнаковой

  

   Москва 19. 1. 1931

19 января 1931

Дорогие

Серафима Германовна и Екатерина Ивановна.

   Простите, что не сам пишу. Спасибо Вам за память и чудесные цветы. Ваша память обо мне меня очень тронула. Я очень часто думал о Вас.

   Люблю и грущу.

Ваш К. Станиславский

  

228*. И. Я. Гремиславскому

12 марта 1931

Москва

   Я послал списки на проверку тем лицам, которые знают цену костюмов, которым я отдавал в свое время свою жизнь. Вы этого, по-видимому, не знаете. Иначе я не могу себе объяснить представленного Вами к уничтожению списка. "Горе от ума" и "Ревизор" -- ценность в репертуаре театра. Они пойдут, и очень скоро. Поэтому переделку их я считаю очень необдуманным шагом и удивляюсь, что Вы это предлагаете. Я запрещаю трогать ту и другую пьесу (ни одного костюма, ни одного галстука, ни одной перчатки). Костюмы же этих пьес, так точно как и "Тургеневский спектакль" (40, 50 и 60-е годы), объявляю музейными вещами, не подлежащими никогда уничтожению. Я их делал, я имею право их сохранить.

К. Станиславский.

   Без моего контроля ни одного костюма мужского и дамского не трогать и не переделывать.

К. Станиславский

  

229. Л. Я. Гуревич

   9 марта 1931

   Москва

9 апреля 1931

Дорогая и милая Любовь Яковлевна!

   Простите, что пишу на бумаге с дырочками. Другой нет под руками. Спасибо за Ваше письмо, в ответ на которое снова повторяю: делайте как найдете нужным.

   Внутренняя человеческая жизнь. Пусть будет так.

   По поводу органических подлинных чувств. Вы не пишете, как их назвать. Согласен на Ваше название.

   Я тоже делаю различие между сценическим и подлинным переживанием. Очевидно, это различие недостаточно ясно у меня выражено. Я говорю, что на сцене артист живет подлинным чувством, но аффективного происхождения, то есть подсказанным аффективной памятью, в которой чувство очищалось от всего лишнего {Согласен, что не сама аффективная память делала эту очистку, некто, что и как это делал -- не знаю. [Примечание К. С. Станиславского.]}. Это чувство -- квинтэссенция всех подобных ему чувств. Благодаря своей очищенности и сгущенности оно в иных случаях бывает сильнее, чем подлинное жизненное чувство.

   Мне рассказывали недавно, что одна выздоровевшая после операции больная не то чтобы сошла с ума, а получила сильнейшее нервное расстройство не тогда, когда ей делали операцию, и не первое время после нее, а когда она вернулась домой, в свою комнату, и вспомнила начало болезни и все, что за этим следовало. [...]

   Актер живет на сцене именно такими воспоминаниями из прошлого, и я их называю -- подлинными.

   Когда затрагиваем на сцене эти аффективные воспоминания, то они и им подобные оживают все сразу. Оживает их квинтэссенция -- синтез. По-моему, это сильнее, чем подлинное чувство одного частного случая. Еще маленькая тонкость: почему актеры полюбили слово "магическое"¹. Оно говорит:если б дело было так-то и так-то, что бы Высделали? Для того чтобы по чести сказать, как бы я поступил именно сегодня, необходимо проделать совершенно то же, что происходит в жизни; так же раскинуть мозгами, так же выпустить во все стороны щупальцы интуиции. В эти минуты или секунды артист совершенно забывает сцену и живет самой подлинной человеческой жизнью. Единственное ее различие то, что в эти секунды он иногда чувствует подлинность своего переживания гуще, чем в самой жизни. Доводят ли эти минуты до сумасшествия? К счастью, нет. Но до обмороков доводят, так точно как и до какого-то экзальтированного чувства. (На генеральной репетиции "Татьяны Репиной" произошел с Марией Николаевной такой странный случай, вызвавший тревогу в зрительном зале. Зрителям показалось, что она на самом деле отравилась. Сама Ермолова не могла дать ясного отчета в том, что произошло. Это, конечно, не сумасшествие, но минута или секунда какой-то странной ненормальности².)

   Я Вам говорю то, что и Вы знаете не хуже меня. Но вопрос не в этом. Вопрос в дурацкой, дикой и бездарной, умствующей и не чувствующей искусства аудитории. Мало того, -- подлой аудитории, которая занимается придирками к словам, вроде Афиногенова, которого недавно один господин спросил: неужели же вы не поняли, в каком смысле Станиславский говорит о том, что "когда играешь злого -- ищи, где он добрый". На это Афиногенов ответил: "Мне выгоднее понять так, как я сказал" ³.

   Вы говорите дальше, что они возникают по желанию самого актера, через магическое если б. В том-то и магичностьесли б, что они возникают не по желанию актера, а по реальной жизненной необходимости.

   Секрет в том, что актер ничего ни желает, ни не желает. Он отвечает на вопрос, заданный себе: что бы я сделал, если бы... и т. д. Он сделал бы совершенно то же, что и в жизни, а если б захотел поступить иначе, то сфальшивил бы, наиграл, не пережил бы так, как нужно, и не поверил бы тому, что делает на сцене.

   Но, повторяю, теперь дело не в этом, а в идиотски умной аудитории. Приходится применяться к ней, чего я не умею и в чем вполне доверяюсь Вам.

   Далее Вы пишете, что они совершаются (т. е. сценические поступки и переживания) бескорыстно, через магическое если б, не затрагиваясобственных интересов. По-моему, это не совсем так. Творческие моменты на сценетолько те, которые вызваны магическимесли б. Поэтому я сейчас буду говорить о них. Если я искренно отвечаю на поставленныйесли бвопрос, то в тот момент, когда я это делаю, я живу своей собственной эгоистичной жизнью.

   В эти моменты роли нет. Есть -- я сам. От роли и пьесы остаются только условия, обстоятельства ее жизни, все же остальное мое собственное, меня лично касающееся, так как всякая роль в каждый еетворческий момент принадлежит живому человеку, т. е. самому артисту, а не мертвой схеме человека, т. е. роли.

   Все жизненные подробности, детали, пропущенные поэтом, возвращаются в роль актером. Это делается невидимо, в паузах, в подтексте, они включены в самое чувство, которое передается актером, которое стало синтезом всех аналогичных переживаний со всеми сопутствующими ему деталями и пропущенными автором предлагаемыми обстоятельствами. Последние, повторяю, возвращаются актером в жизнь роли с помощью вымысла, воображения, которым они все время окутываются, как тора облаком.

   Вы пишете далее: "Они поддаются уплотнению, сокращению в партитуре роли при посредстве творческого сознания". Да. Они прежде всего поддаются уплотнению -- вымысла воображения. О чем я только что сказал. Сокращается лишь то, что актеру не дорого в жизни, что и там проходит незамеченным и лишь отвлекает его от дорогой ему сущности. По-моему, это усиляет, а не ослабляет органичность переживания.

   Вы говорите дальше, что в жизни события развертываются не по творческому сознанию, а непроизвольно.

   А разве нет еще большей непроизвольности и полной бессознательности в творческой интуиции, воображении, которое выдумывает свои вымыслы или, вернее, угадывает подлинную жизнь и подсказывает ее чувству. Никогда сама подлинная жизнь не подскажет нам того, что происходит в жизни нашего воображения. В этой области возможно то, что немыслимо в жизни.

   Но опять-таки повторяю, что все это относится к нам с Вами, а не к той идиотской аудитории, которая будет придираться к терминологии, чтоб показать свое тупоумие.

   Магическое если б заменитьтворческим если б. Если нужно, придется заменить. Надо будет сделать сноску или ставить в скобки (магическое), так как оно среди актеров здесь и за границей получило огромную популярность. Недавно читал статью Чарли Чаплина, который все свое творчество основывает на магическомесли б (выдавая его за свое изобретение)⁴.

   Совершенно согласен с Вами и в том, что необходим специалист. Курьез в том, что я пишу о самом трудном психологическом моменте -- о творчестве духа, а сам ровным счетом не прочел и двух книг по психологии⁵. Это меня смешит и удивляет в одно и то же время. Я полный невежда, и потому Баша помощь и помощь специалиста мне необходима. Я уже просил поговорить об этом деле Подгорного со Шпетом. Он, кажется, говорил, но результата я не знаю. Сегодня Подгорный вернется из Ленинграда, и я спрошу его.

   Как Вы думаете, какие материальные условия надо ему предлагать? Этот вопрос для меня непосилен для разрешения, так далек я от всяких научных и литературных дел.

   Как я хочу, чтоб Вы скорее поправились. Не с эгоистической целью -- ради книги, а потому, что я Вас искренно люблю и хочу, чтоб Вы и Ваш светлый ум жили и сияли в нашей тусклой жизни. Мечтаю, что скоро, когда станет тепло, Вы будете приезжать в наш садик и лежать в мягком кресле, а потом отдыхать в одной из свободных комнат. Вот тогда мы заработаем на солнце. А в антракте будете слушать музыку и репетицию оперы.

   Вот два дня как мне не дают написать письмо. Оно, должно быть, очень путаное. Тем не менее посылаю, так как в нем: есть и деловые ответы. Вы мне пишете такие чудесные литературные письма, а я посылаю Вам свою мазню. Не сердитесь. Это время меня очень замотали.

   Обнимаю. Христос воскресе. Целую трижды.

Ваш К. Станиславский