Рус.лит. 4 курс Колпаков / Мой бедный Мастер. Полное собрание изданий и переизданий Мастера и Маргариты

Ноги донесли удивленного бухгалтера до секретарской комнаты,

удверей которой оказался один из служащих, прижавшийся к стене и глядящий на бухгалтера бессмысленно. У ног служащего валялась папка и рядом вывалившиеся из нее докладные бумаги.

Бухгалтер заглянул в секретарскую и поразился. Первое, что он увидел, это припавшего к щели в полураскрытой двери кабинета ка­ кого-то служащего, который, присев на корточки, глядел в кабинет

стаким страшным лицом, что бухгалтер остановился, колеблясь — входить ли ему?

Из кабинета доносился грозный голос, несомненно принадлежа­ щий Прохору Петровичу, самому заведующему.

«Распекает, что ли?..» — подумал смятенный бухгалтер.

И тут увидел другое: в кожаном кресле, закинув голову на спинку, безудержно рыдая, с мокрым платком в руке, лежала, вытянув ноги почти до средины секретарской, личный секретарь Прохора Петро­ вича, красавица Сусанна Ричардовна Брокар.

Весь подбородок Сусанны Ричардовны был вымазан губной пома­ дой, а по персиковым щекам ползли с глаз черные потоки реснич­ ной краски. Увидев, что кто-то вошел, секретарь вскочила, кинулась к бухгалтеру, вцепилась в лацканы его пиджака, стала трясти и кри­ чать:

— Слава богу! Хоть один храбрый! Идите, идите к нему! Все раз­ бежались, все предали! Все испугались! Я не знаю, что делать!

И она потащила бухгалтера в кабинет, причем рот ее полез к уху,

ачерная краска, смешанная со слезами, добежала до подбородка. Вовлеченный в кабинет бухгалтер первым долгом уронил порт­

фель и сейчас же его поднял, затем все мысли его перевернулись кверху ногами. И надо сказать, было от чего.

За огромным письменным столом с массивной чернильницей, в роскошно недавно и заново отделанном кабинете с дубовой мебе­ лью, кожей и занавесками на окнах сидел пустой костюм и не об­ макнутым в чернила сухим пером водил по бумагам. При костюме был галстук, в кармашке самопишущее перо, но не было над ворот­ ником головы, равно как из манжет не выглядывали кисти рук. Ко­ стюм был погружен в работу и не замечал той кутерьмы, что цари­ ла кругом.

Услышав шаги, костюм откинулся в кресле, и над воротником прозвучал хорошо знакомый бухгалтеру голос Прохора Петровича:

—В чем дело, товарищ? Ведь на дверях же написано, что я не при­ нимаю!

Красавица-секретарь взвизгнула и, ломая руки, вскричала:

—Вы видите? Видите? Нету его! Нету! Верните! Что же это та­

кое?

В дверь кабинета кто-то сунулся, охнул и вылетел вон. Бухгалтер сидел на краешке кресла и чувствовал, как дрожат его ноги. Сусанна Ричардовна прыгала возле бухгалтера, терзая его пиджак, вскрики­ вала:

—Я всегда, всегда останавливала его, когда он чертыхался, вот

идочертыхался!

Красавица оставила пиджак бухгалтера, подбежала к письменно­ му столу и музыкальным нежным голосом, немного гнусавым от слез, воскликнула:

—Проша! Где вы?

—Это кто же вам тут «Проша»? — осведомился костюм надменно.

—Не узнает! Не узнает! Доктора! — взрыдала секретарь.

—Попрошу не рыдать в кабинете! — уже злясь, сказал вспыльчи­ вый костюм в полоску и подтянул к себе свежую пачку бумаг, подце­ пив ее отсутствующими пальцами.

—Нет, не могу видеть этого! — закричала Сусанна Ричардовна и выбежала в секретарскую, а за нею, как пуля, вылетел и бух­ галтер.

—Вообразите, сижу, — рассказывала Сусанна Ричардовна, вце­ пившись в рукав бухгалтера и мотая Василия Степановича из сторо­ ны в сторону, — и входит кот. Черный, здоровый, как бегемот. Я, ко­ нечно, кричу ему «брысь». Он — вон, и вдруг входит толстяк тоже

скакой-то кошачьей мордой и говорит: «Это что же вы, гражданоч­ ка, посетителям «брысь» кричите?» И прямо в кабинет к Прохору Петровичу, я за ним: «Вы с ума сошли?!» А он прямо, наглец, к Про­ хору Петровичу. Ну, тот, он добрейшей души человек, но нервный. Вспылил! Не спорю. Нервозный человек, работает, как вол. Вспы­ лил! «Вы чего, — говорит, — без доклада лезете? Я занят!» А тот, на­ хал, вообразите, развалился в кресле, улыбнулся и говорит: «А я, — говорит, — с вами по дельцу пришел поговорить...» А? Ну, тут, знаете, терпение Прохора Петровича лопнуло, и он вскричал: «Да что же это такое? Вывести его, черти б меня взяли!» А этот, вообразите, улыбнулся и говорит: «Черти чтоб взяли? А что ж, это можно!» И трах,

яне успела вскрикнуть, смотрю: нету этого оборванца и костюм...

Геее... — распялив совершенно потерявший всякие очертания рот, зарыдала Сусанна Ричардовна...

Подавившись рыданием, она перевела дух, но понесла что-то со­ вершенно несвязное, вроде того:

— И пишет, пишет, пишет! С ума сойти! По телефону говорит...

командует... костюм! Все разбежались... Зайцы! У меня руки трясут­ ся! Пишет! Пишет! Да неужели же вы не понимаете?!

Сусанна Ричардовна махала перед лицом бухгалтера руками, ног­ ти которых были вымазаны красной краской, а тот только стоял

итрясся.

Итут судьба выручила бухгалтера. В секретарскую спокойной во­ левой походкой входила милиция в числе двух человек. Увидев их, красавица зарыдала пуще, тыча рукою в двери кабинета.

— Давайте не будем рыдать, гражданка, — спокойно сказал пер­ вый, а бухгалтер, не помня как, выскочил из секретарской и через минуту уже был на свежем воздухе.

Вголове у него был сквозняк, в котором гудело что-то вроде: «Ого-го-го-го! Кот... Варьете... Ого-го...»

Чтобы успокоиться немного, он путь до Ваганьковского переулка проделал пешком. Собственно говоря, другой бы более сметливый человек плюнул бы на дела и в сегодняшний день никуда бы более не

совался, но Василий Степанович как будто взбесился — исполнить поручение! Казенных денег боялся, как огня, и решил, что сдаст их во что бы то ни стало.

Второе отделение городского зрелищного сектора помещалось во дворе, в облупленном от времени особняке, и известно было сво­ ими порфировыми колоннами в вестибюле. Но не колонны поража­ ли в этот день посетителей сектора, а то, что происходило под ко­ лоннами и за ними, в комнатах сектора.

Несколько посетителей, в числе их только что явившийся Васи­ лий Степанович, стояли в оцепенении и глядели на плачущую ба­ рышню за столиком, на котором лежала литература, продаваемая ба­ рышней.

На участливые вопросы барышня только отмахивалась, а сверху

ис боков из всех отделов сектора несся телефонный звон надрывав­ шихся по крайней мере двадцати аппаратов.

Барышня вдруг вздрогнула, истерически крикнула «вот, опять!»

инеожиданно запела дрожащим сопрано:

— Славное море, священный Байкал!

Курьер, показавшийся на лестнице, погрозил кому-то кулаком

изапел в унисон с барышней незвучным тусклым баритоном:

—Славен корабль, омулевая бочка!

Хор начал разрастаться, шириться, наконец песня загремела во всех углах сектора. В ближайшей комнате № 6 счетно-проверочного отдела выделялась мощная с хрипотцой октава. Аккомпанировал хо­ ру усилившийся треск телефонных аппаратов.

—Гей, баргузин... пошевеливай вал!.. — орал курьер на лестнице, пытаясь вставлять между словами ругательства.

Слезы текли по лицу девицы, она пыталась стиснуть зубы, но рот

еераскрывался сам собою, и она пела вместе с курьером:

—Молодцу плыть недалечко!

Поражало безмолвных посетителей, что служащие-хористы, рассеянные по разным местам сектора, пели очень ритмично и складно, как будто весь хор стоял, не спуская глаз с невидимого дирижера. Прохожие иногда останавливались у решетки в пере­ улке, удивляясь веселью, царящему в секторе, а жители трехэтаж­ ного дома, выходившего сбоку сектора во двор, видимо, привык­ ли к пению и выглядывали из окон, хихикая и перекидываясь сло­ вами:

— Опять загудели!..

Как только первый куплет пришел к концу, пение стихло внезап­ но, опять-таки как бы по жезлу дирижера. Курьер получил возмож­ ность выругаться, что и исполнил, и убежал куда-то.

Тут открылись парадные двери, и в них появился гражданин в летнем пальто, из-под которого торчали полы белого халата, и ми­ лиционер. «Доктор, доктор...» — зашептали зрители.

— Слава богу! Примите меры, доктор, — истерически крикнула девица.

Тут же на лестницу выбежал секретарь сектора и, видимо, сгорая от стыда и смущения, начал говорить, заикаясь:

—Видите ли, доктор, у нас случай массового... какого-то... гипно­ за... что ли... так вот... — Он не докончил своей фразы, стал давиться словами и залился тенором, глядя, как глядит собака на луну.

—Шилка и Нерчинск...

—Дурак! Дурак! — успела выкрикнуть девица, но объяснить, кого ругает, не успела, а и сама вывела руладу и запела про Шилку и Нер­ чинск.

Недоумение разлилось по лицу врача, но он постарался скрыть его и сурово сказал секретарю:

—Держите себя в руках. Перестаньте петь!

По всему было видно, что секретарь и сам бы отдал бог знает что, чтобы перестать, да перестать-то не мог и вместе с хором донес че­ рез открытые окна до слуха прохожих весть о том, что в дебрях его не тронул прожорливый зверь...

Тем временем появился санитар с ящиком, и, как только куплет кончился, девица первая получила порцию валериановых капель. Врач с санитаром убежали поить других, а девица рассказала о той беде, что стряслась в секторе.

Видно, что насильственное пение, стыд, срам и слезы до того ис­ терзали девицу, что она не стеснялась в выражениях и кричала на весь вестибюль: «Пусть слышит!»

Оказалось, что заведующий сектором...

—Простите, гражданочка, — вдруг сказал бухгалтер, тронутый го­ рем ближних, — кот к вам черный не заходил?

И сам прикусил язык, опасаясь, что обнаружится его связь со вче­ рашним сеансом.

—Какие там коты! — не стесняясь кричала девица. — Ослы у нас

всекторе! Ослы!

Оказалось, что заведующий сектором, «разваливший вконец ис­ кусства и развлечения» (по словам девицы), «в которых ничего не смыслит!», страдал манией организации всякого рода кружков.

— Очки втирал начальству! — орала девица...

...В течение года он успел организовать кружки: по изучению Лер­ монтова, шахматно-шашечный, пинг-понга и верховой езды. К лету угрожал организацией кружка гребли на пресных водах и альпинис­ тов. И вот сегодня в обеденный перерыв входит он...

— Сияет, как солнце! — рассказывала девица, торопясь и икая по­ сле валерианки. — И ведет под руку какого-то сукина сына, неизвест­ но откуда взявшегося, в клетчатых брючонках, пенсне треснувшее, рожа невозможная!

И тут же отрекомендовал его всем как видного специалиста по ор­ ганизации хоровых кружков. Коровьев по фамилии.

(Бухгалтер насторожился.)

Лица будущих альпинистов помрачнели, но заведующий тут же призвал их к бодрости, а организатор Коровьев и пошутил, и поост­ рил, и клятвенно заверил, что времени пение берет самую малость...

—На ходу, на ходу!..

Апользы от этого пения целый вагон. Ну, конечно, первые вы­ скочили Фанов и Косарчук, известнейшие наши подхалимы,

и объявили, что записываются. Ну, тут остальные убедились, что пения не миновать, стали записываться. Петь решили, так как все остальное время было занято пинг-понгом и шашками, в обеден­ ном перерыве. Заведующий, чтобы подать пример, объявил, что

унего тенор, и далее все пошло, как в скверном сне. Коровьев по­ орал «до-ми-соль-до!», вытащил наиболее застенчивых из-за шка­ фов, за которыми они прятались от пения, Косарчуку сказал, что

утого абсолютный слух, заныл, заскулил, просил уважить старого регента-певуна, стукал камертоном по пальцу, умолял грянуть «Славное море».

Грянули. И славно грянули, Коровьев понимал свое дело. Допели первый куплет, Коровьев извинился, сказал: «Я на минутку», — и...

исчез куда-то.

Думали, что в уборную. Но прошло десять минут — его нету. Недо­ умение. Потом — радость: сбежал!

И вдруг как-то само собой запели второй куплет, Косарчук повел высоким хрустальным тенором. Спели. Коровьева нету. Двинулись по своим местам, не успели сесть, как против своего желания запе­ ли. Остановиться! Не тут-то было. Пауза минуты три, и опять грянут. Тут сообразили, что — беда! Заведующий заперся у себя в кабинете. И вот...

Тут девицын рассказ прервался. Валерианка ничего не помогала. Услужливые посетители совали девице стакан с водой, но пить она не могла, беря высокие чистые ноты. Здание сектора гремело, как оперный театр. Растерявшийся врач метался от одного певца к другому, наконец увидел, что так не управиться, и отправился к те­

лефону.

Через четверть часа подъехали три грузовика, и на них погрузил­ ся весь состав сектора во главе с совершенно убитым заведующим.

Лишь только первый грузовик, качнувшись в воротах, выехал в переулок, служащие, стоящие на платформе и держащиеся друг за друга, раскрыли рты, и в переулке понеслась популярная песня. Вто­ рой грузовик подхватил, а за ним и третий. Так и поехали.

Способ оказался умным и простым. Прохожие, летящие по своим делам, бросали на грузовики беглый взгляд и проносились мимо, по­ лагая, что экскурсия едет за город.

Таким образом, все грузовики без всякого соблазна выехали на шоссе и поехали в клинику профессора Стравинского.

Задумчивый, качающий головой бухгалтер, стремясь избавиться от денег, пешком отломал еще один конец на Петровку и явился в финотдел московского зрелищного сектора.

Ученный уже опытом, он осторожно заглянул в продолговатый зал, где за матовыми стеклами с золотыми надписями сидели служа­ щие. Но никаких признаков тревоги или какого-нибудь безобразия не обнаружил. Было тихо, как и полагалось в приличном учрежде­ нии.

Бухгалтер всунул голову в то окошечко, на котором было написа­ но «прием сумм», поздоровался с каким-то не знакомым ему, очевид­ но новым, служащим, ласково попросил приходный ордерок.

Но служащий почему-то встревожился и спросил, не глядя на Ва­ силия Степановича:

—А вам зачем? Бухгалтер изумился.

—Хочу сдать сумму.

—Одну минутку, — ответил служащий и мгновенно закрыл сеткой дыру в стекле.

«Странно!» — подумал бухгалтер. Он слышал, что там идет какоето совещание, о чем-то тихо спорят, советуются.

Изумление бухгалтера возросло. Впервые в жизни он встретился

стаким обстоятельством, как здесь. Всем известно, как трудно полу­ чить деньги, всегда к этому могут найтись препятствия. Но в практи­ ке бухгалтера не было за тридцать лет службы случая, чтобы кто-ни­ будь у него, будь то учреждение, юридическое или частное лицо, за­ труднялся бы принять деньги.

Сеточка отодвинулась, и опять бухгалтер прильнул к окошечку.

—А у вас много ли? — спросил служащий.

—Двадцать одна тысяча.

—Ого, — ответил служащий и добавил: — Одну минуточку, —

иопять закрылся.

«Взбесился он, что ли?» — подумал бухгалтер.

Но сеточка отодвинулась, высунулась рука с зеленой бумажкой.

— Пишите ордер, — пригласили бухгалтера.

Тот локтем придавил обременяющий его пакет и заполнил у око­ шечка ордерок, а затем стал развязывать веревочку.

Когда он распаковал свой груз, в глазах у него зарябило, он что-то промычал. Перед глазами его замелькали иностранные деньги. Тут были пачки канадских долларов, фунтов английских, гульденов гол­ ландских, лат латвийских, крон эстонских, йен японских...

— Вот он, один из этих штукарей! — сказал грозный голос над оне­ мевшим бухгалтером.

И тут же Василия Степановича арестовали.

Глава 18 НЕУДАЧЛИВЫЕ ВИЗИТЕРЫ

В то самое время, как злосчастный бухгалтер Загривов несся в таксо­ моторе, чтобы нарваться на самопишущий костюм и дальнейшие не­ приятности, то есть после полудня в пятницу, мощногрудый паровоз плавно и беззвучно вошел под стеклянную крышу Киевского вокзала, ведя за собою одиннадцать вагонов скорого поезда, и остановился.

Томные и бледные после ночной вагонной качки пассажиры по­ текли из вагонов, и в числе их из мягкого плацкартного вагона № 9 вышел солидный полный бритый гражданин, имеющий на голове шляпу, на левой руке перекинутое через нее летнее пальто, а в пра-

вой руке черный новенький фибровый чемодан, купленный в Киеве на Крещатике.

Описанный гражданин был, как нетрудно догадаться, дядя покой­ ного Берлиоза — Александр Максимилианович Радужный, эконо­ мист-плановик, проживающий в Киеве на бывшей Институтской улице.

Причиной приезда дяди в Москву была полученная им позавчера около одиннадцати часов вечера телеграмма следующего содержа­ ния:

«Меня Берлиоза только что зарезало трамваем на Патриарших похороны пятницу три часа дня приезжай Берлиоз».

Александр Максимилианович считался, и заслуженно, одним из самых умных людей в Киеве.

Однако и самого умного человека подобная телеграмма может по­ ставить в тупик.

«Меня зарезало...» — бормотал Радужный, стоя в передней своей квартиры в Киеве и глядя в телеграфный бланк... Раз человек теле­ графирует, что его зарезало, то его зарезало не насмерть? Не правда ли? А при чем же тогда похороны? Или он очень плох и предвидит, что умрет? Это возможно, но все-таки какая-то странная точность...

так уж и знает, что хоронить его будут в пятницу в три часа... Удиви­ тельная телеграмма.

Однако умные люди на то и умные, чтобы разбираться в запутан­ ных делах. Побормотав минуты три в передней, Александр Макси­ милианович засунул телеграмму в карман.

Очень просто. Произошла досадная ошибка в работе телеграфа, и депешу передали исковерканную. Слово «меня», вне всяких сомне­ ний, попало сюда из другой телеграммы, в конце телеграммы излиш­ не повторили слово «Берлиоз», и отвалились, кроме этого, «те» по­ сле слова «приезжай». С такими поправками смысл телеграммы ста­ новился ясен и трагичен.

Когда утих взрыв горя супруги Александра Максимилиановича, урожденной Берлиоз, Александр Максимилианович немедленно на­ чал собираться в путь. Тут нужно открыть маленькую тайну Алексан­ дра Максимилиановича. Нет спору, он горевал, и ему было жаль пле­ мянника жены, погибшего в расцвете лет... Но, конечно, как человек деловой, он понимал, что особенной надобности в его присутствии на похоронах нету. Наследство? Ну, три костюма, пятьсот штук книг... Александр Максимилианович знал, что у племянника сбере­ жений не было...

И тем не менее Александр Максимилианович ехал в Москву очень озабоченный. Ему казалось даже, что поезд идет слишком медленно.

Дело было в одном. В квартире! Квартира в Москве! Это серьезно.

Неизвестно почему, но Киев в последнее время томил Александра Максимилиановича, и мысль о переезде в Москву у него стала навяз­ чивой.

Его не радовали ни весенние разливы Днепра, когда, затопляя ос­ трова на низком берегу, [вода] сливалась с горизонтом. Его не радо-

вал тот вид, что открывался от подножия памятника Владимиру. Его не веселили солнечные пятна весны, играющие на дорожках Влади­ мирской Горки. Ничего этого он не хотел, он хотел переехать в Москву.

Все видели, конечно, объявление, несколько раз печатавшееся

в«Вечерней Москве»: «Киеве меняю чудную отд. квартиру 3 ком., близость Днепра на меньш. площ. Москве».

Это объявление принадлежало перу дяди Берлиоза.

Ничего не выходило. Было только одно предложение из Москвы,

иглупое, и недобросовестное. В обмен предлагали комнату в Кунце­ ве, без удобств. Никого не манила близость Днепра, все желали жить

вМоскве.

Телеграмма потрясла Александра Максимилиановича. Это был момент, который упускать было бы грешно. Такие моменты не по­ вторяются.

Словом, невзирая ни на какие бешеные трудности, нужно было унас­ ледовать квартиру племянника. Вот с этой мыслью, полный ею, пропи­ танный ею, стиснув в решимости зубы, загадочно щуря левый глаз, Александр Максимилианович несся в Москву в купе мягкого вагона.

Как проворачивать это дело, ему еще не было ясно вполне и само­ му. Вероятнее всего, что придется действовать в зависимости от то­ го, как начнут поворачиваться сами обстоятельства. В сложном чер­ новом плане в голове у Александра Максимилиановича вертелись в хитрейших переплетах... домоуправление... председатель... закон о наследовании... метраж квартиры... московские адреса... исчисле­ ния каких-то сумм, коими была исписана записная книжка... Слож­ но, ох сложно...

Первый этап как будто выяснялся. Нужно было первым долгом остановиться в этой квартире... и прописаться хотя бы временно. Это важно...

Итак, Александр Максимилианович вышел из поезда. Тут при­ шлось провернуть этап, который помещался перед первым, так ска­ зать, предэтап. Он был прост и дешев: за гривенник Радужный при­ обрел газету.

Да, трагедия была налицо. Миолит на последней странице с при­ скорбием извещал о том, что вынос тела покойного МА.Берлиоза состоится ровно в три часа.

Радужный глянул на часы. Был час дня. Он заспешил к автобусу. Через двадцать минут он входил в дверь, на которой было написа­

но: «Правление». В узкой комнате, где на стене висел старый плакат, изображающий в нескольких картинках откачивание утопающего, за деревянным столом в полном одиночестве сидел средних лет не­ бритый человек с встревоженными глазами.

— Могу ли я видеть председателя правления? — вежливо осведо­ мился экономист, снимая шляпу и ставя чемодан на порожний стул. Этот простенький вопрос почему-то до того расстроил сидящего, что он побледнел.

Кося в тревоге глазами, он пробормотал, что председатель... да...

его нету.

—Он на квартире у себя? — спросил Радужный. — У меня срочней­ шее дело.

Из несвязного ответа человека видно стало, что председатель...

он... нету его на квартире.

—А когда он будет?

Человек ничего не сказал на это и с тоской поглядел в окно.

—Ага... — сказал умный Радужный и осведомился о секретаре. Странный человек за столом даже побагровел от напряжения и ска­ зал невнятно, что секретаря тоже нету... когда он придет, неизвест­ но... что секретарь болен.

—Ага, — сказал Радужный серьезно, — но кто же есть в правле­

нии?

—Я, — слабым голосом отозвался человек.

—Так, — внушительно сказал Радужный, — видите ли, това­ рищ, я являюсь ближайшим и единственным наследником покой­ ного Берлиоза, моего племянника, скончавшегося, согласно те­ леграмме от позавчерашнего числа, и обязан в срочном порядке, согласно закону, принять наследство, заключающееся в нашей квартире № 50...

—Не в курсе я, товарищ... — тоскливо отозвался человек и моля­ ще поглядел на Радужного, у которого уже была в руках телеграмма.

—Но позвольте, — звучным голосом сказал Радужный, — вы член правления и обязаны...

Тут скрипнула дверь, и вошел какой-то гражданин. При виде его опять-таки побледнел сидящий за столом.

—Член правления Пятнажко? — интимно и дружески спросил

усадящего вошедший.

—Я, — чуть слышно ответил сидящий.

—Тут надо будет вам зайти расписаться на минутку в милицию, — сказал пришедший ласково, — дело быстрое...

Пятнажко встал, почему-то расстегнул толстовку, потом ее застег­ нул, и через несколько секунд Радужный оказался один в пустом по­ мещении правления.

«Эх, какое осложнение...» —думал Радужный, пересекая асфальто­ вый двор и спеша в квартиру № 50.

Как известно, посланные следствием из Варьете сообщили, что в квартире № 50 никого нет, но, увы, здесь чистое недоразумение (и, надо думать, не без коровьевского участия). В квартире был кое-кто, и Радужный убедился в этом, и очень быстро.

Дверь открыли на звонок его с исключительной быстротой, и дя­ дя вошел в знакомую ему переднюю. Удивило его несколько то обсто­ ятельство, что неизвестно было, кто ему открыл.

В полутемной передней никого не было кроме громаднейшего черного кота, сидящего на стуле. Зрачки этого кота то вспыхивали, то погасали.

Александр Максимилианович оглянулся, покашлял, потопал но­ гами. Тогда дверь кабинета открылась и в переднюю вышел Коровьев. Александр Максимилианович поклонился и сказал:

— Моя фамилия Радужный... Я...

Но он не успел договорить, как Коровьев выхватил из кармана грязный платок, приложил его к носу и заплакал.

—Я получил теле...

—Как же, как же! — заныл Коровьев. — Я как только глянул на вас, догадался, что это вы! — Тут он затрясся от слез и начал вскрики­ вать: — Горе-то, а? Ведь это что же такое делается? А?

—Трамваем задавило? — шепотом спросил Александр Максими­ лианович, потрясенный рыданиями не известного ему человека

впенсне.

—Начисто! — крикнул Коровьев, и слезы ручьями побежали у не­ го из-под пенсне. — Начисто! Я был свидетелем. Верите ли — раз! Го­ лова — прочь! Потом правая нога — хрусть, пополам! Левая — хрусть, пополам! Вот до чего эти трамваи доводят!

Тут Коровьев, видимо, не будучи уже в силах сдерживать себя, утк­ нулся носом в стену рядом с зеркалом и стал содрогаться в рыданиях.

Дядя Берлиоза был искренно поражен поведением неизвестного. «Вот, говорят, не бывает в наш век сердечных людей...» — подумал он, чувствуя, что у него самого начинают чесаться глаза. Однако в то же время неприятное облачко набежало на его душу, и тут же мельк­ нула змейкой мысль о том, что не прописался ли этот сердечный че­ ловек в квартире покойника, ибо и такие примеры бывали.

— Простите, вы были другом моего покойного Миши? — спросил он, утирая рукавом один сухой глаз, а другим изучая потрясаемого печалью.

Но Коровьев до того разрыдался, что ничего нельзя было понять кроме повторяющихся слов «хрусть — и пополам!».

Но наконец Коровьев отлепился от стенки и вымолвил:

—Нет, не могу больше! Пойду приму эфирно-валериановых ка­ пель! — И, повернув к Радужному совершенно заплаканное лицо, до­ бавил:

—Вот они, трамваи-то!..

—Я извиняюсь, вы дали мне телеграмму? — спросил Александр Максимилианович, мучительно думая о том, кто бы мог быть этот удивительный человек.

—Он! — ответил Коровьев и указал пальцем на кота. Радужный вытаращил глаза, полагая, что ослышался.

—Не в силах, нет мочи, — шмыгая носом, продолжал Коровьев, — как вспомню: колесо по ноге... колесо пудов десять... хрусть... Пойду лягу в постель, забудусь сном!

И тут исчез из передней.

Александр Максимилианович, вытаращив глаза, смотрел на кота. Тот шевельнулся, спрыгнул со стула, стал на задние лапы, подбоче­ нился, раскрыл пасть и сказал:

—Ну, я дал телеграмму. Дальше что?

УАлександра Максимилиановича закружилась голова, руки и но­ ги отнялись, он уронил чемодан и сел на стул напротив кота.

—Я, кажется, русским языком спрашиваю, — сурово сказал кот, — дальше что?

Но Радужный не дал никакого ответа.