книги2 / 10-2

Т.Н. Юрченко1

КОУ Республики Алтай «Вечерняя (сменная) общеобразовательная школа» с. Майма

КОММУНИКАЦИЯ «ПРИРОДА-ЧЕЛОВЕК» В ЛИРИКЕ ОЛЬГИ ГРАКОВОЙ

Автор рассматривает главную составляющую эстетического мира гор- но-алтайской поэтессы Ольги Граковой – коммуникацию «природа-чело- век».

Ключевые слова: Ольга Гракова, поэтическая культура Горного Алтая, природность лирической героини

Несмотря на существование только одного изданного сборника стихов в 145 страничек, творчество Ольги Граковой оставило заметный след в поэтической культуре Горного Алтая.

Сборник «Меж сосен и звезд» (2002) представляет творчество О. Граковой как своего рода систему, где субстанцированы Вечность, Душа, Творчество, которые соприкасаются с природной сферой либо вырастают из нее. Коммуникация «природа-человек», наделенная устойчивым положительным статусом, в лирическом сюжете реализуется через соотношение «природа и лирическая героиня».

Героиня помещена в природное пространство и раскрывается в нем как личность, которая осознает свое единство с космическим целым: через ключевой образ звезды, через пространственную вертикаль – сосны, кедры, травы. В этом же ряду экспонируется «дождь», в художественном мире Граковой способный обнажить смысл сущего: «он безначален, беспределен», «дает нечаянный ответ на все безмолвные вопросы» [Гракова, 2002, с. 82]2 и т.д.

Чувство одухотворенности мира, характерное для Граковой, присутствует в общем духе и смысле ее стихов. Природа имманентна, она понимается как носитель сакрального начала. Героине Граковой дано постичь этот дух, потому что она – своя в природном мире, она «сестра травинкам», животным, птицам, с которыми ведет постоянный диалог. Общение с природой порождает состояние, близкое к откровению: «Пою и плачу. Говорю с кустом / смородины…» (с.103).

Природное бытие, в которое включена лирическая героиня, буднично, не празднично. Оно соответствует эстетическому идеалу Гра-

480

ковой, который принципиально исключает все чрезмерное, чрезвычайное, экстатическое. Смысловая доминанта простоты и даже аскетичности определяет природный мир, полнота которого реализуется не в роскоши, а в отсутствии праздничной атрибутики: громких звуков, ароматов, колористических признаков. Чувство праздника дает малое, обыденное:

Синичий домик самодельный И мой приют, и праздник мой … (с. 116)

Внешний облик героини соответствует природному идеалу и строится пасторально. Ее босоногость, «ситцевое платье», «девичий сарафан», простоволосость («с ветром сквозным в волосах») символичны: освобождение от материального, суетного, соответствие природному миру. Героиня воспринимается как продолжение природы, ее воплощение и выражение. Ее жизненное пространство лес, тайга; она скрыта лесом, несет его дух, не случайно одна из ипостасей лирической героини «зеленая ведьма». Видимая героиней природа заселена персонажами русской демонологии (водяной, русалка, леший и т.п.), но они лишены опасности, свои: «Лично мне по нраву / Здешний водяной» (с. 83).

О природности героини говорит наличие ее двойников в природном мире: галька («Я двойника среди камней / нашла на берегу: / Простая галька, лишь овал…», с. 80), краснотал, с. 85), крапива, с. 61) и др.). В их описании подчеркнута внешняя простота, все они причастны к мирозданию.

Героине Граковой часто недостаточно визуального контакта с природой, ей необходимо ее осязать (рвать ягоду, черпать водицу из родника, ходить босиком по земле и т.д.), хотя в традиционной оппозиции тело/душа приоритет все же отдается последней.

Гракова сосредоточена на изображении Души, существование которой осмысляется в природных категориях: «Душа сухой былинкой не сломалась…» (с. 19); «В неподвижности зимнего леса <> намек на спасенье души» (с. 117), «Где душа вырастает вровень / С самой-са- мой высокой сосной» (с. 117) и т.д.

В человеческом мире Душа атрибутируется через страдание, боль, через любовь. Вообще у Граковой человеческий мир не прописан, либо акцентируются его негативные коннотации. Жизнь человеческая «на бритву похожа» (с. 21): ложь, предательство, разрушение.

481

Доминирует мир природный, где героиня чувствует себя защищенной. И если присутствует в нем человек, то связь его с природным началом очевидна. Так, в стихотворении «Гостеприимным лес не назовешь…» появляется такой спаситель – охотник:

Вокруг стояли кедры караулом, Когда впервые на его груди

Без страшных сновидений я уснула (с. 48).

Одиночество и отчужденность лирической героини от людей компенсируется ее многочисленной «родней» в природном мире («кра- пивушка-сестренка» (с. 61; «полынь-трава» (с. 60); просто «трава»): «В прикосновенье робком сонных трав / К ступням моим, коленям и ладоням / Как будто отклик: «Подожди, сестра…» (с. 136).

Простота как константа природности мира Граковой, становится проводником божественной сущности мира. Появление образа Богородицы в стихотворении «Отроку невинному во сне…» вполне оправданно. Тайна мира – в простом, обыденном, одновременно вечном; природное сакрально. Поэтому закономерна просьба к душе «онеметь» и «стать копилкой природных созвучий» (с. 107).

Природность героини, ее причастность к постижению онтологических смыслов позволяет ей видеть искажение проявлений божественного начала в человеческом мире. Это выявляется в ключевых переживаниях героини, например, в любви – ближнем аспекте души, которая имеет трагический характер. Любовь не приносит счастья и потому, что лишает свободы, и потому, что удваивает вечное несовпадение мужского и женского начал. Мужская «незрячесть» подчеркивается жертвенностью женщины, случайностью встреч, его упреками, обидами, его неумением понять ее молчание: «Слова ведь с ложью заодно…» (с. 19); «Как часто за любовь мы принимаем случайный звук…» (с. 20) и т.д.

Такое отношение к любви, к жизни, к миру определено принципиальной позицией Граковой: «Поэт не может быть счастливым / Таков его земной удел…» (130). Отсюда «неприкаянность», «бесприютность» как состояния, генерирующие творчество, дающие свободу. Для героини Граковой проблема свободы решается и социально – в нарушении запретов, табу, в противопоставлении себя – другим, в скитании, странничестве, которые тождественны поиску себя. Земная сфера со всевозможными условностями не может дать свободу, поэ-

482

тому вполне логично обрести ее после смерти, которая понимается героиней не как итог, а как продолжение жизни; бессмертие, переход

внастоящую жизнь: «Нет смерти. Есть дорога к Дому / И возвращение к себе…» (с. 59); «Я – облако. Я – талая вода. / Я вечно буду. Я была всегда» (с. 11); «… Отправлюсь и я по дороге / В цветные мои небеса, / Где плещется вечное лето…» (с. 125).

Вечность в поэтике Граковой тесно связана с установкой на спасение Души. Ценностная мера Души исчисляется природными категориями («Душа вырастает вровень с самой-самой высокой сосной» (с. 117), «Соизмерима ли душа с двойною вечной высотою / Вершин и чистых облаков / Иль ей до неба не достать?» (с. 125). Находясь на земле, героиня устремлена ввысь. Небесное, звездное прочитывается как продолжение земного. Звезда – «утренняя», «вечерняя», «сторожевая» и т.д. – всегда находится в поле зрения героини. Атрибут Души – боль, которая одновременно есть показатель любви. Любовь,

всвою очередь, сопредельна Вечности и земному времени: «Лишь свет любви не знает срока…» (с. 102); «Но Вечности серебряные пяльцы / Пусты без ею вышитого слова – / без имени забытого зем-

ного…» (с. 97).

Таким образом, коммуникация «природа-человек» становится самой положительно значимой в эстетической системе Ольги Граковой. Лирическая героиня включена в природный мир, в котором существенны, главным образом, компоненты растительного мира, начиная от травинок и заканчивая могучими кедрами и стремящимися ввысь соснами. Расширение смыслов коммуникации становится возможным через категории Вечности, Души, Творчества.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Юрченко Татьяна Николаевна – к.ф.н., доцент, учитель русского языка и литературы Казенное общеобразовательное учреждение Республики Алтай «Вечерняя (сменная) общеобразовательная школа» с. Майма. tn-osipova@mail.ru 2  Произведения О. Граковой цитируются по этому изданию. Далее номер страницы указывается в круглых скобках после цитаты.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Гракова, О. Меж сосен и звезд: Стихотворения / О. Гракова. Горно-Ал- тайск: РИО «Универ-Принт», 2002. 147 с.

483

REFERENCES

Grakova, O. Mezh sosen i zvezd: Stihotvoreniya / O. Grakova. GornoAltajsk: RIO «Univer-Print», 2002. 147 s.

484

Николай Скатов1

ПОЧЕМУ МЫ НЕ ЛЮБИМ НЕКРАСОВА?2

Не любим мы Некрасова. Да, по-видимому, сейчас мы и должны его не любить.

Некрасов... Сразу всплывает в памяти с полдюжины фраз-фор- мул: «Поэтом можешь ты не быть...», «Сейте разумное, доброе, вечное...», «Вынесет все – и широкую ясную грудью дорогу проложит себе...». Конечно, сама способность дать общенациональные афоризмы – признак великого поэта; в этом смысле Некрасов пока что последний наш великий поэт. И все равно: сегодня даже эти формулы могут, наверное, только раздражать. Тем более что ныне для нас Некрасов, пожалуй, только такими остекленелыми формулами и исчерпывается. Оттого и из них уже ничего не черпается. Как и из всего облика со всех сторон гладко обструганного поэта, «революци- онера-демократа».

И если бы мы только за это его не любили, то была бы даже не беда, а благо. Но, увы, кажется, мы интуитивно не любим его за то, чего в нем не знаем и что узнать уже вряд ли способны. И все же мы обречены и узнавать, и разгадывать. Потому что без этого будем обречены. Недаром великий разгадчик русских душ Федор Достоевский писал о загадочности двух великих поэтов: казалось, такого ясного и открытого – Пушкина и такого декларативного и простого – Некрасова. Впрочем, Федор Достоевский приблизился и к разгадкам роли их в русской жизни – провидческой и мессианской.

Дело не в том, что Некрасов писал о народных страданиях, пусть даже как угодно ярко и выразительно. Этого было много и до него, и вокруг него, и после него. Поэт не «отражал» страдания народа. Он сам всем организмом нашей истории и жизни нашей рожден был как особый и в своем роде единственный орган страдания. Некрасов– поэт, так сказать, излил самое страдание. Некрасов единственный, кто, по словам Бальмонта, постоянно напоминает нам, что вот пока мы все здесь дышим, есть люди, которые задыхаются. Но потому, что задыхался сам. В этом все дело. И когда судьба, испытывая до конца, послала долгое и мучительное умирание, то у него, умирающего, крик прерывался стихами, и – снова – стихи переходили в крик, оконча-

486

тельно подтверждая истинность его «страстной страдальческой поэзии».

Лишь на первый взгляд может показаться странным, что Чехова часто, как бы определяя главное в нем, называют автором «Каштанки» – рассказа о какой-то дворняге.

Лишь на первый взгляд может показаться странным, что, пожалуй, «главную» свою картину страдания Некрасов написал в страдании лошади, избиваемой лошади-калеки: по спине, по бокам, по лопаткам, а наконец, и по глазам, «по плачущим, кротким глазам».

Из-под страшного морока этой, казалось бы, всего лишь уличной сцены долго не выпутается русская литература и русская жизнь.

Сейчас этот глубокий корень в нашей природе если не прогнил, то поврежден. Мы встаем к миру все в то же двоякое отношение, но уже обратное.

Так, чувство жалости сейчас все меньше связывает нас со всем миром. Его отсутствие как раз и удалило нас от всего мира других живущих. Чувство же стыда, наоборот, ныне уже почти не выделяет человека из прочей природы. Его отсутствие, иначе говоря, бесстыдство, как раз и опустило человека до прочей природы, до других животных. Естественно, что любовь к поэзии Некрасова – с его чувством стыда и чувством жалости – была бы сейчас состоянием самым неестественным.

Скажем, разнообразнейшие публичные виды сегодняшнего политического срама чуть ли не есть лишь другая сторона откровеннейшего и наглядного бесстыдства физической жизни. Не вправе ли мы говорить, в частности, и об особом типе переживаемой нами сексу- ально-политической революции?

Кстати сказать, видимо, не случайно нет осененной даже дуновением какой-то идеи и цели, кроме задачи хоть кое-как выжить и через очень длительный период, может быть, подтянуться к так называемым передовым (в сфере производства) странам или, как полагают экономисты, хотя бы собственному 1985 году, к богатствам того времени.

Все это знак того, что в числе многих вакуумов, дыр и прорех образовался, может быть, самый страшный – идеологический. Во всяком случае, не видно идеологий, отчетливо выговоренных, сформулированных и – главное – объединяющих национально, а не разъ-

487

единяющих националистически: последние сами в себе уже несут обреченность. Недаром разгул политического национализма никак не сопровождается и никогда не сопроводится расцветом национальной культуры.

Сейчас страшна даже не физическая бедность сама по себе. Давно у нас выношено: «Бедность не порок». Но нищета (поясняет один из героев нашей классики), нищета – порок. Бедность не обязательно выморочна. Нищета неизменно сопровождается духовным одичанием. Не потому ли страна в сфере образования за короткий срок откатилась от места в первой тройке стран мира в пятый десяток?

Думаю, что наше неприятие Некрасова может определяться не только его устарелостью, но и его злободневностью – иногда до жути. Скажем, поэма «Современники» – и о наших современниках. Подчас кажется, что только подставляй нынешние имена и сегодняшние факты. Не то поэт стремительно и неожиданно догнал будущее, не то мы столь же стремительно и внезапно оказались в прошлом. Как будто, пробивая какие-то исторические этажи, кувырком пролетаем вниз.

Так что не обернется ли иллюзорный «научный» социализм при содействии отнюдь не научного «дикого» капитализма реальным первобытным коммунизмом? Ну прямо какая-то безумная машина времени, да и только! Прогресс наоборот. Впрочем, полюбуйтесь: вот некоторые фрагменты и голоса некрасовской поэмы:

Кто не знает? Пророки событий, /Пролагатели новых путей, /Провозвестники важных открытий – /Побиваются грудой камней. /Двинув раньше вперед спекуляцию, /Чем прогресс узаконит ее, /Потеряете вы репутацию /И погубите дело свое. /Подождите! Прогресс подвигается, /И движенью не видно конца. /Что сегодня постыдным считается /Удостоится завтра венца...

Вот это завтра наступило сегодня, и стало ясно, что ведь это сегодня всего лишь вчера.

Я заснул... /Мне снились планы /О походах на карманы /Благодушных россиян. /И, ощупав мой карман, /Я проснулся... /Шумно... В уши /Словно бьют колокола, /Гомерические куши, /Миллионные дела, /Баснословные оклады, /Недовыручка, дележ, /Рельсы, шпалы, банки, вклады – /Ничего не разберешь!..

Вот и мы так – проснулись. И – «ничего не разберешь». А когда экономический хаос в сочетании с финансовой неразберихой накла-

488

дывается, по словам того же Некрасова, на время «государственных нерях», то тем более «ничего не разберешь». К тому же если в пору «застоев» большинство просто прикрепляется к определенному месту, а в эпоху революций некоторые находят свое место, то именно в период, подобный нашему, многие почти всегда оказываются не на своих местах.

Слыл умником и в ус себе не дул, /Поклонники в нем видели мессию; /Попал на министерский стул /И — наглупил на всю Россию.

В общем: Полно! Мы с тобой не детки, /Нынче — царство под- ставных, /Настоящие-то редки, /Да и спроса нет на них.

«Ничего не разберешь» и потому, что такое время. Время бесконечных перевоплощений, перевертываний, а точнее – мимикрии и мистификаций. Это и ренегаты-партократы, оборачивающиеся ожесточенными демократами. И монументальные бюрократы, вдруг разворачивающиеся суетливыми расхристанными охлократами. И демо- краты-ренегаты, быстро-быстро превращающиеся в непреклонных бюрократов. Неподдельные же герои времени и триумфаторы – плутократы. Они покрывают все и сводят к себе, и давят собой или превращают в себя все и всех: и партократов, и бюрократов, и демократов. Особо отметил поэт «ренегатов из семьи профессоров»:

Под опалой в оны годы /Находился демократ, /Друг народа и Свободы, /А теперь он — плутократ! /Спекуляторские штуки /Ловко двигает вперед /При содействии науки /Этот старый патриот.

Или еще:

Он машинным красноречьем /Плутократию дивит; /Никаким противоречьем /Не смущаясь, говорит /В интересах господина. /Заплати да тему дай, /Говорильная машина /Загудит: поднимет лай, /Будет плакать и смеяться, /Цифры, факты извращать, /На Бутовского ссылаться, /Марксом тону задавать.

Соответственно промываются мозги и вымываются сердца. Что же, ведь, по словам нашего поэта, «не у нас — во всей Европе Прессой правит капитал».

Тотальная, и часто лживая и бесстыдная, пропаганда «коммунизма» сменилась столь же тотальной и, может быть, еще более бесстыдной и лживой пропагандой капитализма. «Более» – потому что совершают это действо часто одни и те же «агитаторы, горланы-главари». Идеалы же формирует какой-нибудь телевизионный зазывала, как-то

489