![](/user_photo/2706_HbeT2.jpg)
Рус.лит. 4 курс Колпаков / Мой бедный Мастер. Полное собрание изданий и переизданий Мастера и Маргариты
.pdf— Брысь!! — вдруг рявкнул кот, вздыбив шерсть.
Итогда спальня завертелась вокруг Степы, так что все смешалось
вугасающих глазах. Степа ударился о притолоку головой и потерял сознание. Последняя его мысль была: «Я умираю...»
Но он не умер. Открыв глаза, он увидел себя стоящим в тенистой аллее под липами, и первое, что ощутил — сладостное дуновение
влицо от реки. И эта река, зашитая в гранит, река бешеная, не текла,
апрыгала через большие камни, разбрызгивая белую пену. На про тивоположном берегу виднелась пестро и голубовато разрисован ная мечеть, а когда Степа поднял голову, увидел в блеске солнечного дня вдали за городом большую гору с плоской, косо срезанной вер шиной.
Пошатываясь, Степа оглянулся. Приближался какой-то человек; подойдя, он с ироническим удивлением уставился на Степу. Это бы ло естественно. Степа стоял перед ним без сапог, в одних носках. Степа покачивался, глядел сумасшедше.
—Умоляю, — выговорил Степа жалким голосом, — скажите, где я нахожусь?
Человек усмехнулся и ответил:
—Однако! — и хотел пройти.
Степа заплакал, стал на колени и моляще протянул к человеку руки.
—Я не пьян, — всхлипывая, сказал Степа, — я болен! Со мною чтото случилось странное. Скажите мне, где я? Какой это город?
Человек остановился, все еще недоверчиво косясь на Степу, по правил кепку и наконец ответил:
—Ну, Владикавказ...
Степа с колен качнулся, простонал и упал лицом в песок. Созна ние покинуло его.
Глава VIII |
ПОЕДИНОК МЕЖДУ ПРОФЕССОРОМ И ПОЭТОМ |
Как раз тогда, когда Степу покинуло сознание, оно вернулось к Ивану Николаевичу — он проснулся после глубокого и продолжи тельного сна. Некоторое время он соображал, как он попал в эту комнату с белыми стенами, с удивительным ночным столиком из какого-то светлого металла и с белой шторой, за которой чувство валось солнце.
Иван тряхнул головою, убедился в том, что она не болит, и вспом нил, что находится в лечебнице. Эта мысль потянула за собою воспо минание о гибели Крицкого, но сегодня оно не вызвало в Иване Ни колаевиче сильного потрясения.
Выспавшись, Иван Николаевич стал спокойнее, а соображать на чал яснее. Полежав некоторое время неподвижно, Иван Николае-
вич повернулся на бок и увидел кнопку звонка на стене. По привыч ке трогать предметы без надобности Иван нажал ее, и сейчас же в комнате появилась полная симпатичная женщина в белом и сказа ла Ивану: «Доброе утро!»
Иван не ответил, так как счел это приветствие в данных условиях неуместным. В самом деле: засадили здорового человека в лечебни цу, да еще делают вид, что это так и нужно!
Женщина, оставаясь по-прежнему приветливой, при помощи од ного нажима кнопки увела штору вверх, и в комнату через широко петлистую и легкую решетку, доходящую до самого пола, хлынуло солнце. За решеткой открылся теперь балкон, берег извивающейся реки и на другом ее берегу — веселый сосновый бор.
—Пожалуйте ванну брать, — пригласила женщина, и под руками
еераздвинулась внутренняя стена, за которой обнаружилось ванное отделение и уборная, прекрасно оборудованные.
Иван, хоть и решил с женщиной не разговаривать, не удержался и, видя, как вода хлещет в ванну широкой струей из сияющего крана, сказал с иронией:
— Ишь ты! Как в «Метрополе»!
Полная женщина на это ответила с гордостью:
— О нет! Гораздо лучше. Такого оборудования нет нигде за грани цей. Ученые и врачи специально приезжают осматривать клинику. У нас каждый день интуристы бывают.
При слове «интурист» Ивану сейчас же вспомнился вчерашний консультант. Он затуманился, поглядел исподлобья и сказал:
— Интуристы... До чего вы все интуристов обожаете! А среди них, между прочим, разные попадаются. Я, например, вчера с таким познакомился, что любо-дорого...
И чуть было не начал рассказывать про Понтия Пилата, но сдер жался, понимая, что женщине эти рассказы ни к чему, что все равно помочь ему она не может.
Вымытого Ивана Николаевича повели по пустому и беззвучному коридору и привели в громаднейших размеров кабинет. Иван, ре шившись относиться ко всему, что есть в этом на диво оборудован ном здании, где его задержали против воли, с иронией, тут же мыс ленно окрестил кабинет «фабрикой-кухней».
Ибыло за что. В кабинете стояли шкафы и стеклянные шкафики
сблестящими инструментами. Были кресла необыкновенно сложно го устройства, были какие-то лампы с сияющими на них колпачками, и склянки, и электрические провода, и совершенно неизвестные приборы.
В кабинете за Ивана принялись трое — две женщины и мужчина, все в белом. Первым долгом Ивана отвели в уголок, за столик, с яв ной целью кое-чего у него выспросить. Иван стал обдумывать поло жение. Перед ним было три пути: кинуться на все эти лампы и замыс ловатые вещицы и перебить их, и таким образом выразить свой про тест за то, что задержан зря. Но сегодняшний Иван не был вчерашним Иваном; первый путь показался ему сомнительным: чего доброго, ук репятся в мысли, что он действительно сумасшедший. Первый путь
Иван отринул. Был второй: немедленно начать повествование о кон сультанте и Понтии Пилате. Вчерашний опыт, однако, показывал, что рассказу этому или не верят, или понимают его как-то извращен но. Поэтому Иван и от этого пути отказался, решив избрать третий: замкнуться в гордом молчании.
Полностью этого осуществить не удалось и, волей-неволей, при шлось отвечать, хоть и скупо и хмуро, на целый ряд вопросов.
У Ивана выспросили все решительно насчет его прошлой жизни, вплоть до того, когда и как он болел скарлатиной в 1916 году. Исписав за Иваном целую страницу, перевернули ее, и женщина в белом пере шла к родственникам Ивана, и не только к отцу и матери, но даже к дя дям и теткам. Началась канитель: кто умер, когда, да отчего, не пил ли и прочее и прочее. Потом поговорили о вчерашнем, но мало.
Женщина уступила Ивана мужчине, и тот взялся за него с другой стороны и ни о чем уже не спрашивая. Мужчина измерил температу ру, посчитал пульс, смотрел Ивану в зрачки, светил ему в глаза какойто лампой. На помощь мужчине пришла другая женщина, и Ивана не больно чем-то кололи в спину, рисовали у него ручкой молоточка ка кие-то знаки на груди, стучали молоточком по коленам, отчего ноги Ивана подпрыгивали. Кололи палец, кололи в локтевом сгибе, наби рали в какой-то шприц кровь, надевали на руки какие-то резиновые браслеты...
Иван только горько усмехался про себя, размышляя о том, как глупо и неожиданно все получилось. Подумать только: хотел предупредить всех об опасности, грозящей от неизвестного консультанта, хотел его изловить и добился только того, что попал зачем-то в лечебницу, чтоб рассказывать всякую чушь про брата матери Федора, пившего в Вологде запоем. Нестерпимо глупо!
Наконец Ивана отпустили. Он был препровожден обратно в свою комнату, где получил чашку кофе, два яйца всмятку и белый хлеб с маслом.
Съев и выпив все предложенное, Иван решил дожидаться кого-то главного в этом месте и у этого главного добиваться внимания к себе
исправедливости.
Иего он дождался, и очень скоро после своего завтрака. Стена, отделявшая комнату Ивана от коридора, разошлась, и в комнате Ивана оказалось довольно много народу в белом. Впереди всех во шел тщательно обритый по-актерски человек лет сорока пяти, с при ятными, но очень проницательными глазами и вежливыми манера ми. Вся свита оказывала ему знаки внимания и уважения, и вход по лучился очень торжественным. «Как Понтий Пилат...» — подумалось Ивану.
Это был, несомненно, главный. Он сел на табурет, а все остались стоять.
—Доктор Стравинский, — представился усевшийся Ивану и по глядел на него дружелюбно.
—Вот, Александр Николаевич, — негромко сказал кто-то с опрят ной бородкой и подал главному кругом исписанный лист.
«Целое дело сшили!» — подумал Иван.
Главный привычными глазами пробежал лист, пробормотал «угу, угу» и обменялся с окружающими несколькими фразами на малоиз вестном языке.
«И по-латыни как Пилат говорит...» — подумал Иван. Тут одно сло во заставило его вздрогнуть, и это было слово «шизофрения», увы, уже вчера произнесенное проклятым иностранцем на Патриарших.
«И ведь это знал...» — тревожно подумал Иван.
Главный, по-видимому, поставил себе за правило соглашаться и радоваться всему, что бы ни говорили ему окружающие, и выра жать это словами: «Славно! Славно!»
—Славно! — сказал Стравинский, возвращая кому-то лист, и обра тился к Ивану: — Вы — поэт?
—Поэт, — мрачно ответил Иван и вдруг впервые почувствовал легкое отвращение к поэзии, и вспомнившиеся ему тут же его собст венные стихи показались неприятными. И в свою очередь он спро сил у Стравинского: — Вы — профессор?
На это Стравинский утвердительно-вежливо наклонил голову.
—И вы здесь главный? — продолжал Иван. Стравинский и на это поклонился.
—Мне с вами нужно говорить, — многозначительно сказал Иван Николаевич.
—Я для этого и пришел, — отозвался Стравинский.
—Дело вот в чем, — начал Иван, чувствуя, что час его настал, — меня никто не желает слушать, в сумасшедшие вырядили...
—О нет, мы выслушаем вас очень внимательно, — серьезно и ус покоительно сказал Стравинский, — и в сумасшедшие вас рядить ни
вкоем случае не будут.
—Так слушайте же: вчера вечером я на Патриарших прудах встре тился с таинственною личностью... иностранец не иностранец, ко торый заранее знал о смерти Бори Крицкого и лично видел Понтия Пилата.
Свита безмолвно и не шевелясь слушала поэта.
—Пилата? Пилат — это который жил при Христе? — щурясь на Ивана, спросил Стравинский.
—Тот самый, — подтвердил поэт.
—А кто этот Боря Крицкий?
—Крицкий — известнейший редактор и секретарь «Массолита», — пояснил Иван.
—Ага, — сказал Стравинский, — итак, вы говорите, он умер, этот Боря?
—Вот же именно его вчера при мне и зарезало трамваем на Пат риарших прудах, причем этот самый загадочный гражданин...
—Знакомый Понтия Пилата? — спросил Стравинский, очевидно, отличавшийся большой понятливостью.
—Именно он, — подтвердил Иван, поглядывая на Стравинско го, — так вот он сказал заранее, что Аннушка разлила постное мас ло... а он и поскользнулся как раз на этом месте. Как вам это понра вится? — многозначительно осведомился Иван, ожидая большого эффекта от своих слов.
Но этого эффекта не последовало, и Стравинский задал следую щий вопрос:
— А кто же эта Аннушка?
Этот вопрос расстроил Ивана, лицо его передернуло.
—Аннушка здесь совершенно не важна, — проговорил он, нерв ничая, — черт ее знает, кто она такая. Просто дура какая-то с Садо вой. А важно то, что тот заранее, понимаете — заранее знал о пост ном масле! Вы меня понимаете?
—Отлично понимаю, — серьезно сказал Стравинский, касаясь ко лена поэта, — не волнуйтесь и продолжайте.
—Продолжаю, — сказал Иван, стараясь попасть в тон Стравин скому и зная уже по горькому опыту, что лишь спокойствие поможет ему, — этот страшный гип, он врет, что он консультант. Убийца он
итаинственный субъект, а может, и черт знает кто еще, обладает ка кой-то необыкновенной силой... Например, за ним гонишься, а до гнать его нет возможности. А с ним еще парочка: какой-то длинный
иневероятных размеров кот, который умеет самостоятельно ездить в трамвае. Кроме того, — Иван, никем не перебиваемый, говорил все
сбольшим жаром и убедительностью, — он лично был на балконе
уПонтия Пилата, в этом нет никакого сомнения. Ведь это что же та кое? А? Его надо немедленно арестовать, иначе он натворит непо правимых бед.
—И вы хотите добиться, чтобы его арестовали? Правильно я вас понял? — спросил Стравинский.
«Он умен, — подумал Иван, — среди интеллигентов тоже попада ются на редкость умные. Этого отрицать нельзя», — и воскликнул:
—Совершенно правильно! Как же не добиваться, вы подумайте сами! А между тем меня силой задержали здесь, тычут в глаза лам пой, в ванне купают! Я требую, чтобы меня немедленно выпустили!
—Ну что же, славно, славно! — отозвался Стравинский. — Вот все
ивыяснилось. Действительно, какой же смысл задерживать в лечеб нице человека здорового? Хорошо-с. Я вас немедленно выпишу от сюда, если вы мне скажете, что вы нормальны. Не докажете, а толь ко скажете. Итак, вы нормальны?
Тут наступила полнейшая тишина, и толстая женщина, утром уха живавшая за Иваном, благоговейно поглядела на профессора, а Иван еще раз подумал: «Положительно умен!»
Предложение профессора ему понравилось, однако прежде чем ответить, он подумал, морща лоб, и наконец сказал твердо:
—Я —нормален.
—Ну вот и славно! — облегченно воскликнул профессор. —
Иесли так, то давайте рассуждать логически. Возьмем ваш вче рашний день... — Тут он обернулся, и ему немедленно подали Ива нов лист. — В поисках неизвестного человека, который отрекомен довался вам как знакомый Понтия Пилата, вы вчера произвели следующие действия, — тут Стравинский стал загибать длинные пальцы, поглядывая то в лист, то на Ивана, — прикололи на грудь иконку... Было?
—Было, — хмуро согласился Иван.
—Упали с забора, лицо повредили. Явились в ресторан с зажжен ной свечой в руке, в одном белье и в ресторане ударили кого-то. При везли вас связанным. Попав сюда, вы звонили в милицию и просили прислать пулеметы. Затем сделали попытку выброситься из окна. Спрашивается: возможно ли, действуя таким образом, кого-либо поймать или арестовать? Если вы человек нормальный, то вы сами ответите: никоим образом. Вы желаете уйти отсюда? Извольте. Но позвольте вас спросить: куда вы направитесь отсюда?
—Конечно, в милицию, — ответил Иван еще твердо, но уже не много теряясь под взглядом профессора.
—Непосредственно отсюда?
—Непосредственно.
—А на квартиру к себе не заедете?
—Некогда тут заезжать! Пока я по квартирам буду разъезжать, он улизнет.
—Так. Что же вы скажете в милиции в первую очередь?
—Про Понтия Пилата, — ответил Иван Николаевич, и глаза его подернулись сумрачной дымкой.
—Ну вот и славно! — воскликнул покоренный Стравинский и, об ратившись к тому, что был с бородкой, приказал: — Николай Ивано вич, выпишите, пожалуйста, гражданина Бездомного в город. Но эту комнату не занимайте, постельное белье можно не менять. Через два часа гражданин Бездомный опять будет здесь. Ну что же, — обра тился он к поэту, — успеха я вам желать не буду, потому что в успех ни капли не верю. До скорого свидания! — И он повернулся, чтобы ухо дить, и свита его шевельнулась.
—На каком основании я опять буду здесь? — тревожно спросил Иван.
Стравинский как будто ждал этого вопроса, немедленно уселся опять.
—На том основании, — заговорил он, — что как только вы явитесь
вкальсонах в милицию и скажете, что виделись с человеком, лично знающим Понтия Пилата, как моментально вас привезут сюда, и вы снова окажетесь в этой же самой комнате.
—При чем здесь кальсоны? — спросил, растерянно оглядываясь, Иван Николаевич.
—Главным образом Понтий Пилат. Но и кальсоны также. Ведь казенное белье мы с вас снимем и выдадим вам ваше одеянье. А до ставлены к нам вы были в кальсонах. А между тем на квартиру к себе вы заехать отнюдь не собирались, хотя я и намекнул вам на это. Далее последует Пилат... и дело готово!
Тут что-то странное случилось с Иваном Николаевичем. Его воля вдруг как бы раскололась, он почувствовал, что слаб и нуждается
всовете.
—Так что же делать? — спросил он, и на этот раз робко.
—Ну вот и славно! — отозвался Стравинский. — Это резоннейший вопрос. Теперь я скажу вам, что, собственно, с вами произошло. Поймите, что вас вчера кто-то сильно напугал и расстроил. Как мож но вам, изнервничавшемуся, издерганному человеку, бегать по горо-
ду, да еще рассказывая про Понтия Пилата? Совершенно естествен но, что вас принимают за сумасшедшего. Ваше спасенье сейчас толь ко в одном — в покое. Вам непременно нужно остаться здесь и очень отдохнуть...
—Но его необходимо поймать! — уже моляще воскликнул Иван.
—Хорошо-с. Ну, а самому-то зачем же бегать? Изложите на бумаге все ваши подозрения и обвинения против этого человека. Ничего нет проще, как переслать ваше заявление куда следует, и если мы действительно имеем дело с преступлением, как вы думаете, все это выяснится очень скоро. Но только одно условие: не напрягайте го ловы и старайтесь не думать о Понтии Пилате. Мало ли что можно рассказать о Пилате! Не всему же надо верить.
—Понял, — решительно заявил Иван, — прошу выдать мне бумагу
иперо.
—Выдайте бумагу и карандаш, — приказал Стравинский толстой женщине, а Ивану сказал так: — Но сегодня советую не писать...
—Нет, нет, сегодня же, непременно сегодня, — встревоженно вскричал Иван.
—Ну хорошо. Только не напрягайте мозг. Не выйдет сегодня, зав тра выйдет.
—Он уйдет! — жалобно воскликнул Иван.
—О нет, — уверенно возразил Стравинский, — он никуда не уйдет, ручаюсь вам. И помните, что здесь вам помогут всемерно, а без это го у вас ничего не выйдет. Вы меня слышите? — вдруг многозначи тельно сказал Стравинский и завладел обеими руками Ивана Нико лаевича. Взяв их в свои, он, долго в упор глядя в глаза Ивану, повто рял: — Вам здесь помогут... вы слышите меня... вам здесь помогут... вы получите облегчение... да вы уже и чувствуете его!
Иван Николаевич неожиданно зевнул, выражение лица его смяг чилось.
—Да, — тихо сказал он.
—Ну вот и славно! — по своему обыкновению заключил беседу Стравинский и поднялся. — До свиданья! — Он пожал руку Ивана и, повернувшись к тому, что был с бородкой, сказал, уже выходя: — Да,
аинсулин можно попробовать дня через три.
Через несколько мгновений перед Иваном не было ни Стравин ского, ни свиты. За сеткой в окне в полуденном солнце красовался на том берегу бор, а поближе сверкала река.
Глава IX |
КОРОВЬЕВСКИЕ ШТУКИ |
Никанор Иванович Босой, председатель жилищного товарищества
втом самом доме, где проживал покойный Крицкий, находился
встрашнейших хлопотах начиная с предыдущей полуночи.
В полночь эту приехала комиссия, вызвала Никанора Ивановича, сообщила ему о гибели Крицкого и вместе с ним отправилась в квар тиру № 50 для осмотра и опечатания рукописей покойного.
Это и было произведено в отсутствие Груни, которая приходила в квартиру только днем, и легкомысленного Степы Лиходеева, нахо дившегося, как мы уже знаем, на даче у Хустова.
Комиссия объявила Никанору Ивановичу, что жилплощадь по койного, то есть бывшие ювелиршины гостиная и кабинет, перехо дят в распоряжение жилтоварищества, а вещи его подлежат хране нию на указанной жилплощади.
Никанор Иванович тут же ночью запечатал два шкафа, в одном из ко их находились книги покойника, а в другом — его белье и два костюма.
Весть о гибели Крицкого распространилась по всему дому со сверхъестественной быстротою, и с семи часов утра к Босому нача ли звонить по телефону, а затем и приходить с заявлениями лица, просящие им передать жилплощадь покойника.
Втечение двух часов Никанор Иванович принял тридцать два та ких заявления.
Вних заключались и мольбы, и угрозы, и кляузы, и доносы, и обе щания произвести ремонт на свой счет, и указания на несносную тес ноту, и указания на невозможность жить с бандитами в одной квар тире. В числе прочего было потрясающее по художественной силе описание безобразий, творящихся в квартире № 31, два обещания покончить жизнь самоубийством и одно признание в тайной бере менности.
Никанора Ивановича вызывали в переднюю, хватали за рукава и шептали что-то, и подмигивали, и обещали не остаться в долгу.
Мука эта продолжалась до начала первого часа дня, когда Ника нор Иванович просто сбежал из своей квартиры в помещение прав ления у ворот, но когда увидел, что и там его уже подкарауливали, ушел и оттуда. Кое-как отбившись от тех, что шли за ним по пятам че рез асфальтовый двор, Никанор Иванович скрылся в шестом подъ езде и поднялся в четвертый этаж, где и находилась эта проклятая квартира № 50.
Отдышавшись на площадке, тучный Никанор Иванович позво нил, но ему никто не открыл. Он позвонил еще раз и еще раз, начал ворчать и ругаться. Не открыли. Тогда терпение Никанора Иванови ча лопнуло, и он, достав из кармана связку дубликатов ключей, при надлежавших правлению, властной рукою открыл дверь и вошел.
— Домработница! — прокричал Никанор Иванович. — Как тебя? Груня, что ли? Тебя нету?
Никто не отозвался.
Тогда Никанор Иванович вынул складной метр и шагнул из полу темной передней в кабинет Крицкого.
Шагнуть-то он шагнул, но остановился в изумлении и даже вздрогнул.
За столом покойного сидел неизвестный, тощий и длинный граж данин в клетчатом пиджаке, в жокейской шапочке и в пенсне с трес нувшим стеклом.
—Вы кто такой будете, гражданин? — испуганно спросил Никанор Иванович.
—Ба! Никанор Иванович, — заорал дребезжащим тенором нео жиданный гражданин и, вскочив, приветствовал председателя на сильственным и внезапным рукопожатием.
Приветствие это ничуть не обрадовало Никанора Ивановича.
—Я извиняюсь, — заговорил он подозрительно, — вы кто такой будете? Вы — лицо официальное?
—Эх, Никанор Иванович! — задушевно воскликнул неизвестный,
вкотором Иван Николаевич немедленно, конечно, узнал бы погано го регента. — Что такое «официальное» лицо или «неофициальное»! Все это зависит от того, с какой точки зрения смотреть на это, все это условно и зыбко. Сегодня я неофициальное лицо, а завтра, гля дишь, официальное! А бывает, Никанор Иванович, и наоборот!
Объяснение это ни в какой степени не удовлетворило председате ля. Будучи по природе подозрительным, он заключил, что разгла гольствующий перед ним гражданин лицо неофициальное и, пожа луй, праздное.
—Да кто вы такой будете? Как ваша фамилия? — все суровее спра шивал председатель и даже стал наступать на неизвестного.
—Фамилия моя, — ничуть не смущаясь суровостью председателя, отозвался гражданин, — ну, скажем, Коровьев. Да не хотите ли заку сить? Без церемоний? А?
—Я извиняюсь, — уже негодуя, заговорил Никанор Иванович. — Какие тут закуски! (Нужно признаться, хоть это и неприятно, что Никанор Иванович был по натуре грубоват.) — На половине покой ника сидеть не разрешается! Вы что здесь делаете?
—Да вы присаживайтесь, Никанор Иванович! — опять-таки не смущаясь орал гражданин и заюлил, предлагая председателю кресло.
Совершенно освирепев, Никанор Иванович кресло отверг и за вопил:
—Да кто вы такой?
—Я, изволите ли видеть, состою переводчиком при особе ино странца, имеющего резиденцию в этой квартире, — отрекомендо вался назвавший себя Коровьевым и шаркнул рыжим нечищеным ботинком.
Никанор Иванович открыл рот. Наличность какого-то иностран ца, да еще с переводчиком, в этой квартире являлась для него совер шеннейшим сюрпризом, и он потребовал объяснений.
Переводчик охотно объяснился. Господин Воланд, артист, был любезно приглашен директором Кабаре Степаном Богдановичем Лиходеевым провести время своих гастролей, примерно недельку,
унего в квартире, о чем он еще вчера написал Никанору Ивановичу,
спросьбой прописать иностранца временно, пока он сам не съездит во Владикавказ.
—Ничего он мне не писал, — сказал в изумлении председатель.
—А вы поройтесь у себя в портфеле, Никанор Иванович, — слад ко предложил Коровьев.
Никанор Иванович, пожимая плечами, открыл портфель и, к ве личайшему своему удивлению, обнаружил в нем письмо Лиходеева.
—Как же это я про него забыл? — тупо глядя на вскрытый кон верт, пробормотал Никанор Иванович.
—То ли бывает, Никанор Иванович! То ли бывает, — затрещал Коровьев, — рассеянность, рассеянность, дорогой наш друг Никанор Иванович! Я сам рассеян до ужаса. Как-нибудь за рюмкой я вам рас скажу несколько фактов из моей жизни, вы обхохочетесь!
—Когда же он едет во Владикавказ? — озабоченно спросил пред седатель.
—Да он уже уехал, уехал! — закричал переводчик. — Он, знаете ли, уж катит черт знает где! — И тут переводчик замахал руками, как мельничными крыльями.
Никанор Иванович заявил, что ему необходимо лично повидать иностранца, но получил отказ: никак невозможно. Занят. Дрессиру ет кота.
— Кота, ежели угодно, могу показать, — любезно предложил Коровьев.
От этого, в свою очередь, отказался Никанор Иванович, а пере водчик тут же сделал председателю неожиданное, но весьма инте ресное предложение.
Ввиду того, что господин Воланд нипочем не желает жить в гос тинице, а жить привык просторно, то вот, не сдаст ли жилтоварищество на недельку, пока будут продолжаться гастроли Воланда в Моск ве, всю квартиру, то есть и комнаты покойника?
—Ведь ему безразлично, покойнику-то, — сипел шепотом Коровьев, — ему теперь, сами согласитесь, квартирка ни к чему...
Никанор Иванович в некотором недоумении возразил, что, мол, иностранцам полагается жить в «Метрополе», а вовсе не на частных квартирах...
—Говорю вам, капризен, как черт знает что! — зашипел Коровьев. — Ну не желает. Не любит гостиниц. Вот они у меня где сидят, эти интуристы, — интимно пожаловался он, тыча пальцем себе в жилис тую шею, — всю душу вымотали! Приедет... и начинает: и то ему не так,
иэто не так! А вашему товариществу, Никанор Иванович, полнейшая
иочевидная выгода. А за деньгами он не постоит. Миллионер!
В предложении переводчика заключался практически ясный смысл, это было солидное предложение, и тем не менее что-то уди вительно несолидное было и в манере переводчика говорить, и в этом клетчатом пиджачке, и в пенсне, никуда не годном.
Что-то неясное немножко томило душу председателя, и все-таки он решил предложение принять. В жилтовариществе был, увы, по рядочный дефицит. Нужно было к осени закупать нефть для парово го отопления, а денег-то не было. А на интуристовы деньги можно было извернуться.
Деловой и осторожный Никанор Иванович заявил, что ему при дется увязать этот вопрос с конторою «Интуриста».
— Я понимаю! — вскричал Коровьев. — Обязательно! Как же без увязки? Вот вам телефон, Никанор Иванович, и немедленно увязы-