1.2. Функции писем. Особенности бытования
Многообразие терминологии, столь значимое для исследователя, на самом деле лишь практическое следствие такой важнейшей характеристики средневековой эпистолографии как многофункциональность. В Средние века в виде письма могло быть написано практически все, от официального документа до поэмы. И действительно, при том, что большая часть официальных документов Средневековья создавалась и функционировала именно в качестве писем, в рамках эпистолярного жанра иногда писались целые трактаты: например, трактат Петра Дамиани «О божественном всемогуществе», который сам автор назвал epistola или знаменитая «История моих бедствий» Петра Абеляра16.
Между этими двумя крайностями (документ и поэма) располагались десятки возможных вариантов (прошения, советы и инструкции, дружеские послания, письма, служащие просто для информирования собеседника и др.). Средневековые авторы не создали устойчивой классификации: лишь с XII в. одним из самых распространенных вариантов становится функциональное деление писем на «приказы, советы, просьбы и предупреждения»17. Все эти четыре типа представлены в ранних письмах Иоанна Солсберийского (диаграмма 1), однако в них есть и не попадающие под эту классификацию (например, дружеская переписка, не содержащая ни просьб, ни предупреждений).
Диаграмма 1. Функциональные типы писем в источнике
Один из упомянутых выше видов писем имел особенности бытования, о которых необходимо рассказать подробнее. Это письма-документы. Как официальные документы (то есть, послания, имеющие юридическую силу) функционировала значительная часть писем Иоанна (18%): от лица архиепископа Теобальда (его приказы клиру, обращения «ко всем верующим» и завещание) и упоминающиеся в тексте послания других лиц, чаще всего, связанные с судопроизводством. Например, оправдательные письма свидетелей, истцов и ответчиков(ep. 2, 8, 11, 47, 72, 80, 131). По юридической силе они приравнивались к устным показаниям и могли стать решающим аргументом в споре.
Юридическая значимость писем, естественно, накладывала отпечаток на их функционирование: подобно современным нотариальным актам, они должны были быть особым образом заверены, и факт их подлинности становился предметом для дискуссии. Так в письмах Иоанна пять раз упоминается печать (ep. 5, 32, 67, 76, 131), подтверждающая истинность посланий (особым образом оговаривается случай, когда у писем печать отсутствовала – в этом случае они должны были быть подтверждены свидетелями (non signatis tamen sed testibus munitis) (ep. 131). Неудивительно, что письма нередко подделывались: Иоанн зафиксировал три таких случая (ep. 57, 67, 88); пойманные с поличным были отлучены от церкви. Предоставление копии вместо оригинала письма специально оговаривалось (ep. 76).
1.3. Роль посланника
«Податель сего объяснит суть дела более подробно» (Lator praesendum rem plenius exponent) – эта фраза-формула в ранних письмах Иоанна Солсберийского появляется лишь однажды (ep. 7) и еще одно письмо завершает её более развернутый вариант: «Остальные обстоятельства этого дела будут подробнее изложены устно подателем сего» (Cetera quae ad praesentem articulum pertinent lator praesentium poterit uiua uoce commodius aperire) (ep. 117). Ко второй половине XII в. это были уже лишь устойчивые фразы, но изначально их возникновение вызвала реальная действительность, а именно – значительная роль посланника (nuntius) при передаче письма.
Как видно уже из этих двух фраз, задача передававшего письмо отнюдь не ограничивалась его вручением адресату: ему также могло быть поручено рассказать о деталях, не упомянутых в письме. Именно такая важная роль была возложена архиепископом Теобальдом на двух своих посланников к королю Генриху II – архидьякона Эксетера Варфоломея и королевского капеллана Вильяма де Вера (ep. 125). В июне 1160 г. Генрих II собирал в Лондоне церковный собор (на нем присутствовали и светские магнаты), чтобы положить конец папской схизме Александра III и Виктора IV. Решение после долгих споров, о которых упоминается в письме Теобальда, было принято в пользу Александра III18. Самому Теобальду, согласно тексту письма, королевским приказом было запрещено высказывать свою точку зрения по этому поводу до окончания собора. Письмо, очевидно, было написано вскоре после его завершения: Теобальд сообщает королю, что теперь считает себя обязанным передать ему свой «совет» (consilium... dictare debuerat). Однако в тексте письма совета нет: перефразируя «Апокалипсис» (Откр. 22:10), прелат заявляет, что он «запечатан в книгах нашей совести». Эти «книги совести» он приказал «раскрыть» королю подателям письма (publicatione in libris conscientiae signari fecimus, quos uobis a latoribus praesentium... iussimus aperiri).
С тем же расчетом на личную осведомленность посланника в случае, если письмо касалось судебного разбирательства, архиепископ часто отправлял самого апеллирующего к папскому престолу в Рим, в качестве передающего послание (ep. 50, 65, 76, 81, 89, 107). Более того, часто само письмо представлялось лишним: посланника было достаточно. Так, в одном из писем папе Адриану IV (ep. 24) Теобальд вынужден оправдывать сам факт написания письма: «хотя мы вложили наши слова в уста наших посланников, которые заслуживают вашего доверия силой их веры и честностью, мы все же постараемся проинформировать вас, отец, письмом» (Licet in ore nuntiorum nostrorum, quibus merito honestatis et fidei fidem haberi oportet, posuerimus uerba nostra, litterarum tamen indicio paternitati uestrae significare). При этом даже если письмо все же составлялось, посланнику часто поручали не просто передачу письма, но и прочтение его вслух: таким образом, он рано или поздно должен был ознакомиться с содержанием письма.
Значимость посланника делала необходимым тщательный отбор подходящего кандидата на эту роль. Именно поэтому в процитированном выше письме посланники охарактеризованы как «честные и верные»: Иоанн осознанно играет на связи между представлениями о феодальной верности и христианской верой (honestatis et fidei fidem haberi).Насколько «судьба» письма зависела от посланника заметно на примере обратных ситуаций, т.е. случаев, когда носитель письма оказывался человеком ненадежным. Именно таким «недостаточно верным» (parum fidelis) оказался один из посланников папы Адриана IV, некий Герберт: вместо того, чтобы, передав письмо папы архиепископу, сразу, как об этом просил Теобальд, вернуться с ответом в Рим, Герберт остался еще месяц в Англии, в доме королевского канцлера, а затем и вовсе сообщил Теобальду через слуг канцлера, что потерял его письма к папе19. Архиепископ заподозрил обман и предпочел отправить к папе «собственного посланника, чтобы не быть обманутым во второй раз чужим» (proprium nuntium destinare quam secundo decipi per alienum) (ep. 12).
Приведенные примеры показывают, что при всей развитости средневековой эпистолографии и ее роли в Ренессансе двенадцатого века, устные основы средневековой словесности и культуры вовсе не исчезли, но лишь трансформировались.