Рус.лит. 4 курс Колпаков / Мой бедный Мастер. Полное собрание изданий и переизданий Мастера и Маргариты
.pdfДорогу под стеною заливала луна. Воздух после душного города был свеж, благоуханен.
Черная фигурка бежала впереди. Иуда видел, как она оставила до рогу под стеной и пошла прямо на Кедронский ручей. Иуда хотел прибавить шагу, но фигурка обернулась и угрожающе махнула ру кою.
Тогда Иуда отстал.
Фигурка вступила на камни ручья, где воды было по щиколотку, и перебралась на другую сторону.
Немного погодя то же сделал и Иуда. Вода тихо журчала у него под ногами. Перепрыгивая с камешка на камешек, он вышел на гефсиманский берег. Фигурка скрылась в полуразрушенных воротах имения и пропала.
Иуда прибавил шагу.
Ко всему прибавился одуряющий запах весенней ночи. Благоуха ющая волна сада накрыла Иуду, лишь только он достиг ограды. Запах мирта и акаций, тюльпанов и орхидей вскружил ему голову.
И он, после пустынной дороги, сверкающей в лунном неудержи мом сиянии, проскочив за ограду, попал в таинственные тени разве систых, громадных маслин. Дорога вела в гору, и Иуда подымался, тяжело дыша, из тьмы попадая в узорчатые лунные ковры. Он уви дел на поляне на левой руке у себя темное колесо масличного жома и груду бочек... Нигде не было ни души.
Над ним теперь гремели и заливались соловьи.
Цель его была близка. Он знал, что сейчас он услышит тихий ше пот падающей из грота воды. И услыхал его. Теперь цель была близка.
И негромко он крикнул:
— Низа!
Но вместо Низы, отлепившись от толстого ствола маслины, пе ред ним выпрыгнула на дорогу мужская коренастая фигура, и что-то блеснуло тускло в руке у нее и погасло.
Как-то сразу Иуда понял, что погиб, и слабо вскрикнул: «Ах!» Он бросился назад, но второй человек преградил ему путь. Первый, что был впереди, спросил Иуду:
—Сколько получил сейчас? Говори, если хочешь сохранить жизнь!
Надежда вспыхнула в сердце Иуды. Он отчаянно вскрикнул:
—Тридцать денариев, тридцать денариев. Вот они! Берите! Но сохраните жизнь!
Передний мгновенно выхватил у него из рук кошель. В то же мгновение сзади него взлетел нож и, как молния, ударил его под ло патку. Иуду швырнуло вперед, и руки со скрюченными пальцами он выбросил вверх. Передний размахнулся и по рукоять всадил кривой нож ему в сердце. Тело Иуды тогда рухнуло наземь.
Передний осторожно, чтобы не замочить в крови сандалий, при близился к убитому, погрузил кошель в кровь. Тот, что был сзади, то ропливо вытащил кусок кожи и веревку.
Третья фигура тогда появилась на дороге. Она была в плаще с ка пюшоном.
—Все здесь? — спросил третий.
—Все, — ответил первый убийца.
—Не медлите, — приказал третий.
Первый и второй торопливо упаковали кошель в кожу, перекрес тили веревкой. Второй сверток засунул за пазуху, и затем оба устре мились из Гефсимании вон. Третий же присел на корточки и глянул в лицо убитому. В тени оно представилось ему белым, как мел, и не земной красоты.
Через несколько секунд на дороге никого не осталось. Бездыхан ное тело лежало с раскинутыми руками. Одна нога попала в лунное пятно, так что отчетливо был виден каждый ремешок сандалии.
Человек в капюшоне, покинув зарезанного, устремился в чащу и гущу маслин к гроту и тихо свистнул. От скалы отделилась женщи на в черном, и тогда оба побежали из Гефсимании, по тропинкам в сторону, к югу.
Бежавшие удалились из сада, перелезли через ограду там, где вы валились верхние камни кладки, и оказались на берегу Кедрона. Молча они пробежали некоторое время вдоль потока и добрались до двух лошадей и человека на одной из них. Лошади стояли в пото ке. Мужчина, став на камень, посадил на лошадь женщину и сам по местился сзади нее. Лошади тогда вышли на ершалаимский берег. Коновод отделился и поскакал вперед вдоль городской стены.
Вторая лошадь со всадником и всадницей была пущена медленнее и так шла, пока коновод не скрылся. Тогда всадник остановился, спрыгнул, вывернул свой плащ, снял с пояса свой плоский шлем без гребня перьев, надел его. Теперь на лошадь вскочил человек в хлами де, с коротким мечом.
Он тронул поводья, и горячая лошадь пошла рысью, потряхивая всадницу, прижимавшуюся к спутнику.
После молчания женщина тихо сказала:
—А он не встанет? А вдруг они плохо сделали?
—Он встанет, — ответил круглолицый шлемоносный гость проку ратора, — когда прозвучит над ним труба мессии, но не раньше. —
Иприбавил: — Перестань дрожать. Хочешь, я тебе дам остальные деньги?
—Нет, нет, — отозвалась женщина, — мне сейчас их некуда деть. Вы передадите их мне завтра.
—Доверяешь? — спросил приятным голосом ее спутник.
Путь был недалек. Лошадь подходила к южным воротам. Тут воен ный ссадил женщину, пустил лошадь шагом. Так они появились в во ротах. Женщина стыдливо закрывала лицо покрывалом, идя рядом с лошадью.
Под аркой ворот танцевало и прыгало пламя факела. Патрульные солдаты из 2-й кентурии второй когорты Громоносного легиона си дели, беседуя, на каменной скамье.
Увидев военного, вскочили, военный махнул им рукою, женщина, опустив голову, старалась проскользнуть как можно скорее. Когда военный со своей спутницей углубились в улицу, солдаты перемигну лись, захохотали, тыча пальцами вслед парочке.
Весь город, по которому двигалась парочка, был полон огней. Всюду горели в окнах светильники, и в теплом воздухе отовсюду, сливаясь в нестройный хор, звучали славословия.
Над городом висела неподвижная полная луна, горевшая ярче светильников.
Где разделилась пара, неизвестно, но уже через четверть часа женщина стучалась в греческой улице в дверь домика неунывающей вдовы ювелира Энанты. Из открытого окна виден был свет, слышал ся мужской и женский смех.
— Где же ты была? — спрашивала Энанта, обнимая подругу. — Мы уже потеряли терпение.
Низа под строгим секретом шепотом сообщила, что ездила ка таться со своим знакомым. Подруги обнимались, хихикали. Энанта сообщила, что в гостях у нее командир манипула, очаровательный красавец.
Гость же прибыл в Антониеву башню и, сдав лошадь, отправился в канцелярию своей службы, предчувствуя, что пасхальная ночь мо жет принести какие-либо случайности.
Он не ошибся. Не позже чем через час по его приезде явились представители храмовой охраны и сделали заявление о том, что ка кие-то негодяи осквернили дом первосвященника, подбросив во двор его окровавленный пакет с серебряными деньгами.
Гостю пришлось поехать с ними и на месте произвести расследо вание. Точно, пакет был подброшен. Храмовая полиция волнова лась, требовала розыска, высказывала предположение, что кого-то убили, а убив уже, нанесли оскорбление духовной власти.
С последним предположением гость согласился, обещая беспо щадный поиск начать немедленно с рассветом. Тут же пытался до биться сведений о том, не были ли выплачены какие-либо деньги представителями духовной власти кому-либо, что облегчило бы на хождение следа. Но получил ответ, что никакие деньги никому не выплачивались. Взяв с собою пакет с вещественным доказательст вом, пакет, запечатанный двумя печатями — полиции храма и его собственной, гость прокуратора уехал в Антониеву башню, чтобы там дожидаться возвращения отряда, которому было поручено по гребение тел трех казненных. Он знал, что ему предстоит бессонная и полная хлопот ночь в городе, где, как светляки, горели мириады светильников, где совершалось волнующее торжество праздничной трапезы.
Дворец Ирода не принимал участия в этом торжестве. Во второ степенных его покоях, обращенных на юг, где разместились офице ры римской когорты, пришедшей с прокуратором в Ершалаим, све тились огни, было какое-то движение и жизнь, передняя же часть, парадная, где был единственный и невольный жилец — прокура тор, — вся она, со своими колоннадами, как ослепла под ярчайшей луной.
В ней была тишина, мрак внутри и насторожившееся отчаяние. Прокуратор бодрствовал до полуночи, все ждал прихода Афра-
ния, но того не было. Постель прокуратору приготовили на том же
балконе, где он вел допрос, где обедал, и он лег, но сон не шел. Луна висела, оголенная, слева и высоко в чистом небе, и прокуратор не сводил с нее глаз в течение нескольких часов.
Около полуночи сон сжалился над ним; он снял пояс с тяжелым широким ножом, положил его в кресло у ложа, снял сандалии и вы тянулся на ложе. Банга тотчас поднялся к нему на ложе и лег рядом, голова к голове, и смежил наконец прокуратор глаза. Тогда заснул и пес.
Ложе было в полутьме, но от ступеней крыльца к нему тянулась лунная дорога. И лишь только прокуратор потерял связь с тем, что было вокруг него в действительности, он тронулся по этой дороге
ипошел прямо вверх и к луне. Он даже рассмеялся во сне от счас тья, до того все сложилось прекрасно и неповторимо на светящей ся голубой дороге. Он шел в сопровождении Банги, а рядом с ним шел бродячий философ. Они спорили о чем-то сложном и важ ном, причем ни один из них не мог победить другого. Они ни
вчем не сходились, и от этого их спор был особенно интересен
инескончаем. Конечно, сегодняшняя казнь оказалась чистым не доразумением — ведь вот же философ, выдумавший невероятно смешные вещи, вроде того, что все люди добрые, шел рядом, зна чит, был жив. И конечно, совершенно ужасно было бы даже поду мать, что такого человека можно казнить. Казни не было! Не бы ло! Вот в чем прелесть этого путешествия по лестнице луны ввысь!
Времени свободного сколько угодно, а гроза будет только к вече ру, и трусость один из самых страшных пороков. Нет, философ, я те бе возражаю: это самый страшный порок!
Ведь не трусил же ты в Долине Дев, когда германцы едва не за грызли Крысобоя-великана! Но помилуйте меня, философ! Неуже ли вы допускаете мысль, что из-за вас погубит свою карьеру прокура тор Иудеи?
«Да, да», — стонал и всхлипывал во сне Пилат. Конечно, погубит, на все пойдет, чтобы спасти от казни ни в чем, решительно ни в чем не виноватого безумного мечтателя и врача!
«Мы теперь вместе всегда, — говорил ему во сне бродячий обо рванный философ, неизвестно откуда взявшийся. — Раз я, то, зна чит, и ты! Помянут меня, помянут и тебя! Тебя, сына короля-звездо чета и дочери мельника, красавицы Пилы!»
«Помяни, помяни меня, сына короля-звездочета», — просил во сне Пилат. И, заручившись кивком идущего рядом бедняка из Эн-На- зиры, от радости плакал и смеялся.
Тем ужаснее, да, тем ужаснее было пробуждение прокуратора. Он услышал рычание Банги, и лунная дорога под ним провалилась. Он открыл глаза и сразу же вспомнил, что казнь была! Он больными гла зами искал луну. Он нашел ее: она немного отошла в сторону и по бледнела. Но резкий неприятный свет играл на балконе, жег глаза прокуратора. В руках у Крысобоя-кентуриона пылал и коптил факел, кентурион со страхом косился на опасную собаку, не лежащую те перь, а приготовившуюся к прыжку.
—Не трогать, Банга, — сказал прокуратор и охрипшего голоса своего не узнал.
Он заслонился от пламени и сказал:
—И ночью, и при луне мне нет покоя. Плохая у вас должность, Марк. Солдат вы калечите...
Марк взглянул на прокуратора удивленно, и тот опомнился. Что бы загладить напрасные слова, произнесенные со сна, он добавил:
—Не обижайтесь, Марк, у меня еще хуже... Что вам надо?
—К вам начальник тайной службы, — сказал Марк.
—Зовите, зовите, — хрипло сказал прокуратор, садясь.
На колоннах заиграло пламя, застучали калиги кентуриона по мо заике. Он вышел в сад.
—И при луне мне нет покоя, — скрипнув зубами, сказал сам себе прокуратор.
Тут на балконе появился Афраний.
—Банга, не трогать, — тихо молвил прокуратор и прочистил го
лос.
Афраний, прежде чем начать говорить, оглянулся по своему обыкновению и, убедившись, что кроме Банги, которого прокура тор держал за ошейник, лишних нет, тихо сказал:
—Прошу отдать меня под суд, прокуратор. Вы оказались правы.
Яне сумел уберечь Иуду из Кериафа. Его зарезали.
Четыре глаза в ночной полутьме глядели на Афрания, собачьи
иволчьи.
—Как было? — жадно спросил Пилат.
Афраний вынул из-под хламиды заскорузлый от крови мешок
сдвумя печатями.
—Вот этот мешок с деньгами Иуды подбросили убийцы в дом первосвященника, — спокойно объяснял Афраний, — кровь на этом мешке Иуды.
—Сколько там? — спросил Пилат, наклоняясь к мешку.
—Тридцать денариев.
Прокуратор рассмеялся, потом спросил:
—А где убитый?
—Этого я не знаю, — ответил Афраний, — утром будем его искать. Прокуратор вздрогнул, глянул на пришедшего.
—Но вы наверное знаете, что он убит?
На это прокуратор получил сухой ответ:
—Я, прокуратор, пятнадцать лет на работе в Иудее. Я начал служ бу еще при Валерии Грате. И мне не обязательно видеть труп, чтобы сказать, что человек убит. Я официально вам докладываю, что чело век, именуемый Иудой из города Кериафа, этою ночью убит.
—Прошу простить, Афраний, — отозвался вежливый Пилат, —
яеще не проснулся, оттого и говорю нелепости. И сплю я плохо
ивижу лунную дорогу. Итак, я хотел бы знать ваши предположе ния по этому делу. Где вы собираетесь его искать? Садитесь, Аф раний.
—Я собираюсь его искать у масличного жома в Гефсиманском
саду.
—Почему именно там?
—Игемон, Иуда убит не в самом Ершалаиме и не далеко от него. Он убит под Ершалаимом.
—Вы замечательный человек. Почему?
—Если бы его убили в самом городе, мы уже знали бы об этом
итело уже было бы обнаружено. Если бы его убили вдалеке от горо да, пакет с деньгами не мог быть подброшен так скоро. Он убит вбли зи города. Его выманили за город.
—Каким образом?
—Это и есть самый трудный вопрос, прокуратор, — сказал Афраний, — и даже я не знаю, удастся ли его разрешить.
—Да, — сказал Пилат во тьме, ловя лицо Афрания, — это действи тельно загадочно. Человек в праздничный вечер уходит неизвестно зачем за город и там погибает. Чем, как и кто его выманил?
—Очень трудно, прокуратор...
—Не сделала ли это женщина? — вдруг сказал прокуратор и по верх головы Афрания послал взгляд на луну.
ААфраний послал взгляд прокуратору и сказал веско:
—Ни в каком случае, прокуратор. Это совершенно исключено. Более того, скажу: такая версия может только сбить со следу, мешать следствию, путать меня.
—Так, так, так, — отозвался Пилат, — я ведь только высказал пред положение...
—Это предположение, увы, ошибочно, прокуратор. Единствен но, что в мире может выманить Иуду, это деньги...
—Ага... но какие же деньги, кто и зачем станет платить ночью за городом?
—Нет, прокуратор, не так. У меня есть другое предположение, и пожалуй, единственное. Он хотел спрятать свои деньги в укромном, одному ему известном месте.
—Ага... ага... это, вероятно, правильно. Еще: кто мог убить его?
— Да, это тоже сложно. Здесь возможно одно лишь объяснение.
Очевидно, как вы и предполагали, у него были тайные поклонники. Они и решили отомстить Каиафе за смертный приговор.
—Так. Ну что же теперь делать?
—Я буду искать убийцу, а меня тем временем вам надлежит отдать под суд.
—За что, Афраний?
—Моя охрана упустила его в Акре.
—Как это могло случиться?
—Не постигаю. Охрана взяла его в наблюдение немедленно по сле нашего разговора с вами. Но он ухитрился на дороге сделать странную петлю и ушел.
—Так. Я не считаю нужным отдавать вас под суд, Афраний. Вы сделали все, что могли, и больше вас никто не мог бы сделать. Взы щите с сыщика, потерявшего его. Хотя и тут я не считаю нужным быть особенно строгим. В этой каше и путанице Ершалаима можно потерять верблюда, а не то что человека.
—Слушаю, прокуратор.
—Да, Афраний... Мне пришло в голову вот что: не покончил ли он сам с собою?
—Гм... гм, — отозвался в полутьме Афраний, — это, прокуратор, маловероятно.
—А по-моему, ничего невероятного в этом нет. Я лично буду при держиваться этого толкования. Да оно, кстати, и спокойнее всех других. Иуду вы не вернете, а вздувать это дело... Я не возражал бы даже, если бы это толкование распространилось бы в народе.
—Слушаю, прокуратор.
Особенно резких изменений не произошло ни в небе, ни в луне, но чувствовалось, что полночь далеко позади и дело идет к утру. Со беседники лучше различали друг друга, но это происходило оттого, что они присмотрелись.
Прокуратор попросил Афрания поиски производить без шуму и ликвидировать дело, и прежде всего погребение Иуды, как можно скорее.
А затем он спросил, сделано ли что-либо для погребения трех каз ненных.
—Они погребены, прокуратор.
—О, Афраний! Нет, не под суд вас надо отдавать, нет! Вы достой ны наивысшей награды! Расскажите подробности.
Афраний начал рассказывать. В то время как он сам занимался де лом Иуды, команда тайной стражи достигла Голгофы еще засветло.
Ине обнаружила одного тела. Пилат вздрогнул, сказал хрипло:
—Ах, как же я этого не предвидел!
Афраний продолжал повествовать. Тела Дисмаса и Гестаса с вы клеванными уже хищными птицами глазами подняли и бросились на поиски третьего тела. Его обнаружили очень скоро. Некий человек...
—Левий Матвей, — тихо, не вопросительно, а как-то горько-ут вердительно сказал Пилат.
—Да, прокуратор...
Левий Матвей прятался в пещере на северном склоне Голгофы, дожидаясь тьмы. Голое тело убитого Иешуа было с ним. Когда стра жа вошла в пещеру, Левий впал в отчаяние и злобу. Он кричал, что не совершил никакого преступления, что всякий по закону имеет пра во похоронить казненного преступника, если желает. Что он не же лает расставаться с этим телом. Он говорил бессвязно, о чем-то про сил и даже угрожал и проклинал...
—Меня, — сказал тихо Пилат, — ах, я не предвидел... Неужели его схватили за это?
—Нет, прокуратор, нет, — как-то протяжно и мягко ответил Аф раний, — дерзкому безумцу объяснили, что тело будет погребено.
Левий Матвей, услыхав, что речь идет об этом, поутих, но заявил, что он не уйдет и желает участвовать в погребении. Что его могут убить, но он не уйдет, и предлагал даже для этой цели хлебный нож, который был с ним.
—Его прогнали? — сдавленным голосом спросил Пилат.
—Нет, прокуратор, нет.
Что-то вроде улыбки в полутьме мелькнуло на лице Афрания. Левию Матвею было разрешено участвовать в погребении. Тут
Афраний скромно сказал, что не знал, как поступить, и что если он сделал ошибку, допустив к участию этого Левия Матвея, то она по правима. Левий Матвей, свидетель погребения, может быть легко так или иначе устранен.
— Продолжайте, — сказал Пилат, — ошибки не было. И вообще, я начинаю теряться, Афраний. Я имею дело с человеком, который, повидимому, никогда не делает ошибок. Этот человек — вы.
Левия Матвея взяли на повозку, так же как и тела, и через два ча са, уже в сумерках, достигли пустынного ущелья. Там команда, рабо тая посменно по четыре человека, в течение часа выкопала глубокую яму и похоронила в ней трех казненных.
—Обнаженными?
—Нет, прокуратор. Хитоны были взяты командой. На пальцы я им надел медные кольца. Ешуа с одною нарезкою, Дисмасу с двумя
иГестасу с тремя. Яма зарыта, завалена камнями. Поручение ваше исполнено.
—Если бы я мог предвидеть... Я хотел бы видеть этого Левия Матвея.
—Он здесь, прокуратор, — ответил Афраний, вставая и кланяясь.
—О, Афраний!..
Пилат поднялся, потер руки, заговорил так:
—Вы свободны, Афраний. Я вам благодарен. Прошу вас принять от меня это. — И он достал из-под плаща, как тогда днем, спрятанный мешок.
—Раздайте награды вашей команде. А лично от меня вот вам на память... — Пилат взял со стола тяжелый перстень и подал его Афранию.
Тот склонился низко, говоря:
—Такая честь, прокуратор...
—Итак, Афраний, — заговорил Пилат, плохо слушая последние слова своего гостя, нервничая почему-то и потирая руки, что, по-ви димому, становилось привычкой прокуратора, — вы свободны, я не держу вас. Мне пришлите сюда этого Левия сейчас же. Я поговорю
сним. Мне нужны еще кое-какие подробности дела Иешуа.
—Слушаю, прокуратор, — отозвался Афраний и стал отступать и кланяться, а прокуратор обернулся, хлопнул в ладоши и вскричал:
—Эй! Кто там? Свету в колоннаду мне! Свету!
Из тьмы у занавеса тотчас выскочили две темные, как ночь, фигу ры, заметались, а затем на столе перед Пилатом появились три све тильника.
Лунная ночь отступила с балкона, ее как будто унес с собою уходя щий Афраний, а через некоторое время громадное тело Крысобоя заслонило луну. Вместе с ним на балкон вступил другой человек, ма ленький и тощий по сравнению с кентурионом.
Кентурион удалился, и прокуратор остался наедине с пришед шим.
Огоньки светильников дрожали, чуть коптили.
Прокуратор смотрел на пришедшего жадными, немного испуган ными глазами, как смотрят на того, о ком слышали много, о ком сами думали и кто наконец появился.
Пришедший был черен, оборван, покрыт засохшей грязью, смот рел по-волчьи, исподлобья. Он был непригляден и скорее всего по ходил на городского нищего, каких много толпится у террас храма или на базарах Нижнего Города.
Молчание продолжалось долго, и нарушилось оно каким-то странным поведением пришельца. Он изменился в лице, шатнулся
иесли бы не ухватился грязной рукой за край стола, упал бы.
—Что с тобой? — спросил его Пилат.
—Ничего, — ответил Левий Матвей и сделал такое движение, как будто что-то проглотил. Тощая, голая, грязная шея его взбухла и опала.
—Что с тобою? Отвечай, — повторил Пилат.
—Я устал, — ответил Левий и поглядел мрачно в пол.
—Сядь, — молвил Пилат и указал на кресло.
Левий недоверчиво, испуганно поглядел на прокуратора, двинул ся к креслу, поглядел на сиденье и золотые ручки и сел на пол рядом
скреслом, поджав ноги.
—Почему не сел в кресло? — спросил Пилат.
—Я грязный, я его запачкаю, — сказал Левий.
—Ну, хорошо, — молвил Пилат и сказал, помолчав: — Сейчас тебе дадут поесть.
—Я не хочу есть, — ответил Левий.
—Зачем же лгать? — спросил Пилат тихо. — Ты ведь не ел целый день, а может быть, и больше. Ну, хорошо. Не ешь. Я призвал тебя, чтобы ты показал мне нож, который был у тебя.
—Солдаты взяли его, когда вводили сюда, — ответил Левий и об наружил беспокойство. — Мне его надо вернуть хозяину, я его украл.
—Зачем?
—Нужно было веревки перерезать, — ответил Левий.
—Марк! — позвал прокуратор, и кентурион вступил под колон ны. — Нож его покажите мне.
Кентурион вынул из одного из двух чехлов на поясе грязный хлеб ный нож и подал его прокуратору, ушел.
—Его вернуть надо, — неприязненно повторил Левий, не глядя на прокуратора.
—Где взял его?
—В хлебной лавке у ворот. Жену хозяина Лией зовут.
Пилат утвердительно кивнул головой и сказал, накладывая руку на лезвие ножа:
— Относительно этого будь спокоен. Нож будет в лавке тотчас же. Теперь второе: покажи хартию, которую ты носишь с собою и в которой записаны слова Иешуа.
Левий с ненавистью поглядел на Пилата и улыбнулся столь недо брой улыбкой, что лицо его обезобразилось.
—Все хотите отнять? И последнее? — спросил он.
—Я не сказал тебе — отдай, — сказал Пилат, — я сказал — покажи. Левий порылся за пазухой и вытащил свиток пергамента.
Пилат взял его, развернул, расстелил между огнями и, щурясь, стал изучать чернильные знаки.
Это продолжалось довольно долго.
Пилат, с трудом разбираясь в корявых знаках, иногда склонялся к пергаменту, морщась, читал написанное рукою бывшего сборщика податей. Он быстро понял, что записанное представляет несвязную цепь каких-то изречений, каких-то дат, хозяйственных заметок и об рывков стихов.
Пилат обратился к концу записанного, увидел и разобрал слова: «Смерти нет...», поморщился, пошел в самый конец и прочитал
слова:
«...чистую реку воды жизни...», несколько далее «...кристалл». Это было последним словом. Пилат свернул пергамент, протянул
его Левию со словом:
— Возьми. — Потом, помолчав, заговорил: — Ты книжный чело век, и незачем тебе, одинокому, ходить в нищей одежде без приста нища. У меня в Кесарии есть библиотека. Я могу взять тебя на служ бу. Ты будешь разбирать и хранить папирусы, будешь сыт и одет.
Левий встал и сказал:
—Нет, я не хочу. Пилат спросил:
—Почему? — И сам ответил: — Я тебе неприятен, и ты меня бо ишься.
Опять улыбка исказила лицо Левия, и он сказал:
—Нет, потому что ты будешь меня бояться. Пилат побледнел, но сдержал себя и сказал:
—Возьми денег.
Левий отрицательно покачал головой. Тогда прокуратор загово рил так:
— Ты, я знаю, считаешь себя учеником Иешуа, но я тебе скажу, что ты не усвоил ничего из того, чему он тебя учил. Ибо если бы это было не так, ты обязательно взял бы у меня что-нибудь, — лицо Пила та задергалось, он поднял значительно палец вверх, — непременно взял бы. Ты жесток.
Левий вспыхнувшими глазами посмотрел на Пилата, а тот — на коптящие огни.
—Чего-нибудь возьми, — монотонно сказал Пилат, — перед тем как уйти.
Левий молчал.
—Куда пойдешь? — спросил Пилат.
Левий оживился, подошел к столу и, наклонившись к уху Пилата, испытывая наслаждение, прошептал:
—Ты, игемон, знай, что я зарежу человека... Хватай меня сей час... Казни... Зарежу.
—Меня? — спросил Пилат, глядя на язычок огня. Левий подумал
иответил тихо:
—Иуду из Кериафа.
Тут наслаждение выразилось в глазах прокуратора, и он, усмех нувшись, ответил: