Рус.лит. 4 курс Колпаков / Мой бедный Мастер. Полное собрание изданий и переизданий Мастера и Маргариты

—Ты можешь испугать даму, — ответил Воланд, — и кроме того, без членовредительства. Все ваши безобразия кончены.

—Пошутить немного, пошутить.

—Нет, нет, — отозвалась Маргарита, — пусть он свистнет... Меня ох­ ватила грусть перед дальней дорогой. Слезы подступают к глазам...

Бегемот оживился, слез с коня, вложил пальцы в рот, надул щеки

исвистнул. У Маргариты зазвенело в ушах, конь ее поднялся на ды­ бы, в роще посыпались сухие сучья с деревьев, взлетели вороны

иворобьи, столб пыли понесло к реке, и видно было, как в речном трамвае, шедшем мимо пристани, снесло у пассажиров кепки и шля­ пы в воду.

Бегемот горделиво поглядел вокруг.

—Свистнуто, не скрою, — снисходительно заметил Коровьев, — действительно, но, если строго говорить, свистнуто средне!

—Я ведь не регент, — обиженно ответил Бегемот и подмигнул Маргарите.

—А дай-кось я попробую, — сказал Коровьев и вдруг вытянулся вверх, как резинка, из пальцев устроил какую-то хитрую фигуру, су­ нул ее в рот, завился, как винт, и, внезапно раскрутившись, свистнул.

Свиста этого Маргарита не услыхала, но она его увидела, в то вре­ мя как ее с горячим конем бросило в сторону.

С корнем вырвало крайнее дерево в роще, ближайшее к Коровьеву. Земля покрылась трещинами до самой реки. Огромный пласт бе­ рега вместе с пристанью и ресторанчиком высадило в реку. Она вскипела, взметнулась, и ее выплеснул на противоположный берег, на траву речной трамвай с невредимыми пассажирами.

Кногам коня Маргариты швырнуло убитую свистом Фагота галку.

Итогда над горами прокатился, как трубный голос, страшный голос Воланда:

— Пора! — И резкий свист и хохот Бегемота.

Кони рванулись, и пятеро всадников и две всадницы поднялись вверх и поскакали. Маргарита чувствовала, как ее конь грызет мунд­ штук и тянет его. Она неслась в бешеном карьере рядом с мастером, шпорящим жеребца, с одной стороны, и Воландом — с другой. Плащ того несло над головами кавалькады, закрывая небосвод.

Маргарита на скаку обернулась и увидела, как город уходит в зем­ лю, одеваясь в туман и дым.

Боги мои! Как грустна вечерняя земля! Как таинственны туманы над болотами, как загадочны леса.

Кто много страдал, кто летел над этой землей, кто бремя нес на себе, тот это знает!

Притомились даже волшебные черные кони: они несли всадни­ ков медленно, и неизбежная ночь нагоняла их за спиною.

Чуя ее, притих Бегемот и, вцепившись в седло когтями, летел, распушив хвост.

Ночь поднималась с земли, закрывала черным платком реки и ле­ са, зажигала печальные огонечки где-то далеко внизу, не интересные и не нужные ни Маргарите, ни мастеру чужие огоньки.

Ночь обгоняла кавалькаду, сеялась на нее сверху и выбрасывала то там, тот тут белые пятнышки звезд.

Ночь летела рядом, хватала скачущих за плащи, ночь разоблачала обманы. И когда Маргарита, обдуваемая прохладным ветром, откры­ вала глаза, она видела, что меняется облик летящих к своей цели.

Когда же из-за края леса под ногами ее начала выходить полная луна, обманы исчезли, свалилась в болота, утонула в туманах мишур­ ная колдовская одежда.

Тот, кто был Коровьевым-Фаготом, самозваным переводчиком та­ инственного и не нуждающегося в переводах иностранца, теперь не был бы узнан никем из тех, с кем, на беду их, он встречался в Москве.

На левой руке у Маргариты скакал, звеня золотой цепью, темный рыцарь с мрачным лицом. Он уперся подбородком в грудь, он не гля­ дел на луну, он думал о чем-то, летя за своим повелителем, он, вовсе не склонный к шуткам, в своем настоящем виде, он — ангел бездны, темный Абадонна.

Ночь оторвала пушистый хвост у Бегемота, содрала с него шерсть, расшвыряла ее в клочья. Тот, кто был котом, потешавшим мессира, оказался худеньким юношей, демоном-пажом, летящим, подставив свое лицо луне.

Азазелло летел, блистая сталью доспехов. Луна изменила и его ли­ цо. Исчез бесследно нелепый, безобразный клык, кривоглазие ока­ залось фальшивым. Глаза у Азазелло были мертвые, пустые, черные. Лицо белое, холодное. Летел Азазелло — демон безводной пустыни, демон-убийца.

Геллу ночь закутала в плащ так, что ничего не было видно, кроме белой кисти, державшей повод. Гелла летела, как ночь, улетавшая в ночь.

Себя Маргарита не могла увидеть, но она хорошо видела, что сильнее всех изменился мастер.

Волосы его, забранные в косу, покрывала треугольная шляпа. Маргарита видела, как сверкали стремена, когда по ним пробегал встречный лунный луч, и звездочки шпор на ботфортах. Подобно юноше-демону, мастер летел, не сводя глаз с луны, улыбался ей, чтото бормотал.

Впереди кавалькады скакал Воланд, принявший свое настоящее обличье. Повод его коня был сделан из лунных цепей, конь его был глыбой мрака, грива тучей, шпоры звездами.

Так летели в молчании. Тогда местность внизу начала меняться. Исчезли тусклые стальные пятна вод, потухли огоньки на равни­

нах. Вспучилась земля под ногами, и, громоздясь, к копытам лоша­ дей стали подниматься горы.

Чем далее, тем угрюмее становились они. Исчезли леса на скло­ нах, вместо них появились валуны, провалы, трещины, черные про­ пасти, в которые не проникал свет луны.

Перелетев через одну из них, Воланд осадил своего коня, и спут­ ники его сделали то же. Маргарита увидела, что прилетела вместе со всеми на печальную и голую, камнями усеянную, залитую луною пло­ щадку. Кони шли, давя копытами кремни. Маргарита вгляделась

иувидела кресло и в нем белую фигуру сидящего человека. Кавалька­ да подъехала ближе шагом. Сидящий был или глух, или слишком по­ гружен в размышления. Он не слыхал, как содрогалась каменистая земля под тяжестью коней. И всадники подошли совсем близко.

Теперь Маргарита видела, что сидящий потирает руки, глядит не­ зрячими глазами на диск луны. Маргарита видела, что рядом с крес­ лом лежит громадная остроухая собака и спит.

Уног сидящего лежат черепки кувшина и простирается невысы­ хающая лужа, черно-красная лужа вина. Всадники сошли с коней

иподошли поближе. Теперь Маргарита была в двух шагах от сидяще­ го. Она узнала его, так же как и собаку, и губы ее прошептали: «Банга...» Мастер стоял рядом и жадно смотрел. Пилат пошевелился

ивсе так же, не сводя глаз с зеленого светила, заговорил что-то на не понятном Маргарите языке и усмехнулся.

—Он говорит, — раздался голос Воланда и тяжело покатился по пустынным ущельям, — он говорит, что при луне ему нет покоя. Всё видит лунную дорогу и хочет пойти по ней и разговаривать с арес­ тантом Га-Ноцри, потому что чего-то не договорил. Но никто не при­ ходит к нему, и поэтому он разговаривает сам с собою.

—Это тяжело, тяжело, — сказала Маргарита, — с тех пор он здесь?

—Что и говорить, — ответил Воланд, — с тех пор он здесь. Одева­ ются горы туманами, свистят метели, грохочут обвалы. Тогда он не виден. Но раз в году наступает весенняя ночь под воскресенье, ночь

сполной луною. Тогда он становится тревожен, как сейчас, и пьет вино, говорит со своею безмолвной собакой, ждет кого-то до утра, и никто не приходит. Надежда всякий раз обманывает его. И обма­ нывала его уже много сот раз. Да, пожалуй, это тяжело.

—Отпустите его! — вдруг крикнула Маргарита, и голос ее полетел над горами, ударился в скалы. Висящий где-то над обрывом подто­ ченный черными водами камень сорвался и полетел в пропасть.

Когда затихли раскаты грома, скрежет и вой летящих осколков, Воланд ответил спокойно:

—Вы опять просите? — Он рассмеялся. — Вы нарушаете уговор!

—За одну луну терпеть сотни и тысячи лун, это жестоко... — сказа­ ла Маргарита.

—Это всегда так бывает, — отозвался Воланд, — но я успокою вас. Просить вам за него не нужно. За него уже попросили ранее вас...

—Иешуа! Иешуа! — в восторге вскричала Маргарита.

—И я приехал сюда с вами лишь для того, чтобы показать масте­ ру конец его романа, ибо, конечно, конца у него не было. Итак, — тут Воланд повернулся к мастеру, — давайте конец! Пора! Бьет воскрес­ ная полночь.

Мастер только и ждал этого. Он сложил руки рупором и крикнул пронзительно:

— Свободен! Иди, он ждет тебя!

Горы превратили его голос в гром, и этот же гром их разрушил. Скалистые проклятые безлесные стены упали. Осталась только пло­ щадка с каменным креслом. Над черной бездной, в которую ушли скалы, соткался в луне необъятный город с царствующей над ним глыбой мрамора с чешуйчатой золотой крышей. Рядом с городом протянулась к луне зеленая светящаяся лента дороги.

Вбелом плаще с кровавым подбоем человек вскочил с кресла

ипрокричал что-то хриплым сорванным голосом. Собака просну­ лась. Человек кинулся по лунной ленте и исчез в ней вместе с вер­ ным и единственным спутником Бангой.

— Он пошел на соединение с ним, — сказал Воланд, — и, полагаю, найдет наконец покой. Идите же и вы к нему! Вот дорога, скачите по ней вдвоем, с вашей верной подругой, и к утру воскресенья вы, ро­ мантический мастер, вы будете на своем месте. Там вы найдете дом, увитый плющом, сады в цвету и тихую реку.

Днем вы будете сидеть над своими ретортами и колбами, и, быть может, вам удастся создать гомункула.

А ночью при свечах вы будете слушать, как играют квартеты кава­ леры. Там вы найдете покой! Прощайте! Я рад!

С последними словами Воланда Ершалаим ушел в бездну, а вслед за ним в ту же черную бездну кинулся Воланд, а за ним его свита.

Остался только мастер и подруга его на освещенном луною каме­ нистом пике и один черный конь.

Мастер подсадил спутницу на седло, вскочил сзади нее, и конь прыгнул, обрушив осколки пика в тьму, но конь не сорвался, он пере­ летел через опасную вечную бездну и попал на лунную дорогу, струя­ щуюся ввысь. Мастер одной рукой прижал к себе подругу и погнал шпорами коня к луне, к которой только что улетел прощенный в ночь воскресенья пятый прокуратор Иудеи Понтий Пилат.

22-23 мая 38 г.

куда-то провалилось, потом вернулось, но с тупой иглой, засевшей в нем. Кроме того, Берлиоза охватил необоснованный, но столь сильный страх, что ему захотелось тотчас же бежать с Патриарших без оглядки.

Берлиоз тоскливо оглянулся, не понимая, что его напугало. Он побледнел, вытер лоб платком, подумал: «Что это со мной? Этого ни­ когда не было... сердце шалит... я переутомился... Пожалуй, пора бро­ сить все к черту и в Кисловодск...»

И тут знойный воздух сгустился перед ним, и соткался из этого воздуха прозрачный гражданин престранного вида. На маленькой головке жокейский картузик, клетчатый кургузый воздушный же пид­ жачок... Гражданин ростом в сажень, но в плечах узок, худ неимовер­ но, и физиономия, прошу заметить, глумливая.

Жизнь Берлиоза складывалась так, что к необыкновенным явле­ ниям он не привык. Еще более побледнев, он вытаращил глаза и в смятении подумал: «Этого не может быть!..»

Но это, увы, было, и длинный, сквозь которого видно, гражда­ нин, не касаясь земли, качался перед ним и влево и вправо.

Тут ужас до того овладел Берлиозом, что он закрыл глаза. А когда он их открыл, увидел, что все кончилось, марево растворилось, клетчатый исчез, а заодно и тупая игла выскочила из сердца.

— Фу ты черт! — воскликнул редактор. — Ты знаешь, Иван, у меня сейчас едва удар от жары не сделался! Даже что-то вроде галлюцина­ ции было... — он попытался усмехнуться, но в глазах его еще прыгала тревога, и руки дрожали. Однако постепенно он успокоился, обмах­ нулся платком и, произнеся довольно бодро: «Ну-с, итак...» — повел речь, прерванную питьем абрикосовой.

Речь эта, как впоследствии узнали, шла об Иисусе Христе. Дело в том, что редактор заказал поэту для очередной книжки журнала большую антирелигиозную поэму. Эту поэму Иван Николаевич сочи­ нил, и в очень короткий срок, но, к сожалению, ею редактора ни­ сколько не удовлетворил. Очертил Бездомный главное действующее лицо своей поэмы, то есть Иисуса, очень черными красками, и тем не менее всю поэму приходилось, по мнению редактора, писать за­ ново. И вот теперь редактор читал поэту нечто вроде лекции об Иисусе, с тем чтобы подчеркнуть основную ошибку поэта.

Трудно сказать, что именно подвело Ивана Николаевича — изобра­ зительная ли сила его таланта или полное незнакомство с вопросом, по которому он писал, — но Иисус у него получился ну совершенно живой, некогда существовавший Иисус, только, правда, снабжен­ ный всеми отрицательными чертами Иисус.

Берлиоз же хотел доказать поэту, что главное не в том, каков был Иисус, плох ли, хорош ли, а в том, что Иисуса-то этого как личности вовсе не существовало на свете и что все рассказы о нем — простые выдумки, самый обыкновенный миф.

Надо заметить, что редактор был человеком начитанным и очень умело указывал в своей речи на древних историков, например на знаменитого Филона Александрийского, на блестяще образован­ ного Иосифа Флавия, никогда ни словом не упоминавших о сущест-

вовании Иисуса. Обнаруживая солидную эрудицию, Михаил Алек­ сандрович сообщил поэту, между прочим, и о том, что то место в пят­ надцатой книге, а главе 44-й знаменитых Тацитовых «Анналов», где говорится о казни Иисуса, — есть не что иное, как позднейшая под­ дельная вставка.

Поэт, для которого все, сообщаемое редактором, являлось ново­ стью, внимательно слушал Михаила Александровича, уставив на не­ го свои бойкие зеленые глаза, и лишь изредка икал, шепотом ругая абрикосовую воду.

— Нет ни одной восточной религии, — говорил Берлиоз, — в кото­ рой, как правило, непорочная дева не произвела бы на свет бога. И христиане, не выдумав ничего нового, точно так же создали свое­ го Иисуса, которого на самом деле никогда не было в живых. Вот на это-то и нужно сделать главный упор...

Высокий тенор Берлиоза разносился в пустынной аллее, и по ме­ ре того, как Михаил Александрович забирался в дебри, в которые может забираться, не рискуя свернуть себе шею, лишь очень образо­ ванный человек, — поэт узнавал все больше и больше интересного

иполезного и про египетского Озириса, благостного бога и сына Неба и Земли, и про финикийского бога Фаммуза, и про Мардука,

идаже про менее известного грозного бога Вицлипуцли, которого весьма почитали некогда ацтеки в Мексике.

Ивот как раз в то время, когда Михаил Александрович рассказы­ вал поэту о том, как ацтеки лепили из теста фигурку Вицлипуцли,

валлее показался первый человек.

Впоследствии, когда, откровенно говоря, было уже поздно, раз­ ные учреждения представили свои сводки с описанием этого челове­ ка. Сличение их не может не вызвать изумления. Так, в первой из них сказано, что человек этот был маленького роста, зубы имел зо­ лотые и хромал на правую ногу. Во второй — что человек был росту громадного, коронки имел платиновые, хромал на левую ногу. Тре­ тья лаконически сообщает, что особых примет у человека не было.

Приходится признать, что ни одна из этих сводок никуда не го­ дится.

Раньше всего: ни на какую ногу описываемый не хромал и росту был не маленького и не громадного, а просто высокого. Что касает­ ся зубов, то с левой стороны у него были платиновые коронки, а с правой — золотые. Он был в дорогом сером костюме, в загранич­ ных, в цвет костюма, туфлях. Серый берет он лихо заломил на ухо, под мышкой нес трость с черным набалдашником в виде головы пу­ деля. По виду — лет сорока с лишним. Рот какой-то кривой. Выбрит гладко. Брюнет. Правый глаз черный, левый — почему-то зеленый. Брови черные, но одна выше другой. Словом — иностранец.

Пройдя мимо скамьи, на которой помещались редактор и поэт, иностранец покосился на них, остановился и вдруг уселся на сосед­ ней скамейке, в двух шагах от приятелей.

«Немец...» — подумал Берлиоз.

«Англичанин... — подумал Бездомный. — Ишь, и не жарко ему в перчатках».

А иностранец окинул взглядом высокие дома, квадратом окайм­ лявшие пруд, причем заметно стало, что видит это место он впервые и что оно его заинтересовало.

Он остановил взор на верхних этажах, ослепительно отражаю­ щих в стеклах изломанное и навсегда уходящее от Михаила Александ­ ровича солнце, затем перевел его вниз, где стекла начали предвечер­ не темнеть, чему-то снисходительно усмехнулся, прищурился, руки положил на набалдашник, а подбородок на руки.

— Ты, Иван, — говорил Берлиоз, — очень хорошо и сатирически изобразил, например, рождение Иисуса, сына Божия, но соль-то

втом, что еще до Иисуса родился целый ряд сынов Божиих, как, ска­ жем, финикийский Адонис, фригийский Аттис, персидский Митра. Коротко же говоря, ни один из них не рождался и никого не было,

втом числе и Иисуса, и необходимо, чтобы ты, вместо рождения или, предположим, прихода волхвов, изобразил бы нелепые слухи об этом приходе. А то выходит по твоему рассказу, что он действи­ тельно родился!..

Тут Бездомный сделал попытку прекратить замучившую его ико­ ту, задержав дыхание, отчего икнул мучительнее и громче, и в этот же момент Берлиоз прервал свою речь, потому что иностранец вдруг поднялся и направился к писателям.

Те поглядели на него удивленно.

—Извините меня, пожалуйста, — заговорил подошедший с иност­ ранным акцентом, но не коверкая слов, — что я, не будучи знаком, позволяю себе... но предмет вашей ученой беседы настолько интере­ сен, что...

Тут он вежливо снял берет, и друзьям ничего не оставалось, как приподняться и раскланяться.

«Нет, скорее француз...» — подумал Берлиоз. «Поляк?..» — подумал Бездомный.

Необходимо добавить, что на поэта иностранец с первых же слов произвел отвратительное впечатление, а Берлиозу скорее понра­ вился, то есть не то чтобы понравился, а... как бы выразиться... заин­ тересовал, что ли.

—Разрешите мне присесть? — вежливо попросил иностранец,

иприятели как-то невольно раздвинулись; иностранец ловко уселся между ними и тотчас вступил в разговор:

—Если я не ослышался, вы изволили говорить, что Иисуса не бы­ ло на свете? — спросил иностранец, обращая к Берлиозу свой левый зеленый глаз.

—Нет, вы не ослышались, — учтиво ответил Берлиоз, — именно это я и говорил.

—Ах, как интересно! — воскликнул иностранец.

«А какого черта ему надо?» — подумал Бездомный и нахму­ рился.

—А вы соглашались с вашим собеседником? — осведомился неиз­ вестный, повернувшись вправо к Бездомному.

—На все сто! — подтвердил тот, любя выражаться вычурно и фи­ гурально.