книги2 / 10-2

Горалик, Л. Вагинальный трикотаж и ажурные балаклавы. Трансгрессия в дизайне вязаных вещей / Л. Голышева // Теория моды. – 2015. № (3)37.

URL: https://www.nlobooks.ru/magazines/teoriya_mody/37_tm_3_2015/ article/11593. (02.09.2020).

Горалик, Л. Я – герой второго плана / Л. Голышева // Колта. 2017. 7 сентября. URL: https://www.colta.ru/articles/specials/15904. (05.09.2020).

Гройс, Б. Е. Утопия и обмен: cборник / Борис Гройс. Москва: Знак, 1993.

– 373 с.

Ермолин, Е. А. Трансавангард как парадигма современной литературы / Е.А. Ермолин // Филологический класс. 2011. №1 (25). С. 12–14.

Пацюков, В. Авто-био-графия. Мифология вечных возвращений Леонида Тишкова / В. Пацюков // Художественный журнал. – 2002. – № 45. URL: http://moscowartmagazine.com/issue/95/article/2107. (31.08.2020).

Симонова, Е. Два ее единственных платья / Е. Симонова. Москва: НЛО, 2020. – 184 с. (Серия «Новая поэзия»).

Сохарева, Т. Леонид Тишков: «Искусство – это катастрофа со счастливым концом» / Т. Сохарева // Артгид. 06.01.2020. URL: https://artguide.com/ posts/2006. (15.08.2020).

Тишков, Л. Здесь начинается разговор о книге художника / Л. Тишков // Искусство. 2015. № 1 (592). URL: http://iskusstvo-info.ru/leonid-tishkov- zdes-nachinaetsya-razgovor-o-knige-hudozhnika. (28.08.2020).

Тишков,Л.Персональныйсайт.17января2009. URL:http://leonidtishkov. blogspot.com/2009/01/blog-post_17.html. (30.08.2020).

Тишков, Л. Взгляни на дом свой. Москва: Новое лит. обозрение, 2020.

192 с., илл.

Тлостанова, М. В. Постколониальная теория, деколониальный выбор и освобождение эстезиса / М.В. Тлостанова // Человек и культура. 2012. № 1. С. 1–64. DOI: 10.7256/2306-1618.2012.1.141 URL: https://nbpublish.com/ library_read_article.php?id=14. (01.10.2020).

Щербинина, Ю. В. Книга – текст – коммуникация. Словарь-справочник новейших терминов и понятий / Ю.В. Щербинина. Москва: ФОРУМ-ИНФРА-М, 2015. 304 с.

REFERENCES

Artamonova, A. Iskusstvo – delo individual’noe / A. Artamonova // Arterritory.com. Vizual’noe iskusstvo. 18/12/2015. URL: https://arterritory.com/ ru/vizualnoe_iskusstvo/intervju/15314-iskusstvo_-_delo_individualnoe. (Data obrashhenija: 20.08.2020).

Bonito Oliva, A. Iskusstvo na ishode vtorogo tysjacheletija / Oliva, A. Bonito.

– Moskva: Hudozhestvennyj zhurnal, 2003. – 218 s.

Bonito Oliva, A. Iskusstvo mezhdu identichnost’ju i gomogennost’ju / Oliva, A. Bonito // Hudozhestvennyj zhurnal. 2004. № 56. URL: http:// moscowartmagazine.com/issue/33/article/617. (Data obrashhenija: 28.08.2020).

Ermolin, E. A. Transavangard kak paradigma sovremennoj literatury / E. A. Ermolin // Filologicheskij klass. 2011. №1 (25). S. 12–14.

Golysheva, L. Novaja zhizn’ staryh veshhej: hudozhnik iz Moskvy predstavil installjaciju na tjumenskoj vystavke / L. Golysheva // Tjumenskaja linija. Obshhestvo. 2017. 19 nojabrja. URL: https://t-l.ru/235997.html. (Data obrashhenija: 26.08.2020).

430

Goralik, L. Vaginal’nyj trikotazh i azhurnye balaklavy. Transgressija v dizajne vjazanyh veshhej / L. Goralik // Teorija mody. – 2015. № (3)37. URL: https:// www.nlobooks.ru/magazines/teoriya_mody/37_tm_3_2015/article/11593. (Data obrashhenija: 02.09.2020).

Goralik, L. Ja – geroj vtorogo plana / L. Goralik // Kolta. 2017. 7 sentjabrja.

URL: https://www.colta.ru/articles/specials/15904. (Data obrashhenija: 05.09.2020).

Grojs, B. E. Utopiya i obmen: cbornik / Boris Grojs. Moskva: Znak, 1993.

– 373 s.

Pacjukov, V. Avto-bio-grafija. Mifologija vechnyh vozvrashhenij Leonida Tishkova / V. Pacjukov // Hudozhestvennyj zhurnal. 2002. № 45. URL: http://moscowartmagazine.com/issue/95/article/2107. (Data obrashhenija: 31.08.2020).

Shherbinina, Ju. V. Kniga – tekst – kommunikacija. Slovar’-spravochnik novejshih terminov i ponjatij / Ju.V. Shherbinina. Moskva: FORUM-INFRA-M, 2015. 304 s.

Simonova, E. Dva ee edinstvennyh plat’ja / E. Simonova. – Moskva: NLO, 2020. – 184 s. (Serija «Novaja pojezija»).

Sohareva, T. Leonid Tishkov: «Iskusstvo – jeto katastrofa so schastlivym koncom» / T. Sohareva // Artgid. 06.01.2020. URL: https://artguide.com/ posts/2006. (Data obrashhenija: 15.08.2020).

Tishkov, L. Zdes’ nachinaetsja razgovor o knige hudozhnika / L. Tishkov // Iskusstvo. 2015. № 1 (592). URL: http://iskusstvo-info.ru/leonid-tishkov-zdes- nachinaetsya-razgovor-o-knige-hudozhnika. (Data obrashhenija: 28.08.2020).

Tishkov, L. Personal’nyj sajt. 17 janvarja 2009 / L. Tishkov. URL: http:// leonidtishkov.blogspot.com/2009/01/blog-post_17.html. (Data obrashhenija: 30.08.2020).

Tishkov, L. Vzgljani na dom svoj. – M.: Novoe lit. obozrenie, 2020. 192 s., ill. (In Russian)

Tlostanova, M.V. Postkolonial’naja teorija, dekolonial’nyj vybor i osvobozhdenie jestezisa / M.V. Tlostanova // Chelovek i kul’tura. 2012. № 1.

S. 1–64. DOI: 10.7256/2306-1618.2012.1.141. URL: https://nbpublish.com/ library_read_article.php?id=14. (Data obrashhenija: 01.10.2020).

431

С.А. Голубков1

Самарский национальный исследовательский университет имени академика С.П. Королева

ОНЕКОТОРЫХ ИСТОРИОСОФСКИХ МОТИВАХ

ВРУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ ХХ ВЕКА

Встатье идет речь об историософских мотивах в русской литературе

ХХвека. Акцентируется мысль о важности пространственных доминант для художественно-философского осмысления исторических судеб России. Уделяется внимание знаковой системе «столичного текста», своеобразно отразившейся в литературе двадцатого столетия. Упоминается роман А.Белого «Петербург», дается анализ стихотворения В.Брюсова «Три кумира». Отмечается сосуществование историософского и лирически-ин- тимного начал в поэзии (цикл «Стихи о Москве» М.Цветаевой). Идет речь о возросшей роли бинарных оппозиций в исполненной трагизма послереволюционной литературе (М.Волошин, Д.Кедрин), о значении полярных координат в поэзии А.Тарковского. В статье говорится об историософских уроках М. Алданова, размышлявшего о роли Случая в истории, об иронии исторических обстоятельств, о тщете мировой славы. Отмечается, что историософскими мотивами наполнена и поэзия И.Бродского («Письма римскому другу», «Письма династии Минь»), где в столкновение приходят сфера приватного бытия человека и сфера имперско-всеобщего.

Ключевые слова: историософия, пространство, столичный текст, бинарные оппозиции, приватное, имперское, динамика, статика, динамика, ирония истории

История культуры знает разные сферы философского знания. Это может быть житейская философия, когда самый обыкновенный человек начинает рассуждать о первоосновах бытия – о жизни и смерти, о любви и ненависти, о войне и мире, о героизме и предательстве, о семейных ценностях, о познании, об опыте. Самые различные аспекты философского знания могут найти образное воплощение в произведениях литературы и искусства. И, наконец, существует философия как наука, располагающая своим понятийным тезаурусом и своими научными методами исследования.

Среди многих объектов, которые изучает философия, есть и история как таковая. Историческое развитие отдельной нации или всего человечества философ может оценить, пользуясь привычным исследовательским аналитическим инструментарием. В историческом опыте можно обнаружить подтверждение действенности тех или иных

434

философских систем и построений. В таком случае мы говорим о историософии, то есть о философском постижении истории.

Писатели тоже нередко интуитивно приближались к понимани- ю-откровению главного нерва российской истории, пытались выявить ее скрытые пружины, образно представить вектор ее развития. Для историософского взгляда принципиально важно пространство, на котором протекают исторические события, с которым связаны те или иные эпохи. В русской литературе такими пространственными доминантами обычно выступали либо столицы, либо внегородские бескрайние просторы: Волга, Дон, степи, Сибирь.

Если говорить о столицах как вариантах городского «культурного текста», то следует отметить, что город имеет собственную многозвенную семиосферу, предлагая своему реципиенту тот или иной актуальный набор знаков, который способен его заинтересовать. В последние годы город как семиотическая система стал объектом многих междисциплинарных исследований, авторами которых выступают историки и философы, культурологи и искусствоведы, социологи и психологи, литературоведы и лингвисты. Литературоведа, прежде всего, занимает семантический потенциал образной модели города, с разными целями встраиваемой писателем в художественную систему своего произведения.

Город может выступать необходимым историческим фоном, оттеняющим разворачивающиеся события приватной истории отношений вымышленных персонажей. Но город может стать и самостоятельным «персонажем», судьба которого интересует писателя как некая смыслоемкая призма, помогающая лучше высветить закономерности отечественной истории, наполнить содержание литературного произведения широкой историософской проблематикой.

Особое место в художественном сознании русских писателей занимали столицы. Старая Москва воспринималась русскими писателями как центр-собиратель русских земель. Сама геометрия планировки города (кольцевые структуры и расходящиеся улицы-радиусы) подчеркивала этот вектор исторического устремления Москвы. В кольца охвата сначала попадали окрестные деревушки (ставшие ныне городскими кварталами), затем ближайшие губернии, а уж потом отдаленные провинции.

435

Совсем иными гранями отразился в литературе Петербург. В этом образе есть и отзвук великих свершений становящейся Империи, что дало возможность А. Пушкину патетически провозгласить: «Красуй-

ся, град Петров, и стой неколебимо, как Россия!». Но, с другой сторо-

ны, писатели обнаруживают в петербургском пространстве зону леденящего отчуждения. Бедному Евгению, герою поэмы «Медный всадник», никогда не понять надличностную логику неумолимой поступи Государства. Петербург переменчив, этот город помпезных дворцов

иубогих «углов». Он постоянно меняет свои обличья, свои векторы воздействия, пульсирует, превращаясь, скажем, у Андрея Белого (ро-

ман «Петербург») в «точку»: «…и из этой вот математической точки, не имеющей измерения, заявляет он энергично о том, что он – есть: оттуда, из этой вот точки, несется потоком рой отпечатанной книги; несется из этой невидимой точки стремительно циркуляр» [Белый, 1981, с. 20]. В «точке» приватному человеку жить невозможно, но и на «семи ветрах» казенного открытого проспекта существовать тоже весьма неуютно. А. Белый насыщает свое повествование геометри-

ческими понятиями: «пространство для циркуляции публики», «прямолинейный проспект», «линии», «математическая точка», «планомерность и симметрия», «в точке пересечения линий», «параллельных проспектов», «домовых кубов», «лакированный куб» (кареты), «параллелепипеды». Такой пронзительный в своей прямолинейности петербургский проспект открыт, распахнут вовне, он уводит человека куда-то в огромный и непонятный мир. Собственно, в этом-то как раз

изаключается основная историософская функция Петербурга – вывести страну «на люди», во внешнее пространство, к далеким геополитическим горизонтам, ввести в европейскую семью народов. В такой изначальной двойственности (город как административно-политиче- ская функция и город как повседневное, а значит, удобное пространство приватной жизни обычных людей) – неразрешимая драма Петербурга, как об этом убедительно свидетельствует художественный опыт Н. Гоголя и Ф. Достоевского. В Петербурге, в отличие от прочно стоящей на земле Москвы, всегда была некая зыбкость, неукорененность, призрачность. Природно-климатическое своеобразие и географическое положение увеличивали «коэффициент» такой зыбкости (периодически случающиеся наводнения, осеннее-зимние глубокие сумраки, пронизывающие балтийские ветра). Эпохи потрясений (ре-

436

волюции, блокада 1940-х гг.) многократно усиливали это ощущение. Бездомье и бытовые неурядицы тут переживались острее.

Весьма примечательно написанное незадолго перед первой мировой войной стихотворение Валерия Брюсова «Три кумира» (1913). Оно интересно прежде всего общим концептуальным подходом к отечественной истории предшествующих двух столетий.

Отталкиваясь от реального факта современной ему петербургской действительности (наличие в городе известных памятников Петру Первому, Николаю Первому и Александру Третьему), поэт наделяет данные скульптуры особой знаковой функцией. Названные монархи символизируют собой разные этапы того большого, сложного и противоречивого исторического времени, когда столицей государства Российского был воздвигнутый по воле Петра Великого Петербург. Брюсов словно провидит тот недалекий день, когда столица снова будет перенесена в Москву, петербургский период истории завершится, а потому и подводит его итоги. Конечно, импульсом к созданию стихотворения могла послужить еще и общая атмосфера исторических размышлений, связанная с празднованием 300-летия царствующего Дома Романовых, ведь любой юбилей – всегда время результирующих оценок.

Как же поэтически выразил Брюсов суть трех эпох, олицетворяемых знаменитыми монархами? Достигается это с помощью двух развернутых образов: один – образ движения (во всей его семантической многомерности), другой – психологическая доминанта в том или ином скульптурном портрете. Проследим по тексту стихотворения [Брюсов, 1973, с. 187-188]. В строфе, посвященной Петру Первому, движение характеризуется словом «скачет». Причем в стихотворении это слово повторяется дважды (второй вариант – «иступленно скачет»). Император предстает как борец, победитель. Отсюда и слова о «гордости победной». Есть и враг – змей («ярость змея»). Вводится поэтому и дополнительное действие – «попирая»: Петр «скачет», «попирая» ненавистного змея. Фальконетовский медный всадник переполнен азартом великой гонки, он обуреваем жаждой победы, удачи.

Памятник Николаю Первому, стоящий на Исаакиевской площади, производит на Брюсова совершенно иное впечатление. Энергия неукротимого прапрадеда утрачена. И понятно почему. От предков осталась империя, ее величие, грандиозность, сложившаяся система

437

жизни. Поэтому можно обходиться без радикальных монархических «революций сверху». Уже можно пожинать плоды созданного до тебя.

Брюсов пишет о Николае – «А другой, с торжественным обличьем».

Акцент делается исключительно на внешнем. Император как бы смотрится в зеркальце чужих мнений, озабочен лишь тем, какое производит впечатление. В строчке «строгое спокойствие храня» можно найти многое. Но вот чего при всем желании не найдешь, так это страсти. «Упоенный силой и величьем», Николай Павлович, наверное, никогда не сможет, уподобясь Петру, поскакать иступленно! Многозначна строка «Правит скоком сдержанным коня». В самом деле, интересно переосмысливается слово «правит». Можно блистательно управлять целым государством, а можно – лишь ничтожнейшим «скоком» коня. Потому-то отобран и соответствующий нейтрально-бесцветный глагол движения – «едет». Государство, олицетворяемое Николаем Первым,

– это мощная империя эпохи стабилизации. Оно может жить по исторической инерции, без понукающих и изъязвляющих бока шпор очередного царя-реформатора. Лексический ряд, связанный с образом второго «кумира», сам по себе весьма характерологичен: «спокой-

ствие», «сдержанным», «непоспешно».

В строфе, отведенной описанию памятника Александру Третьему, выполненного Паоло Трубецким и установленного на Знаменской площади недалеко от Московского вокзала, налицо уже полная остановка движения («упор копыт»). Всадник «стоит». В стихотворении находим и другие выразительные слова-характеристики, соотносимые с данным памятником: «в полусне», «недвижимо», «стынет». Автор выделяет безразличие как психологическую доминанту первых лиц в государстве Российском в новейшее время. У Александра Третьего в предлагаемой Брюсовым трактовке все в прошлом: отсюда слова – «с

мощностью наследной».

Итак, вдумаемся в смысл тех глаголов движения, которые выстраиваются в весьма показательный ряд: «скачет» – «едет» – «стынет». История замедляется, почти останавливается. От новых времен тянет холодом (слово «стынет» придает всей строфе и дополнительное значение). Что же будет дальше? Каково будущее? Оно, по Брюсову, весьма неопределенно, где-то там – во мраке. Поэт сводит все памятники вместе и ставит их перед лицом неотвратимых будущих угроз и апокалиптических ожиданий: «Три владыки в безрассветной мгле».

438

Заметим: не «беспросветной», а «безрассветной». Может быть, Брю-

сов пророчески уже воочию видел ту Россию, которую семью годами позднее с удивлением обнаружит Герберт Уэллс и напишет книгу «Россия во мгле». Почти символична и дата написания брюсовского стихотворения – 1 декабря 1913 года. Шел последний месяц последнего благополучного года империи. Дальше Россию ждали войны, революции, мятежи. Наступала другая эпоха – трагическая эпоха Великой Смуты.

Русская литература в великом множестве текстов отразила соперничество Москвы и северной Пальмиры, связанное с разными вероятными векторами развития российского государства. Западничество, славянофильство, а затем, уже в ХХ веке, евразийство наделяли столицы – участниц извечного спора – особыми миссиями.

В поэзии историософское начало нередко сосуществует с лири- чески-интимным. Так, в лирическом цикле «Стихи о Москве» М.Цветаева сравнивает историческую судьбу города, из столицы государства российского вдруг превратившегося, говоря словами Пушкина, в «порфироносную вдову», с долей женщины, покинутой любимым мужчиной.

Над городом, отвергнутым Петром, Перекатился колокольный гром. Гремучий опрокинулся прибой Над женщиной, отвергнутой тобой

[Цветаева, 1988, с. 61].

В ткань историософской рефлексии вплетается сокровенный мотив человеческих эмоций. В этом цикле активно функционируют два смысловых концентра. Один – это ревнивая мысль поэта о сакральном «первенстве» Москвы («первенстве» перед Петербургом). Второй – мысль о городе как «странноприимном доме», гостеприимно предоставляющем кров и хлеб усталому путнику. Конечно, здесь идет речь о старой, дореволюционной Москве, еще не обретшей бюрократической мертвящей стати столицы, а сохранившей «семейное тепло» большого города-гнезда.

– Москва! – Какой огромный Странноприимный дом! Всяк на Руси – бездомный. Мы все к тебе придем

[Цветаева, 1988, с. 63].

439