2815.Западная философия от истоков до наших дней. Книга 3. Новое время (От Ле

ственное познание преподносит вещи uti apparent, а не sicuti sunt, то есть как они являются субъекту, а не каковы они сами по себе. Это видно из греческого глагола phainesthai (являться) — мера проявлен­ ности вещи, отсюда — феномен. Постигаем умом мы, как правило, нечто, необнаружимое чувствами. Схваченное интеллектом — это ноумены, дающие представление о вещах, как они есть (sicuti sunt), от греческого слова noein — размышлять. Интеллекту мы обязаны такими понятиями как возможность, существование, необходимость (о чем чувства молчат), на этих понятиях основана метафизика. Чувственное познание интуитивно, поскольку непосредственно. Но ведь все чувственное проявлено во времени и пространстве. Так что же такое пространство и время? Ясно, что они не вещны, то есть это не онтологическая реальность (ведь ньютонианец Кларк сделал их даже божественными атрибутами). Это и не просто отношения между телами, как полагал Лейбниц. Пространство и время — формы чувственности, структурные условия воспринимающей спо­ собности. Значит, не субъект примеряется к объекту, чтобы познать его, а наоборот, объект должен быть подогнан к субъекту. Это и было прозрением и интуицией Канта, движущей идеей его “Критики чистого разума ”.

2.“КРИТИКА ЧИСТОГО РАЗУМА”

2.1.Критическая проблема: априорный синтез и его обоснование

Кант полагал справиться со всеми проблемами быстро, казалось, “великий свет” и впрямь велик, однако целых двенадцать лет неустанных трудов понадобились, чтобы “Критика чистого разума ” увидела свет. Не сразу работа была понята и принята, и двумя годами позже, в 1783 году Кант опубликовал “Пролегомены ко всякой будущей метафизике, могущей появиться как наука ”, а в 1787 вышло второе издание “Критики ”с важными уточнениями. Канту удалось выяс­ нить, что научное познание по природе есть не что иное, как “априорный синтез”, поэтому проблема состоит в выяснении осно­ вания, делающего возможным этот синтез. Этого момента в “Дис­ сертации” 1770 года не было. От того, насколько обоснован апри­ орный синтез, зависит фундамент математико-геометрических наук, физики, наконец, окончательный ответ на вопрос, возможна ли метафизика как наука, и если нет, то почему разум человеческий упорно преследуют метафизические проблемы. Начнем с общего плана философии Канта. Научное познание интересуют суждения всеобщие и необходимые, дающие прирост знания. Каковы типы

суждений, значимых для науки? Так возникает теория суждений. Суждение состоит из субъекта (А) и из предиката (В). 1. Понятие, исполняющее роль предиката (В), может быть включено в понятие, играющее роль субъекта (А), а значит, в анализе может быть извле­ чено из А. В этом случае мы имеем аналитическое суждение, как, например: всякое тело протяженно (развернуто в пространстве). В самом деле, понятие “протяженность” — синоним понятия “те­ лесность”, и когда мы говорим о развертке тела, то лишь поясняем, что такое тело. 2. Понятие, представляющее предикат (В), может не быть включенным в понятие, представляющее субъект (А) , тогда перед нами синтетическое суждение, поскольку предикат присоеди­ няет к субъекту нечто, в простом анализе необнаружимое. Например: всякое тело имеет вес — суждение синтетическое, ведь из понятия тела нельзя получить понятие веса. Вспомним, что, начиная с Аристотеля, отмечалось, что некоторые тела (земля, вода, например) тяжелы, а другие — легки (воздух, огонь) по своей природе. 1. Ана­ литическое суждение формулируется априорно, нет необходимости прибегать к опыту. Оно универсально и необходимо, но не прибав­ ляет нового знания. Именно поэтому наука широко использует эти суждения для объяснения, но никогда не для обоснования своих положений. Априорное аналитическое суждение не типично для науки. 2. Синтетическое суждение, напротив, наращивает знание постольку, поскольку о субъекте сообщается нечто новое. Основы­ ваясь на опыте, мы чаще всего прибегаем к синтетическим сужде­ ниям, например, в экспериментальных науках. Хотя синтетические суждения продуктивны и обогащают знание, они не всеобщи и не необходимы: почти все они апостериорны, вытекают из опыта, поэтому не могут быть фундаментом науки. Впрочем, лишенные необходимости, они дают некоторые обобщения. 3. Теперь понятно, что основанием науки должны стать суждения третьего типа, объ­ единяющие всеобщность и необходимость первых, априорных, с продуктивностью вторых, апостериорных. Эти суждения получают название априорных синтетических. Все арифметические операции, к примеру, априорно синтетичны. Счет 5+7=12 не аналитичен: когда мы считаем на пальцах (или на счетах), интуиция подсказывает нам новое число в виде суммы. То же можно сказать и о геометрических суждениях. То, что кратчайшее расстояние между двумя точками — прямая линия, синтетическая аксиома, ибо в понятии прямой нет количественного аспекта, а только качественный. Понятие “крат­ кости” как качества целиком задано, оно не вытекает из анализа понятия “прямой линии”. Помощь созерцания необходима для синтеза

Сходная ситуация с физической аксиомой “при всех изменениях телесного мира количество материи остается неизменным”. Она синтетична, ведь в понятие материи не входит неизменность,

мыслимо лишь ее присутствие в пространстве, которое она напол­ няет собой. Все, что мы к этому добавляем, априорно. Прочие основоположения таковы же. Синтетическими априорными суж­ дениями наполнена метафизика: разница лишь в их обоснован­ ности.

Мы прибыли к решающему вопросу: можно ли установить кри­ терий обоснованности априорных синтетических суждений, из ко­ торых, как мы теперь знаем, состоит научное знание? Лишь при положительном ответе можно всерьез говорить о статусе знания, о законности его предметных сфер, о границах и горизонте, наконец, о ценности. Прежде чем перейти к ответам на эти вопросы, посмот­ рим, каково основание форм суждений.

1.Основание аналитических априорных суждений устанавлива­ ется без особых проблем: поскольку субъект и предикат равнознач­ ны, фундамент этих суждений — принцип тождества и принцип нелротиворечия. В суждении “тело не протяженно” сразу очевидно противоречие, как если бы было сказано “тело не есть тело” (ведь понятие “телесность” синонимично понятию “протяженности”).

2.Основание синтетических апостериорных суждений, очевид­ ным образом, — опыт, по определению.

3.Напротив, априорные синтетические суждения не опираются ни на принцип тождества, ни на принцип нспротиворечия, ведь между субъектом и предикатом нет равенства. Как априорные, они не могут отсылать к опыту как основанию. Кроме того, они необхо­ димы и всеобщи, а все, вытекающее из опыта, лишено этих регалий. “Так что же такое это непостижимое X, на что опирается интеллект, ищущий вне понятия А некий предикат В, не теряя надежды найти его?” Открытие этого “инкогнито” и станет ядром кантианского критицизма.

2.2.“Коперниканская революция” Канта

Математика как наука, не эмпирически, а априорно определяю­ щая свой предмет, рождена греческим гением. Решительная транс­ формация неуверенных попыток древних египтян упорядочить зна­ ние стала настоящей революцией. “Но свет открылся тому, кто впервые доказал теорему о равнобедренном треугольнике (безразлич­ но, был ли это Фалес или кто-то другой); он понял, что его задача состоит не в исследовании того, что он усматривал в фигуре или в одном лишь ее понятии, как бы прочитывая в ней ее свойства, а в том, чтобы создать фигуру посредством того, что он сам a priori, сообразно понятиям мысленно вложил в нее и показал путем по­ строения”. Получается, что геометрия родилась одновременно со

счастливой идеей, что она, геометрия,— творение человеческого разума, зависит от него и только от него. Та же революция произо­ шла в физике, когда обнаружилось, что разум находит в природе то, что сам ищет. “Ясность для всех естествоиспытателей возникла тогда, когда Галилей стал скатывать с наклонной плоскости шары с им самим избранной тяжестью, когда Торричелли заставил воздух поддерживать вес, который, как он заранее предвидел, был равен весу известного ему столба воды, или когда Шталь в еще более позднее время превращал металлы в известь и известь обратно в металлы, что-то выделяя из них и вновь присоединяя к ним.

Естествоиспытатели поняли, что разум видит только то, что сам создает по собственному плану, что он с принципами своих сужде­ ний должен идти впереди согласно постоянным законам и застав­ лять природу отвечать на его вопросы, а не тащиться у нее словно на поводу, так как в противном случае наблюдения, произведенные случайно, без заранее составленного плана, не будут связаны необ­ ходимым законом, между тем как разум ищет такой закон и нужда­ ется в нем. Разум должен подходить к природе, с одной стороны, со своими принципами, сообразно лишь с которыми согласующиеся между собой явления и могут иметь силу законов, и, с другой стороны, с экспериментами, придуманными сообразно этим прин­ ципам для того, чтобы черпать из природы знания, но не как школьник, которому учитель подсказывает все, что он хочет, а как судья, заставляющий свидетеля отвечать на предлагаемые им вопро­ сы. Поэтому даже физика обязана столь благоприятной для нее революцией в способе своего мышления исключительно лишь счастли­ вой догадке — сообразно с тем, что сам разум вкладывает в природу, искать (а не придумывать) в ней то, чему он должен научиться у нее и чего он сам по себе не познал бы. Тем самым естествознание впервые вступило на верный путь науки после того, как оно в течение многих веков двигалось ощупью”. И все-таки в метафизике мы видим одни шатания и конфуз, что говорит о ее донаучном состоянии. Может быть, конституироваться как науке непосильное для нее занятие? Тогда почему природа так сильно внедрила в нее метафизические проблемы? Или дороги в науку для метафизики просто нет?

До сих пор пытались объяснить познание вращением субъекта вокруг объекта. Но и по сей день многое осталось необъяснимым. Ну а если все наоборот, и объект вращается вокруг субъекта? Ведь именно Коперник предположил обратную ситуацию: что не солнце, а земля вращается. Так Кант, уже без метафор, предложил считать, что вовсе не субъект, познавая, открывает объективные законы, но наоборот, объект, приспосабливаясь, становится познаваемым по законам субъекта. Попробуем посмотреть, говорит Кант, не реша­

ются ли проще проблемы метафизики при помощи гипотезы, со­ гласно которой объекты должны сообразовываться с нашим позна­ нием? Не согласуется ли это лучше с требованием возможности априорного знания о них, устанавливающего нечто об объектах раньше, чем они нам даны? Не такова ли была идея Коперника, понявшего тщетность объяснения движения звезд, вращающихся вокруг наблюдателя, и заставившего наблюдателя вращаться вокруг звезд? В метафизике теперь можно увидеть сходную попытку. Кант дерзко предположил, что объекты, возможно, приспосабливаются к нашему чувственному созерцанию. Не интеллект вырабатывает по­ нятия, способные выразить объект, но, наоборот, объекты, как только они помыслены, начинают регулироваться и согласовываться с понятиями интеллекта. Теперь понятно, каково основание апри­ орных синтетических суждений — чувствующий и мыслящий субъ­ ект, или субъект с его законами чувственности и интеллекта. Но, прежде чем объяснить законы чувственности, поясним термин “трансцендентальное”, часто употребляемый Кантом. Трансценден­ тальным мы называем не всякое априорное знание, говорит фило­ соф, а только то, благодаря которому мы узнаем, что те или иные представления, созерцания, понятия применяются и могут сущест­ вовать исключительно a priori, а также как это возможно; трансцен­ дентальное касается возможности или применения априорного по­ знания. Отсюда ясно, что Кант называет трансцендентальными модусы, или структуры чувственности и рассудка. Они названы априорными именно потому, что свойственны субъекту, а не объек­ ту, но все же это структуры, представляющие условия, без которых невозможен любой опыт по поводу какого бы то ни было объекта. Трансцендентальное, следовательно, это условие познаваемости объектов (условие чувственной воспринимаемости и мыслимости объектов). Мы, наконец, подошли к смыслу “коперниканской ре­ волюции”: в классической метафизике трансцендентальными были бытийные условия, то есть условия, без которых нет самого объекта, бытия как такового. Но после Коперника стало бессмысленно говорить об объективных условиях как таковых. Остался объект—от­ носительно субъекта, а трансцендентальное стало означать смеще­ ние с объекта на субъект, то есть то, что субъект вносит в объект в процессе познавательного действа.

2.3. Трансцендентальная эстетика (теория чувственного познания и его априорных форм)

Наше познание, как всегда отмечали философы, имеет две ветви — чувственность и рассудок. Они разнятся не по степени (как

полагал Лейбниц), от смутного до ясного, а по самой природе. Возможно, говорит Кант, корень у них был общий, но нам он неизвестен. Посредством чувственности объекты нам даны, мыслят­ ся же предметы рассудком. Как бы там ни было, но необходимо отдельно изучать объекты в том порядке, как они сначала нам даны, а потом помыслены. Теорию чувства и чувственности-Кант называет эстетикой, но не в обыденном смысле слова, а в этимологическом (aisthesis — от греч. чувство, ощущение). Таким образом, трансцен­ дентальная эстетика изучает чувственные структуры, с помощью которых человек воспринимает ощущения, формы чувственного познания, априорные, по выражению Канта, принципы чувствен­ ности. Кант дает следующие терминологические разъяснения: а). Ощущение — действие предмета на способность представления, поскольку мы подвергаемся воздействию (например, когда мы чув­ ствуем холод или жар, сладкое или горькое, видим красное или зеленое); б). Чувственность (восприимчивость) — способность по­ лучать представления тем способом, каким предметы воздействуют на нас; в). Созерцание — непосредственное познание объектов. По Канту, есть один тип созерцания, и это чувственность. Челове­ ческий рассудок не созерцает, но, когда думает, всегда сверяется с чувственными данными; г). Объект чувственного созерцания назы­ вается феноменом, от греческого phainomenon — являемое, обнаружимое. В чувственном опыте мы улавливаем не объект как таковой, но то, как он нам предстает. Ведь ощущение — это изменение (действие), которое объект производит в субъекте; д). В феномене (т. е. в вещи, представленной в чувственном опыте) Кант различает форму и материю. Материя, данная в отдельных чувствах, или модификациях, производимых в нас объектами, всегда апостериорна (нельзя почувствовать холодное или горячее, сладкое или горькое иначе как после опытной проверки, но не до нее). Форму же задает субъект, благодаря ему чувственные данные выстраиваются в опре­ деленные отношения. Форма, по Канту, скорее способ функциони­ рования нашей чувственности, и как таковая она априорна; е). Кант называет “эмпирическим созерцанием” познание, в котором при­ сутствуют ощущения, и “чистым созерцанием” форму, предшест-. вующую материи и конкретным ощущениям; ж). Есть две формы чувственности, или чистого созерцания: пространство и время. Ясно, что пространство и время перестают, по Канту, быть онтоло­ гическими структурами объектов, становясь собственными функ­ циями субъекта, “чистыми формами чувственного созерцания как принципами познания”.

Чтобы познать пространство и время, нет нужды далеко ходить, ведь они даны нам априори и внутри нас. Пространство — форма внешнего чувства, условие чувственного представления внешних объектов.

Время — форма (или способ функционирования) внутреннего чув­ ства, обнимающая все, что так или иначе внутренне проявлено. Абсолютной реальностью, по Канту, пространство и время быть не могут, как не могут быть независимыми от нашего чувственного созерцания. Другие разумные существа, с другой организацией чувств, возможно, постигали бы мир вне времени и пространства.

Теперь понятно, что Кант имел в виду, говоря об их “эмпири­ ческой реальности” и “трансцендентальной идеальности”. Про­ странство и время эмпирически реальны, ибо любой объект дан внутри них. Они трансцендентально идеальны, ибо, не будучи вещными, они только формы нашего чувственного созерцания (формы не объекта, а субъекта). Объекты сами по себе могут быть открыты только созерцанию Божественного рассудка, и то в самый момент их творения. Наше созерцание, поскольку оно не изначаль­ но, чувственно, не производя свое содержание, зависимого от суще­ ствования предметов, влияющих на субъект. Следовательно, форма чувственного познания зависит от нас, но содержание не зависит, оно задано. Каковы же основания геометрии и математики? Фунда­ мент их не в содержании, а в форме знания, то есть в “чистом созерцании пространства и времени”. Именно поэтому математико­ геометрические положения обладают абсолютной и всеобщей не­ обходимостью, ведь время и пространство — априорные структуры субъекта, а не объекта. Когда мы говорим: “три линии образуют треугольник”, то мысленно конструируем треугольник, синтетичес­ ки ограничивая пространство посредством априорного созерцания. Математика же основывается на времени: сложить, вычесть, умно­ жить, все эти операции разворачиваются во времени. Как возможны синтетические априорные суждения? — главная проблема трансцен­ дентальной философии, решаемая в связи с проблемой пространства и времени. Используя априорные синтетические суждения, мы не идем дальше чувственных объектов. И даже математика с геометрией со всей их универсальностью и необходимостью замкнуты в фено­ менальной сфере.

2.4.Трансцендентальная аналитика

итеория априорных форм рассудочного познания

2А .1. Логика и ее деления

Помимо чувственности, у человека есть еще и способность по­ знавать. Сначала объекты чувственно даны нам, затем они обдумы­ ваются. Созерцание и понятия образуют элементы любого нашего познания. Без чувственности нет никакого объекта, а без рассудка ничто не мыслимо. Мысли без содержания пусты, созерцания без

понятий слепы. Эти способности не могут обменяться функциями. Рассудок не созерцает, а чувства не анализируют; познание рожда­ ется в их союзе. Это вовсе не значит, что их нужно смешивать, напротив, следует всячески подчеркивать их специфику и дистан­ цию. Именно поэтому мы выделяем науку о законах чувственности, эстетику, и науку о рассудке, то есть логику. Логика делится на общую и трансцендентальную.

1.Общая логика абстрагируется от содержания, изучая законы и принципы мышления, способы их употребления. Это формальная аристотелевская логика, которая, по выражению Канта, родилась почти совершенной, ее можно уточнять лишь в деталях.

2.Но в “Критике чистого разума" Канта больше интересует логика, не абстрагирующаяся от содержания, и такова трансценден­ тальная логика. Кант различает эмпирические и чистые понятия: эмпирические содержат чувственные элементы, чистые же избавле­ ны от всего чувственного. Аналогичное деление мы уже видели в эстетике: чистые созерцания — формы пространства и времени, в эмпирических кроме этого примешаны ощущения. Рассудок делает своим содержанием чистые созерцания пространства и времени, отсюда трансцендентальная логика, абстрагирующаяся от эмпири­ ческих, но не от пространственно-временных связей. Кроме того, в отличие от формальной, трансцендентальная логика занята проис­ хождением понятий, в особенности тех, что априорны рассудку. Трансцендентальная логика делится на аналитику и диалектику. Что касается аналитики, напомним, что это аристотелевский термин, означающий разложение (analysis) на составные части. В новом смысле аналитика раскладывает рассудок в поиске априорных по­ нятий, систематично изучая их употребление. “Поэтому часть транс­ цендентальной логики, — говорит Кант, — излагающая начало чистого рассудочного знания, и принципы, без которых нельзя мыслить ни один предмет, есть трансцендентальная аналитика и вместе с тем логика истины”.

2.4.2, Категории и их дедукция

Чувственность созерцает, зато рассудок мыслит посредством по­ нятий. Поэтому понятия — не созерцания, а функции. Собственно функция любого понятия заключается в упорядочении некоего множества под знаком общего представления. Значит, рассудок — способность суждения. В трансцендентальной логике унификации подлежит чистое многообразие, поставляемое чистым созерцанием (пространство и время). Унифицирующую активность рассудка Кант называет “синтезом”. Различными модусами синтезирующей уни­ фикации рассудка становятся “чистые понятия”, или “категории” Для Аристотеля категории были leges entis (законы сущего), для

Канта они стали leges mentis (законы рассудка). Из модусов бытия категории превратились в модусы функционирования мышления. Итак, категории не содержание, а синтезирующие формы. Будь категории реальными связями, знание о них было бы апостериор­ ным, эмпирическим, что исключало бы их всеобщий и необходимый характер. Но если категории — ментальные законы, возможна их инвентаризация. Аристотель, говорит Кант, был рапсодом катего­ рий, что помешало ему придать им совершенный порядок. По мнению Канта, есть столько форм чистого мышления, сколько форм суждения. Формальная логика давала двенадцать форм суждения, значит, и категорий должно быть ровно двенадцать, их параллелизм демонстрирует таблица.

После того как установлено количество категорий, следует дать им оценку, и это самый деликатный момент кантовской “Крити­ ки”. Используя юридическую терминологию, Кант говорит о транс­ цендентальной дедукции, узаконивающей познавательную цен­ ность самих категорий. Затруднительность положения хорошо понятна, ведь следовало показать, как из чистых понятий необхо­ димым образом следуют объекты. За образец было взято решение проблемы пространства и времени. Чтобы быть чувственно позна­ ваемыми, они должны были быть признаны формами чувственнос­ ти, но чтобы они были мыслимыми, их следовало подчинить законам рассудка. Так субъект, улавливая в вещах их пространственность и временную последовательность, концептуально упоря­ дочивает их по законам своей мысли. Категории, или чистые понятия, суть, стало быть, условия мыслимости данного в опыте предмета, подобно тому как пространство и время суть условия чувственной воспринимаемости объекта созерцания. Есть лишь два пути согласованной мыслимости опыта с помощью понятий, гово­ рит Кант: или опыт делает возможными понятия, или наоборот, понятия делают возможным опыт. Опыту нет места в категориях (и даже в чистом созерцании), ведь они априорны, значит, неза­ висимы от опыта. Остается, стало быть, второй путь, эпигенез чистого разума (рождения опыта из категорий). Рассудок с его категориями воплощает собой предельные основания любого опыта вообще. Кульминацией коперниканской революции стало понятие самосознания, к чему мы, наконец, подошли.

2.4.3. “Ямыслю”, ши трансцендентальная апперцепция

Основание объекта не где-нибудь, а в субъекте: эта необходимая связь, образующая единство опытного объекта, — синтетическое единство субъекта. Понятие объекта традиционно понималось как то, что противоположно субъекту, структурно его предполагая. По­ рядок и регулярность природных объектов имеет источником мыс­ лящий субъект. Понятно поэтому, что трансцендентальная аппер­ цепция (фигура “Я мыслю”) стала кульминационным моментом в понятийной аналитике Канта. Поскольку категорий двенадцать (значит, двенадцать форм синтеза, как и способов унификации многообразного), очевидно наличие их изначального единства. Выс­ шее единство самосознания выражено от первого лица — Я мыслю. Этот фокус, где сплетается многообразие, — вовсе не индивидуаль­ ное Я всякого эмпирического субъекта, но сама структура мышле­ ния, общего для всех эмпирических субъектов, поскольку они входят в сферу мысли. Впротивном случае, отсутствие этого фокуса значило бы рассеяние образов, мычание посреди молчания предметов. Тео­