svod_vizantiiskih_svidetel_stv_o_rusi

4. Последняя война Руси и Византии

Почти столетие спустя после Льва Диакона войны Святослава описал другой византийский авторитетный историк— Иоанн Скилица, родившийся после 1040 г. и умерший, вероятно, в первом десятилетии XII в. Выходец из малоазийской семьи, Скилица был магистром, проедром, эпархом, имел довольно высокие придворные титулы, словом, был видной фигурой в византийской общественной иерархии. Его основное историографическое произведение—«Обозрение историй» (Σ ν- οψις /στο ι ν) примыкает хронологически к «Хронографии» Феофана, охватывая события с 811 по 1057 г. В книгах, посвященных правлению императоров Никифора Фоки и Иоанна Цимисхия, рассказывается и о ходе русско-византийской войны Святослава.

Скилица сообщает о византийском посольстве во главе с вельможей Калокиром к «правителю Росии Сфендославу» с целью вынудить его на военные действия против болгар: так в изображении историка начались балканские походы Святослава. Однако вскоре Святослав стал действовать вместе с болгарами против Византии: в поход «росы и их архиг Сфендослав» собрали триста восемь тысяч воинов. Войско Святослава было многонациональным: у Аркадиополя «варвары,—по словам Скилицы,—разделились на три части—в первой были болгары и росы, турки же и патцинаки (т. е. печенеги.—М. Б.) выступали отдельно» (Scyl. 288.14—19). Свидетельствует историк и о наличии в армии Святослава сильной конницы, вопреки мнению Льва Диакона.

Среди полководцев росов особо выделяется Сфангел, известный из Льва Диакона как Сфенкел: «Сфангел, который возглавлял все войско, находившееся в Преславе (он считался среди скифов вторым после Свендослава), опасаясь, видимо, уже за судьбу города, запер ворота, обезопасив их засовами, взошел на стену и поражал нападающих ромеев различными стрелами и камнями» (Scyl. 296.51—56). И в следующей битве, под Доростолом (Дристрой) он показывает чудеса доблести, однако гибнет, и росы терпят после этого сокрушительное по-

ражение, несмотря на еще большую, по сравнению с началом кампании, их численность: войско Святослава насчитывало уже к этому времени триста тридцать тысяч.

В решающей же битве войско росов возглавлял уже другой воевода, также известный из «Истории» Льва Диакона,— Икмор:

Наступил июль месяц, и в двадцатый его день росы в большом числе вышли из города, напали на ромеев и стали сражаться. Ободрял их и побуждал к битве некий знаменитый среди скифов муж, по имени Икмор, который после гибели Сфангела пользовался у них наивеличайшим почетом и был уважаем всеми за одну свою доблесть, а не за знатность единокровных сородичей или в силу благорасположения.

(Scyl. 304.85—91)

Скилица развивает тему «звериного стиля» в описании образа «варваров»—росов, или скифов:

Собравшись внутри стен, разбитые варвары провели наступившую ночь без сна и оплакивали павших в сражении дикими и повергающими в ужас воплями, так что слышавшим их казалось, что это звериный рев или вой, но не плач и рыдания людей.

(Scyl. 301.88—92)

Иоанн Скилица излагает свою версию заключения руссковизантийского мира 971 г., приписывая инициативу проведения переговоров, в отличие от Льва Диакона, императору Иоанну Цимисхию, первому обратившемуся к Святославу:

Видя, что скифы сражаются с большим жаром, нежели ранее, император был удручен потерей времени и сожалел о ромеях, переносящих страдания мучительной войны; поэтому он задумал решить дело поединком. И вот он отправил к Сфендославу посольство, предлагая ему единоборство и говоря, что надлежит решить дело смертью одного мужа, не убивая и не истощая силы народов: кто из них победит, тот и будет властителем всего. Но тот не принял вызова и добавил издевательские слова, что он, мол, лучше врага понимает свою пользу, а если император не желает больше жить, то есть десятки тысяч других путей к смерти; пусть он и изберет, какой захочет. Ответив столь надменно, он с усиленным рвением готовился к бою.

(Scyl. 307.76—308.87)

Но ситуация изменилась не в пользу Святослава:

Сфендослав, использовав все средства и во всем потерпев неудачу, не имея уже никакой надежды, склонился к заключению договора. Он отправил к императору послов, прося залогов верности и принятия в число союзников и друзей ромеев, чтобы ему со всеми своими дозволено было удалиться невредимыми домой, а скифам, если поже- лают,—безопасно приходить по торговым делам. Император принял послов и согласился на все, о чем просили, произнеся известное изречение, что обыкновение ромеев состоит в том, чтобы побеждать неприятелей более благодеяниями, нежели оружием. После заключения договора Сфендослав попросил о беседе с императором; тот согласился, и оба, встретившись и поговорив, о чем им было нужно, расстались.

(Scyl. 309.34—45).

Гибель Святослава на обратном пути из Византии на Русь представляется закономерным завершением конфликта.

Установившиеся мирные отношения между Византией и Русью сохранялись вплоть до начала 40­х годов XI в. На 1043 г. приходится последний поход Руси на Константинополь, описанный помимо Скилицы, прежде всего очевидцем многих из описанных им событий—византийским писателем, философом и политиком, эрудитом Михаилом Пселлом (1018—после 1096 /7 г.). Его «Хронография», охватывая столетний период византийской истории (976—1075 гг.), как бы продолжает «Историю» Льва Диакона и завершается описанием правления Михаила VII. В изложении событий в начальных разделах «Хронографии» Пселл, вероятнее всего, пользовался источниками, которые были у него общими с Иоанном Скилицей, далее же идет повествование о событиях, непосредственным участником и свидетелем которых был сам Пселл.

Родившись в Константинополе в семье чиновника, Пселл получил прекрасное по всем меркам образование. При Михаиле V (1041—1042 гг.) он уже при дворе (императорский секретарь), а при Константине IX Мономахе (1042—1055 гг.) кривая его карьеры резко взметнулась вверх: он становится приближенным ученым-советником василевса,—эту роль Пселл отводит себе в «Хронографии» при описании правления по-

чти всех последующих императоров. Вскоре он уже глава философской школы столичного «университета».

Сообразно с учеными устремлениями Пселла формировались и особенности его историзма. Так, и в рассказе о последней русско-византийской войне он подчеркивает свое присутствие, причем рядом с императором, во время битвы.

Неисчислимое, если так можно выразиться, количество росских кораблей прорвалось силой или ускользнуло от отражавших их на дальних подступах к столице судов и вошло в Пропонтиду (Мраморное море.—М. Б.). Туча, неожиданно поднявшаяся с моря, затянула мглой царственный город.

Это варварское племя все время кипит злобой и ненавистью к Ромейской державе и, непрерывно придумывая то одно, то другое, ищет предлога для войны с нами. [Когда] власть перешла к безвестному Михаилу (Михаилу V, правившему пять месяцев в 1041—1042 гг.—

М.Б.), варвары снарядили против него войско; избрав морской путь, они нарубили где-то в глубине своей страны лес, вытесали челны, маленькие и покрупнее, проделав все в тайне, собрали большой флот и готовы были двинуться на Михаила. Пока все это происходило и война только грозила нам, не дождавшись появления росов, распрощался с жизнью и этот царь, за ним умер, не успев как следует утвердиться во дворце, следующий, власть же досталась Константину (IX.—

М.Б.), и варвары, хотя и не могли ни в чем упрекнуть нового царя, пошли на него войной без всякого повода, чтобы только приготовления их не оказались напрасными. Такова была беспричинная причина их похода на самодержца.

Скрытно проникнув в Пропонтиду, они прежде всего предложили нам мир, если мы согласимся заплатить за него большой выкуп, назвали при этом и цену: по тысяче статеров на судно с условием, чтобы отсчитывались эти деньги не иначе, как на одном из кораблей. Когда послов не удостоили никакого ответа, варвары сплотились и снарядились к битве; они настолько уповали на свои силы, что рассчитывали захватить город со всеми его жителями.

Самодержец стянул в одно место остатки прежнего флота, он торжественно возвестил варварам о морском сражении и с рассветом установил корабли в боевой порядок.

Ине было среди нас человека, смотревшего на происходящее без сильного душевного беспокойства. Сам я, стоя около самодержца (он сидел на холме, покато спускавшемся к морю), издали наблюдал за событиями.

Так построились противники, но ни те, ни другие боя не начинали, и обе стороны стояли без движения, сомкнутым строем. Прошла

уже бóльшая часть дня, когда царь, подав сигнал, приказал двум нашим крупным судам потихоньку продвигаться к варварским челнам; те легко и стройно поплыли вперед.

В тот момент последовал второй сигнал, и в море вышло множество триер, а вместе с ними и другие суда, одни позади, другие рядом. Тут уж наши приободрились, а враги в ужасе застыли на месте. Когда триеры пересекли море и оказались у самых челнов, варварский строй рассыпался, цепь разорвалась, некоторые корабли дерзнули остаться на месте, но бóльшая часть их обратилась в бегство.

И устроили тогда варварам истинное кровопускание, казалось, будто излившийся из рек поток крови окрасил море.

(Mich. Psell. II.8.12—12.21, цит. по: Пселл, 1978, 95—97)

О причинах войны 1043 г. иначе рассказывает Иоанн Скилица, писавший чуть позже ученого историографа и ритора. Он повествует о какой-то ссоре между купцами на константинопольском рынке, в результате которой был убит знатный русский. В ответ на это князь Владимир Ярославич собрал союзное стотысячное войско и, отвергнув извинения прибывших послов от василевса Константина Мономаха, двинулся на Царьград (Scyl. 430.41—48). Другой византийский историк XI в.—Михаил Атталиат (1030/35—1085/1100 гг.)—указыва- ет, что русское войско насчитывало четыреста военных судов (20.11—13). Инициативу в начале переговоров уже у Константинополя Скилица также отдает византийцам: послы василевса, отправленные первыми к русским, узнали о требовании росов выплатить по три литры золота на каждого своего воина (431. 68—70).

Поход Владимира Ярославича на Царьград в 1043 г. нашел отражение и в русских летописях, где предводителем войска назван Вышата: Владимир, согласно летописцу, также участвовал в походе, однако русский флот был разбит морским штормом (ПВЛ, 67). Выбравшиеся на берег воины во главе с Вышатой, по Повести временных лет, были пленены византийцами, ослеплены и три года томились в неволе.

Причина рассматриваемого военного конфликта определяется на основе совокупного рассмотрения всех, часто противоречащих друг другу источников (Литаврин, 1967, 71—86). Она кроется в изменении политического курса Константина IX

Мономаха по отношению к варяго-русскому корпусу, в попытке его расформировать. Не случайно именно в этот момент уходит из Византии со своими норманнскими воинами Харальд Суровый Правитель (1015—1066 г.) (позднее король Норвегии), находившийся на службе у византийских императоров с 1034 г. Константин, однако, его не отпускает, и Харальду приходится тайно бежать. В византийской литературе об этом, известном также по сагам, эпизоде, а также о дальнейшей судьбе Харальда, сообщает византийский автор наставительного трактата, не совсем точно называвшегося в науке «Стратегиконом», Кекавмен, живший во второй половине XI в.:

Аральт при Мономахе захотел, отпросясь, уйти в свою страну. Но не получил позволения—выход перед ним оказался запертым. Все же он тайно ушел и воцарился в своей стране вместо брата Юлава.

(Кекавмен, 1973, 284—285)

Обострение отношений между варяго-русскими наемниками и императором отразилось и на отношении византийцев к Руси в целом: убийство в Константинополе «знатного ски- фа»—русского купца и стало, по словам как Скилицы, так и хрониста XII в. Иоанна Зонары (Zon., 631), предлогом войны. Вряд ли случайным совпадением может быть случившееся в это же время, судя по актам Русского монастыря на Афоне, разорение пристани и складов Русика, как называлась эта обитель (Акты, №3).

Однако вскоре после конфликта отношения Византии и Руси были восстановлены, а заключенный в 1046 г. мир был утвержден браком Всеволода Ярославича с дочерью императора, скорее всего, Марией (Янин, Литаврин, 1962, 220—221).

5. Русский воинский корпус в Византии

Продолжала свою службу и наемная дружина варягов и росов. Упоминаний об участии отряда в византийских войнах XI в. много. Это и кампания против сельджуков в Грузии в 1053 и 1074 гг., а также в Армении в 1057 и 1071 гг., битвы с

печенегами на территории Фракии и Македонии в 1050 г., бои с сицилийскими норманнами в 1047 г., а затем у Отранто в 1064 г. Во многих случаях росы прямо названы как участники сражений. Они помогают византийским императорам, не раз защищая их во время мятежей, столь частых в византийской истории XI в.

Однако мы практически ничего не знаем о корпусе в XII в., что позволило сделать вывод о прекращении деятельности росов в Византии. И только анализ динамики эволюции основного источника по истории варяго-русской дружины— афонских актов позволил пересмотреть это заключение. В четырех актах второй половины XI в. из архива Лавры св. Афанасия (Act. Laur., 33, 38, 44, 48) перечисляются иностранные наемники, входившие в состав византийской армии, в том числе русские, варяги, кулпинги (колбяги), болгары и др.

В первом из наших хрисовулов—Act. Laur. 33, датированном 1060 г., византийский император Константин X Дука подтверждает решения хрисовулов Константина VII Багрянородного (утерян) и Константина IX Мономаха (Act. Laur. 31 от 1052 г.) относительно освобождения Лавры от постоя наемников на византийской службе. На первом месте в списке стоят варяги и русские (Βα γγων, Ρ ς —Act. Laur. 33.81.). Следующий документ (Act. Laur. 38) от июля 1079 г.—хрисовул Никифора III Вотаниата, подтверждающий старые императорские распоряжения, в том числе дарение василевсом Романом III Аргиром в 1031 г. монастырю Мелана острова τ ν Ν ων, освобожденного от регулярных государственных налогов, среди которых—постой наемников. На первом месте опять стоят русские, варяги и кулпинги-колбяги ( Ρ ς, Φα γγων, Κουλπ γ- γων)—Act. Laur. 38.29—30). В хрисовулах Алексея I Комнина (Act. Laur. 44 от марта 1082 г. и Act. Laur. 48 от мая 1086 г.) подтверждается дарение Льву Кефеле имений с освобождением от всех «взысканий», включая постой наемников, среди которых на первом месте опять русские, варяги и кулпинги ( Ρ ς, Φα γγων, Κουλπ γγων —Act. Laur.44.26; Act. Laur. 48. 27—28).

Со времени исследования В. Г. Васильевского представления об эволюции состава наемного корпуса византийской ар-

мии остаются в целом неизменными. Считается, что в результате притока в Византию англо-саксов после завоевания в 1066 г. Англии норманнами русские, игравшие важную роль в наемном корпусе византийской армии в 40—60­х гг., уступают свое место с 70­х гг. XI в. выходцам из Англии и Скандинавии (Васильевский, 1908, I,). Чтобы понять значение наших материалов, необходимо рассмотреть изменения данных рассматриваемых документов, а затем—их место среди других типов источников.

Наши документы—акты одного типа: это императорские хрисовулы, т. е. жалованные грамоты, юридически оформляющие или подтверждающие дарение определенных владений или предоставление некоторых владельческих прав и привилегий. Последние составляют содержание иммунитетных формул актов. Объем иммунитетных прав в них различен: он может касаться широты охвата объекта, относясь к податной, административной или судебной областям, может дифференцироваться и по степени интенсивности—от свободы от всех фискальных повинностей и права юрисдикции до условного освобождения от некоторых «взысканий» при обязательстве, например, платить регулярные налоги податным сборщикам. Наши акты неодинаковы в этом плане: например, сумма прав в Act. Laur. 44 в целом больше, чем в остальных документах. Но сейчас важно, что интересующие нас материалы составляют часть экскуссионных формул. Экскуссия (сам термин в связи с митатом употреблен в трех актах—кроме Act. Laur. 33) рассматривается в узком смысле—как освобождение от нерегулярных, экстраординарных повинностей, в первую очередь—от обязанностей принимать в своих владениях различных чиновников. Поэтому естественно, что в формулярах наших актов речь идет прежде всего о постое наемников. Общность типа наших документов обусловлена и тем, что они являются актами подтвердительными. В некоторых случаях сохранились акты, на которые ссылаются наши грамоты, а также более поздние подтверждения наших (Act. Laur. 32, 33, 36). Итак, учитывая особенности типа наших источников и сферу отношений, выясняемых на основе их данных, мы мо-

жем сравнить их формуляры для выяснения тенденции развития экскуссионных клаузул, содержащих сведения о русских и других народах Восточной Европы.

Даже чисто внешнее сопоставление формуляров рассматриваемых грамот позволяет установить расширение списка иноземцев в формуляре. Если в Act. Laur. 33 указаны варяги, русские, сарацины, франки, то в Act. Laur. 38—русские, варяги, кулпинги, инглины, немцы, болгары и сарацины. Сходные данные мы получим и из других императорских постановлений этого времени: в хрисовуле 1073 г. впервые упомянуты кулпинги; варяги, русские, сарацины, франки, кулпинги, болгары упомянуты в актах 1074 г. и 1079 г. Наконец, в хрисовуле 1088 г. список увеличивается за счет аланов и авасгов.

Императорские хрисовулы этого периода вообще характеризуются обширностью и дробностью разделов, посвященных освобождению дарополучателей от повинностей. Эти лаврские акты, вышедшие из императорской канцелярии при Константине IX (Act. Laur. 31 от 1052 г.), Михаиле VI (Act. Laur. 32 от 1057 г.) и др., разительно отличаются от однотипных документов X в. Последние, будучи даже жалованными грамотами, не имеют развернутых иммунитетных формул. С другой стороны, установившийся во второй половине XI в. тип формуляра наших актов сходит на нет, начиная с последнего десятилетия XI в.: сначала исчезли заключительные разделы, появляются небольшие отличия в формулировках, затем дробный формуляр перестает существовать и, наконец, преобразуется целиком стиль составления документа.

Эволюция особенностей самого источника, используемого для изучения изменений в составе наемного корпуса на византийской службе, имеет важное значение для наших выводов о русских и других интересующих нас народах в этом корпусе. Исчезновение подробных разделов об освобождении от податей, а затем и изменение формулировок, языкового стиля документов, начиная с начала 90­х гг. XI в., резкое отличие манеры письма и оформления актов—все это ведет к тому, что с этого времени мы теряем важный источник по истории русского военного корпуса в Византии—императорские акты: до-

кументы XII в. не содержат сведений, в которые включалась интересующая нас информация. Выводы об иноземцах-наем- никах в XII в. строятся уже на основании совершенно другого типа исторического источника—нарративных сочинений, памятников риторики и поэзии. Но в них сведений о русских вообще меньше, чем в XI в., что объясняется отсутствием прямых военных столкновений Византии и Руси. Более того, этнические определения в этих памятниках литературы, как правило, нечетки, и большое значение имеет традиционное употребление этнонимов. Последнее касается и сведений об иноземном корпусе: в беллетристике XII в. обозначение наемников сводится к общим местам, доходя до штампа—«скиф- ская» конница, аланская пехота, «британская» секироносная гвардия. Эти образы, повторяющиеся во многих источниках, и дали основание для заключения об измененном по сравнению с XI в. составе корпуса.

6. Русские княжества и Византия в XII—XIII вв.

Одним из ярких примеров не прекращавшихся в XII в. контактов между древнерусскими княжествами и Византией является посольство Мануила Комнина на Русь в 1165 г., описанное историком, императорским секретарем Иоанном Киннамом (после 1143 г.—начало XIII в.). Участник многих походов императора Мануила I (1143—1180 гг.), он был свидетелем многого из того, что сохранило его «Историческое повествование»; как императорский секретарь («грамматик») историк был осведомлен и о документах, протоколах, договорах, тексты которых хранила византийская императорская канцелярия.

Византийское посольство на Русь описано Киннамом в связи с событиями византино-венгеро-русских политических и династических взаимоотношений в середине 60­х гг. XII в. Рассказ о посольстве Мануила Комнина включен Киннамом в следующий контекст. Венгерский король Стефан (Иштван) III снова отнял г. Срем у Византии и поставил под угрозу нападе-