2815.Западная философия от истоков до наших дней. Книга 3. Новое время (От Ле

подданных, — он заставляет их думать, как хочется ему. <...> Он даже заставил их поверить в его способность прикосновением руки исцелять их от любой болезни. Вот как велика его мощь и власть над душами”.

Если король Франции — великий волшебник, то, по мнению Монтескье, есть другой чародей, еще более могущественный. И “этого чародея называют папой. Он умудряется внушать людям, что нет никакой разницы между единицей и тремя, что хлеб насущ­ ный — вовсе не хлеб, а вино — на самом деле не вино, и еще тысячи других вещей подобного рода. <...> Папа — главный среди христиан. Речь идет о старом идоле, которому, по обыкновению, курят фими­ ам. Когда-то сами государи его боялись... но сейчас он уже больше никому не внушает страха. Он воображает себя преемником одного из первых христиан, которого звали святым Петром; нет сомнений, что речь идет о богатом наследстве: он владеет поистине огромными сокровищами, будучи хозяином большой страны”. О христианстве мы встречаем такие замечания: “Да будет тебе известно... что хрис­ тианская религия перегружена бесконечным множеством правил, которые трудно соблюдать; поэтому люди пришли к выводу, что гораздо легче получать от епископов освобождение от некоторых предписаний, чем выполнять их: так и делается для вящей общест­ венной пользы. Так что, если захочется избежать соблюдения поста, избавиться от формальностей бракосочетания, не выполнять обета, жениться вопреки запрету закона или даже уклониться от исполне­ ния клятвы, — следует обратиться к священнику или папе, которые незамедлительно дадут освобождение...”

7.4. “О духе законов”

Эмпирический анализ социальных явлений, оправдавший себя в

“Персидских письмах”, присутствующий в работе “Размышления о причинах величия и падения римлян”, типичен также и для “Духа законов ”. Работа действительно “соответствует требованию (все больше занимавшему помыслы Монтескье) изучения закономернос­ тей общественных явлений и политической жизни не с помощью абстрактно-априорных методов просветителей, а с применением непосредственного эмпирического наблюдения; причем эти законо­ мерности понимались им не как рациональные идеальные принци­ пы, а, скорее, как постоянные отношения между историческими явлениями” (Цж. Фассо). Монтескье пишет: “Людьми управляют многие вещи: климат, религия, законы, руководящие правила, при­ меры из прошлого, нравы, обычаи, и из всего этого образуется общий дух”. Под духом законов следует понимать отношения, харак­

теризующие совокупность позитивных и исторических законов, регулирующих человеческие отношения в различных обществах. “Закон вообще — это человеческий разум, поскольку он управляет всеми народами земли, а политические и гражданские законы любой страны лишь его частные случаи. Они должны быть настолько хорошо приспособлены к тому народу, для которого создаются, что только в редчайших случаях законы одной страны могут подойти для другой. <...> Они должны принимать во внимание физическую географию страны, климат — холодный, умеренный или жаркий; размеры территории, расположение страны, качества ее земли; образ жизни народов — земледельческий, охотничий или скотоводческий; они должны соотноситься с той степенью свободы, которую может предоставить конституция; с религией жителей страны, с их склон­ ностями, числом, богатством, торговлей, их нравами и обычаями. Последствия соотносятся друг с другом и со своим происхождением, а также с целями и намерениями законодателя и порядком вещей, на которых они основаны. Поэтому необходимо изучать их во всем разнообразии аспектов. Именно такую задачу я попытался осущест­ вить в своей работе. Я беру все эти соотношения: их совокупность составляет то, что я называю духом законов”

И все-таки Монтескье не подходит к огромной массе эмпиричес­ ких фактов, касающихся законов разных народов, с единой априор­ ной, абстрактной и абсолютной схемой. В дополнение он устанав­ ливает очередность бесконечного ряда эмпирических примечаний. Вот схемы Монтескье, служащие для упорядочения: “Существуют три формы правления: республиканская, монархическая и деспоти­ ческая. Республиканской формой правления является та, при кото­ рой весь народ или его определенная часть обладает властью прави­ теля; при монархической форме управляет только один человек, но на основе определенных и неизменных законов, в то время как при деспотической форме правит, конечно же, человек, но без всяких законов и правил, решая любой вопрос по своей воле и прихоти”

Перечисленные три формы правления типизируются соответст­ вующими этическими принципами, представляющими собой: добро­ детель — для республиканской формы, честь — для монархической и страх — для деспотической. Форма, или природа правления, делает нас тем или иным, а принцип заставляет действовать. Первая является специфической структурой, а второй воплощает человечес­ кие страсти, приводящие в действие власть”. Монтескье считает очевидным, что законы должны соотноситься как с принципом правления, так и с его природой. Пример для пояснения: “Для того, чтобы монархическое или деспотическое правление могло удержи­ вать власть и защищать себя, не требуется скрупулезной честности. Сила законов в одном и грозная длань государя — в другом регули­

руют и управляют любыми вещами. Однако в народном государстве нужна еще одна пружина — это добродетель. Такое утверждение согласуется с природой вещей и, кроме того, подтверждается всеоб­ щей историей. В самом деле, очевидно, что монархия, где лицо, заставляющее исполнять законы, само находится над законами, не так нуждается в добродетели, как народное правительство, где лицо, заставляющее исполнять законы, сознает, что и само подвластно этим законам и должно нести свои обязанности достойно. Когда этой добродетели не достает, в сердца ее поборников входит често­ любие, а во все остальные — жадность. Стремления обращаются на другие цели: то, что прежде любили, начинают презирать, а если они были свободными под законом, то хотят теперь стать свободными против законов”.

Итак, существуют три формы правления, инспирированные тремя принципами. Они подвержены разложению: “Разложение всякого правительства почти всегда начинается с принципа”. Так, например, “принцип демократии разлагается не только тогда, когда пропадает дух равенства, но также и особенно тогда, когда распро­ страняется дух крайнего равенства, и каждый претендует на то, чтобы быть равным тем, кого он избрал командовать собой”. Эту важную мысль Монтескье поясняет следующими словами: “На­ сколько небо удалено от земли, настолько же и истинный дух равенства далек от духа крайнего равенства. Первый вовсе не в том, что командуют все и никто не подчиняется, а в подчинении и руководстве равным образом всех. <...> Естественное место добро­ детели — поближе к свободе, но добродетель не может выжить при чрезмерной свободе точно так же, как не может уцелеть в рабстве” Поэтому относительно монархического принципа можно сказать: “[Он] разлагается, когда высшие должностные лица становятся символом максимального угнетения, когда гранды лишаются уваже­ ния народа и становятся грубыми орудиями произвола. Разложение еще сильнее, когда честь противостоит почестям и сановник обличен должностями и бесчестьем в равной мере” И, наконец, “принцип деспотического правления разлагается непрерывно, ибо он порочен по своей природе.”

7.5. Разделение властей — это когда одна власть может остановить другую

Крупнейший труд Монтескье содержит не только описательный анализ и объяснительную политическую теорию. В нем царит вели­ кая страсть к свободе. Монтескье разрабатывает проблему полити­ ческой свободы путем изысканий действительных условий, позво­

ляющих пользоваться свободой. Свой главный интерес он объясня­ ет, главным образом, в главе, посвященной английской монархии: он обрисовал правовое государство, складывавшееся после револю­ ции 1688 г. Особым образом Монтескье анализирует и разрабатывает теорию разделения властей как опоры теории правового государства и практики демократической жизни.

Монтескье утверждает: “Политическая свобода заключается не в том, чтобы делать, что хочется. В государстве, т. е. в обществе, имеющем законы, свобода может заключаться только в возможности делать то, что необходимо хотеть, а также в возможности не быть вынужденным делать то, чего нельзя хотеть. <....> Свобода — это право делать все, что позволено законами”. В этом, локковском, смысле законы не ограничивают свободу, а, скорее, обеспечивают ее каждому гражданину: “Это принцип современного конституцио­ нализма и правового государства. Здесь Монтескье присоединяется к Локку и опыту конституционализма Англии, форму правления которой он считает наилучшей для разделения трех видов государ­ ственной власти: законодательной, исполнительной и судебной, — в разделении властей состоит политическое и юридическое условие свободы” (Дж. Фассо). Против злоупотреблений властью необходи­ мы разные ее органы, способные “тормозить”, “умерять” один другой.

Монтескье говорит, что во всяком государстве существует три вида власти: законодательная, исполнительная и судебная. “В роли первой государь или магистрат издает законы, имеющие ограничен­ ный либо неограниченный срок действия, поправляет или отменяет уже существующие законы. В роли второй — заключает мир или объявляет войну, посылает и принимает посольства, гарантирует безопасность, предупреждает нападения. В роли третьей — наказы­ вает преступления или рассматривает гражданские дела”. Установив определения, Мотескье утверждает: “Политическая свобода гражда­ нина — это спокойствие духа, проистекающее из убеждения в том, что каждому обеспечена собственная безопасность. Для того, чтобы можно было наслаждаться такой свободой, необходимо, чтобы пра­ вительство было в состоянии избавить каждого гражданина от страха перед остальными”. Но “когда законодательная власть объединена с властью исполнительной в одном лице либо в одном аппарате магистрата, свободы быть не может, ибо налицо законное подозре­ ние, что сам монарх или же сенат может принять тиранические законы, чтобы затем тираническим образом заставить их испол­ нять”. Не будет также свободы, “если судебная власть не отделена от законодательной и исполнительной. Бесконтрольный произвол над жизнью и свободой граждан неизбежен, когда судья — законо­ датель. Если бы судебная власть объединилась с исполнительной, то

судья мог бы обрести силу угнетателя”. И, наконец, “все было бы потеряно, если бы один и тот же человек, один и тот же аппарат из знати или представителей народа соединил бы в своих руках одно­ временно три власти: разработку и принятие законов, исполнение общественных решений и рассмотрение гражданских дел и суд над преступниками”. Монтескье признает, что в то время как у турок (где все три вида власти сосредоточены в руках султана) царит “ужасающий деспотизм”, в большинстве королевств Европы, напро­ тив, “правление является умеренным, поскольку государь, который держит в своих руках два первых вида власти, исполнение третьей оставляет своим подданным”. Он добавляет: “Мне не пристало судить, пользуются ли англичане в настоящее время этой свободой. Достаточно подтвердить, что она санкционирована законами, а все остальное не имеет значения”

8.ЖАН-ЖАК РУССО: ПРОСВЕТИТЕЛЬ-“ЕРЕТИК”

8.1.Жизнь и сочинения

Просветитель и романтик, индивидуалист и коллективист, пред­ шественник Канта и Маркса, Руссо стал объектом многих исследо­ ваний и различных интерпретаций. Например, Кант назвал его “Ньютоном нравственности”, а Г. Гейне — “революционной головой, исполнительной рукой которой стал Робеспьер”. С причудливой, во многом трагичной судьбой Руссо подробно знакомит (приблизитель­ но до 1756 г.) его “Исповедь” Являясь выдающимся представителем французского Просвещения XVIII в., он внушает уважение или вызывает восхищение по прямо противоположным причинам. Для некоторых он является теоретиком сентиментализма — нового и прогрессивного для того времени течения в литературе; для других он — защитник полного слияния индивида с общественной жизнью, противник разрыва между личными и коллективными интересами; кто-то считает его либералом, а кто-то — теоретиком социализма; некоторые принимают его за просветителя, но для кого-то он —

анти-просветитель. Но для всех — первый крупный теоретик совре­ менной педагогики. Во всяком случае, по прочтении его книг стано­ вится ясно, что Руссо — сын эпохи Просвещения и отец романтизма. Фигура богато одаренная и полная противоречий, Руссо выражает стремление к обновлению общества, и, одновременно, консерватив­ ные настроения, желание и вместе с тем боязнь радикальной рево­ люции, ностальгию по примитивной жизни — и страх перед варвар-

ством. Руссо дарует читателя сложностью и тонкостью описаний чувств и разоблачением опасностей, таящихся в жестоком рациона­ лизме (в зените XVIII в.!). Он искренне убежден, что разум без инстинктов и страстей становится академичным и бесплодным, а страсти и инстинкты без дисциплины разума ведут к индивидуализ­ му, хаосу и анархии.

Жан-Жак Руссо родился в Женеве в 1712 г. в семье часовщика. Его мать умерла при родах, поэтому воспитанием ребенка занима­ лись один из его дядей и кальвинистский священник: в результате познания мальчика оказались довольно беспорядочными. В шест­ надцатилетнем возрасте ученик гравера Руссо покидает родную Женеву (1728) и долгие годы скитается по Швейцарии и Франции, не имея определенной профессии и добывая средства к существова­ нию различными занятиями (камердинером в одной семье, музы­ кантом, домашним секретарем, переписчиком нот). Наконец, он находит прибежище в Шарметтах вблизи Шамбери, в доме мадам де Варане, которая стала для него матерью, другом и возлюбленной. “Женщина, полная нежности и мягкости”,— как вспоминал о ней Руссо, — посоветовала ему учиться, получить образование. Вдали от городской суеты он посвятил себя занятиям. “Уединенный дом в долине меж гор был нашим пристанищем; там, в течение четырех или пяти лет, я наслаждался чистой, счастливой и полной жизнью, скрашивающей своим уютом весь ужас моего нынешнего положе­ ния”, — писал Руссо. В 1741 г. Женевский философ покидает Шам­ бери и перебирается в Париж, где заводит знакомство и дружбу с Дидро, а через него — с энциклопедистами. Не привыкший к салонной жизни, он чувствовал себя в просвещенном Париже не­ ловко, испытывал неудовлетворенность и беспокойство из-за своего положения второсортного музыканта и скромного кассира в доме Дюпен. Конфликт между его внутренним “Я” и окружающим миром обострился до такой степени, что он готов был взорваться, прокли­ ная этот мир и с нежностью думая о природе, доставившей ему незабываемые радости.

Предоставляем возможность самому Руссо рассказать о случае, благодаря которому он стал известен всей просвещенной Франции. В одном из писем к Малъзербу Руссо писал: “Я отправился повидать Дидро, заключенного тогда в Венском замке. По дороге перелистал номер «Мегсиге de France» (« Французского Меркурия»), находившийся в моем кармане, и наткнулся на вопрос, поставленный Дижонской академией: «Способствовало ли возрождение наук и искусств улуч­ шению нравов?» Этот вопрос и явился причиной моего первого сочинения — «Рассуждение о науках и искусствах». Если что-нибудь и походило на внезапное вдохновение, то это было чувство, охва­ тившее меня при чтении объявления: вдруг я почувствовал, как

ослепительный свет озарил мое сознание и множество новых мыслей нахлынуло на меня с такой силой и в таком беспорядке, что я испытал неизъяснимое волнение. Я почувствовал головокружение, похожее на опьянение; сильное сердцебиение стеснило мое дыхание, грудь моя вздымалась. Будучи не в состоянии дальше продолжать путь, я опустился под одним из деревьев; я провел полчаса в таком возбуждении, что не заметил, как слезы лились из моих глаз, и только поднявшись, обратил внимание, что передняя часть моего пиджака совсем мокра от слез. О, если бы я мог описать хотя бы четверть того, что видел и чувствовал, сидя под этим деревом! С какой ясностью я мог бы показать все противоречия социальной системы, с какой силой мог бы я поведать о всех злоупотреблениях наших общественных институтов, как просто мог бы я доказать, что человек добр по природе своей и только благодаря этим институтам люди стали злыми! Все, что я мог удержать в памяти из этого множества великих истин, озаривших мое сознание в течение чет­ верти часа под этим деревом, было разбросано по моим первым трем главным сочинениям, а именно в уже упомянутом первом трактате, затем в «Рассуждении о происхождении и основаниях неравенства между людьми» и в трактате «Эмиль, или О воспитании»; эти три произведения образуют вместе единое целое и неотделимы друг от друга” Вспоминая этот период, Дидро писал, что Руссо “был, как бочонок с порохом, который бы не взорвался, если бы искра из Дижона его не воспламенила”

Публикация двух первых сочинений, первого в 1750-м, а второ­ го — в 1755 г. принесла ему неожиданный успех. От одной малооб­ разованной женщины у него было пятеро детей. Всех их, одного за другим, он препоручил заботам воспитательного дома “Enfants twuves” (“Найденыши”), чтобы не отвлекаться от литературных дел и еще потому, что Платон считал, что воспитанием детей должно заниматься государство. Относительное спокойствие в семейной жизни и успех, доставшийся на долю первых произведений, помогли ему укрепить дружеские связи с самыми известными людьми и написать для “Энциклопедии ”целый ряд статей, посвященных музы­ ке (которые позднее составили “Музыкальный словарь ”, 1767), а также статью “Политическая экономия”(1758). Однако вскоре из-за суще­ ственного расхождения с энциклопедистами в оценке ряда социаль­ ных проблем того времени и еще более глубокого несогласия с их точкой зрения относительно вопросов истории он порывает с ними отношения. Несмотря на периодически повторявшиеся сожаления и попытки восстановления отношений эта потеря (для энциклопе­ дистов) являлась неизбежной: она была определена существенным расхождением в основных идеях. Официальный разрыв отмечен

антифилоффским манифестом — “Письмом к Д'Аламберу о зрели­ щах” (1758).

Жан-Жак уехал сначала на виллу Эрмитаж в лесу Монморанси, любезно предоставленную мадам д’Эпине, одной из почитательниц французских энциклопедистов, а позднее, порвав с ней отношения, перебрался в замок маршала Люксембургского, сеньора Монморан­ си. “Какое время я вспоминаю чаще и охотнее всего в моих размышлениях? Не радости молодости, слишком редкие, смешан­ ные с горечью и слишком давние, а дни уединения в Монморанси, одинокие прогулки, быстротечные и блаженные дни, проводимые в обществе себя самого” Это был период интенсивной и плодотвор­ ной работы. В 1761 г. он опубликовал “Новую Элоизу”, в 1762-м —

“Общественный договор”, в 1763-м — “Эмиля”. Последствия его раскола с философами скоро дали о себе знать. Как “Эмиль ”, так и “Общественный договор”быт осуждены гражданскими и церковны­ ми властями и Парижа, и Женевы — это было что-то вроде сговора между верующими, атеистами и деистами. С болью и горечью философ воспринял порицание Женевы, преданным и прославлен­ ным сыном которой он себя считал. Он написал объяснительное письмо Бомону, однако в апреле 1763 г. отозвал его. Тогда Руссо отказался от прав гражданина, отправив мэру гневное письмо: “Я заявляю вам, что навсегда отказываюсь от своего права гражданина города и республики Женевы. Я старался наилучшим образом вы­ полнить свой долг, связанный с этим званием, не пользовался никакими преимуществами и выгодами, и теперь считаю себя долж­ ником по отношению к государству, покидая его. Я пытался с честью носить имя женевца, я безрассудно любил своих соотечественников; я не упускал возможности добиться, чтобы и они меня любили, — но худшего результата не мог себе представить”. Таким образом, он окончательно покинул Женеву и переехал в Мотье-Травер на терри­ тории Невшателя, зависившего от короля Пруссии. Здесь он написал “Письма с горы”, которые представляют собой ответ на “Письма из долины” Троншена, сочиненные в защиту культурно-политической позиции, занятой Женевой. Почувствовав и здесь к себе враждебное отношение, вызванное его раздражительностью и неуживчивостью, он принял приглашение Дэвида Юма и отправился в Англию. Однако отношения с английским философом скоро усложнились и испортились. Охваченный манией преследования, обострившейся после женевского и парижского осуждения, он покинул Англию, чтобы вернуться во Францию; там отправился путешествовать, на­ деясь дать выход своей тревоге и отчаянию. Вернувшись в Париж, он поселился в убогом доме на улице Платьер, где занимался доработкой “Исповеди”и написал “Диалоги: Руссо судит Жан-Жака”

и “Прогулки одинокого мечтателя”(1776). Он доверил эти сочинения