72 *. H. Д. Телешову

  

   Москва, 9-го февраля 1925 года

9 февраля 1925

Дорогой и глубокоуважаемый Николай Дмитриевич!

   Обстоятельства складываются так, что я не могу лично принести Вам горячих поздравлений с торжественным днем юбилея Вашей 40-летней прекрасной, красивой литературной деятельности. Мысленно перелистываю тома и страницы, Вами написанные, вспоминаю жизни человеческих душ, Вами созданные, и меня вновь начинает греть нежное, благодарное чувство и любовь к Вашей артистической и человеческой личности, всегда озаренной чистотой и искренностью Ваших внутренних стремлений и переживаний. Несмотря на тяжесть пережитых годов, Вы остались тем же светлым, добрым, талантливым, и за это мы Вас все любим, чтим и благодарим.

  

73. Л. Я. Гуревич

  

10 февраля 1925

Москва

Дорогая Любовь Яковлевна!

   Я сконфужен, смущен, тронут, благодарен за все Ваши труды¹. Напрасно Вы церемонитесь -- черкайте все, что лишнее: у меня нет никакой привязанности и любви к моим литературным "созданиям", а самолюбие писателя еще не успело даже зародиться. Я боюсь, когда надо что-нибудь вновь переделывать. Так, например, как быть с петербургскими и провинциальными гастролями. Можно их выкинуть, так как, Вы совершенно правы, они прескверно описаны.

   Сейчас, при моей теперешней трепке, я физически не смогу сосредоточиться, чтобы отдать, как бы следовало, душу нашим санктпетербургским друзьям.

   Что касается праздников и трудовой жизни актера, то мне казалось, что все описываемые мытарства дают понятие о труде. Постараюсь где-нибудь что-нибудь втиснуть для убеждения трудящихся масс.

   Что касается моих критических статей о Чехове -- валите черкайте и кроите их вовсю. Только мне жаль Вас. Может быть, просто их похерить. Я написал их не потому, что они мне нужны, но потому, что, казалось, надо занять побольше места для Чехова, когда говоришь о чеховском театре.

   Я сейчас не живу из-за этой книги. Издатели напирают. Требуют по контракту выполнения сроков, иначе -- все расходы и убытки за мой счет. Заваливают меня вопросами и гранками. Я не понимаю их знаков... Получается водевиль под заглавием "Беда, коль пироги начнет печи сапожник".

   Когда сдам последнюю рукопись и гранку, я буду счастливейшим человеком, а когда выйдет книга -- мне кажется... я буду смотреть на крюки, чтобы решить, на каком из них удавиться. Да!. Скверно быть актером, но писателем!!...??²

   Целую ручки, а дочери душевный привет.

   Прилагаю с извинениями рукопись о Чехове. Извиняюсь, благодарю. Чем больше Вы ее перекроите и почеркаете, тем лучше³.

Сердечно любящий К. Алексеев

   1924. Вторник

  

74. С. Д. Балухатому

  

   Москва, 14 февраля 1925 года

14 февраля 1925

   Я очень благодарен за Ваше внимание и обращение, искренно желал бы Вам помочь в Вашей интересной работе¹. Имейте в (виду, что мизансцены "Чайки" были сделаны по старым, теперь уже совсем отвергнутым приемам насильственного навязывания актеру своих, личных чувств, а не по новому методу предварительного изучения актера, его данных, материала для роли, для создания соответствующей и нужной ему мизансцены. Другими словами, этот метод старых мизансцен принадлежит режиссеру-деспоту, с которым я веду борьбу теперь, а новые мизансцены делаются режиссером, находящимся в зависимости от актера.

   Ввиду вышесказанного я очень дорожил бы тем, чтобы, прежде чем говорить в книге о моей мизансцене, было бы предисловие, выясняющее все то, что я только что изложил².

   Искренно желаю Вам успеха

К. Станиславский