2815.Западная философия от истоков до наших дней. Книга 3. Новое время (От Ле

вая ему тот опыт, который человечество приобрело за свой долгий путь; таким образом разум сможет постичь науки и искусства, потому что это — пункт прибытия всей истории человечества. По окончании процесса воспитания человек должен будет вывести то же заключе­ ние, что и статуя, о которой говорится в “Трактате об ощущениях”: “Теперь я предпринимаю меры, которые считаю необходимыми для моего счастья... и мне кажется, что меня окружают дружественные и враждебные существа — предметы вокруг. Наученная опытом, я про­ веряю, думаю и решаю, перед тем как действовать. <...> Я веду себя в соответствии со своими убеждениями, я свободна, и по мере того как приобретаю все больше знаний, все лучше пользуюсь своей свобо­ дой... мне не важно, уверена ли я в существовании этих вещей [кото­ рые меня окружают].У меня бывают приятные и неприятные ощуще­ ния, они поражают меня, будто выражают сами качества предметову и этого достаточно, чтобы обеспечить мою сохранность”.

Философия Кондильяка, внешне такая простая, часто интерпре­ тировалась по-разному и сейчас продолжает давать повод для диа­ метрально противоположных суждений. “Осужденный как матери­ алист и сенсуалист, как поверхностная и развращенная Просвеще­ нием душа, обвиненный в тайной приверженности спиритуализму, т. е. в предательстве самого духа Просвещения, Кондильяк, судя по всему, кажется человеком трудной судьбы” (К. А. Виано). Произве­ дения Кондильяка широко используются даже в духовных семина­ риях, так как, несмотря на сенсуализм, философ-аббат мыслил в полном согласии с истинами религии. Было ли чистой иллюзией его желание примирить сенсуализм с католической верой? Некото­ рые объясняют это “необычайной теоретической непоследователь­ ностью” в сочетании с “такой же расчетливой практичностью”. Нельзя не вспомнить высказывание Кондильяка: “Часто философ заявляет о своей приверженности истине, которую даже не познал”. По нашему мнению, сенсуализм Кондильяка не ставил под угрозу спиритуализм, ведь внутри мраморной статуи есть душа, доказав бессмертие которой, можно доказать и существование Бога.

5. ПРОСВЕТИТЕЛЬСКИЙ МАТЕРИАЛИЗМ: ЛАМЕТРИ, ГЕЛЬВЕЦИЙ, ГОЛЬБАХ

5.1. Ламетри и его труд “Человек-машина”

Сенсуализм Кондильяка не тождественен материализму, а фило­ софы умеренного направления — Вольтер, Д ’Аламбер и даже Мо-

пертюи — с осмотрительностью, обусловленной их идеалом только описывающего факты разума, не углубляющегося в неподконтроль­ ные метафизические теории, не допускали и мысли о том, что умственная деятельность (или душа, или дух) может зависеть при­ чинным образом от материи. Однако если у Дидро материализм еще является программой исследований, у Ламетри, Гельвеция и Гольбаха он предстает как теория, претендующая на истинность, поскольку она основательно подкрепляется успехами наук и, в особенности, достижениями медицины. Таким образом, декартова res cogitans теряет свою независимость, растворяясь в res extensа, вследствие чего механицизм Декарта преобразуется в метафизический материализм.

Жюльен Офре де Ламетри родился в 1709 г. в Сен-Мало. Учился в Кане, затем Париже, где защитил диссертацию и получил степень доктора медицины. Позднее он отправился в Лейден, в Голландию, где в 1733—34 гг. стажируется у прославленного врача, химика и ботаника Германа Бургаве (1668—1738), известного атеиста и спи­ нозиста, утверждавшего, что жизненные процессы можно свести к формулам и выразить химическими терминами. В 1745 г. Ламетри публикует работу “Естественная история души ”(“Трактат о душе”). Во “Вступительном слове” он утверждает: “Все, что не добыто из лона самой природы, все, что не является феноменом, причиной, следствием — одним словом, наукой о вещах, — никакого отноше­ ния к философии не имеет и происходит из чуждого ей источника” Поэтому “писать для философа означает... учить материализму!” Ламетри отмечает, что материализм в его дни считается большим злом. Он задает риторический вопрос: “А если материализм хорошо обоснован, если он является очевидным результатом всех наблюде­ ний и опыта самых крупных философов и медиков, если эта система была объявлена только после внимательного изучения природы, тщательнейшего обследования животного мира и глубокого иссле­ дования человека во всех его состояниях и на протяжении всей жизни? <...> Стоя перед самой истиной, неужели мы не пожелаем, сделав усилие, нагнуться и поднять ее?” Мы не слишком далеко продвинулись в уяснении сути “души”: “Ни Аристотель, ни Платон, ни Декарт, ни Мальбранш не могут объяснить нам, что такое душа. Вы напрасно будете мучиться в поисках познания ее природы; вопреки своему тщеславию и своей нетерпимости вы будете вынуж­ дены покориться незнанию и вере. Природа души и человека, и животных есть и навсегда останется такой же непознанной, как и природа материи и тел. Скажу больше: душа, абстрактно отделенная от тела, подобна материи, рассматриваемой без учета всякой формы; ее невозможно воспринять”. “Какими анти-стоиками мы себя чув­ ствуем! Насколько они ригористичны, печальны, тверды, настолько же мы хотим быть радостными, уступчивыми и приятными. Целиком

из души, они абстрагируются от тел; полностью телесные, мы абстрагируемся от души”.

За свои материалистические и атеистические взгляды Ламерти подвергался гонениям и преследованиям со стороны теологов, идеа­ листов, врачей старой школы и французской королевской власти.

В 1746 г. Ламетри был изгнан из Франции и вынужден эмигрировать

вГолландию. Там он анонимно опубликовал труд “Человек-маши­ на” (1748) — самое знаменитое из его сочинений. Однако по поста­ новлению Лейденского магистрата книга была сожжена палачом. Скрываясь от голландских реакционеров, Ламетри находит убежище

вГермании, у Фридриха II, короля Пруссии* который, помимо назначения ученому пенсии, способствует его вступлению в Берлин­ скую академию наук. За период пребывания в Берлине выходят следующие публикации: “Человек-растение” (1748), “Анти-Сенека, или Рассуждение о счастье” (1750), “Животные — большее, чем машины” (1750), “Искусство наслаждаться” (1751) и “Физическая

век — настолько сложная машина, что невозможно сразу составить о нем ясное представление и суметь его определить. Поэтому все априорные исследования крупных философов, при всей изобрета­ тельности ума, были напрасными. Только апостериорно можно, не говоря пока о раскрытии самой природы человека, добиться более высокого уровня понимания данного вопроса”. Из этого следует, что надо вооружиться “тростью (т. е. поддержкой) опыта” и отбросить “пустую болтовню философов”. Можно восхищаться исследования­ ми великих гениев (Декарта, Мальбранша, Лейбница, Вольфа и др.), но скажите мне, какую пользу они извлекли из своих глубоких размышлений?”

Вернемся, однако, к эмпирическим фактам. “Во время болезней душа пребывает иногда как бы в затмении и ничем себя не прояв­ ляет; иной раз она словно раздваивается, раздираемая на части гневом или яростью; порой ее слабость исчезает, и благодаря выздо­ ровлению из глупца рождается талантливый человек. И наоборот, может случиться, что самый великий талант, вдруг отупев, станет неузнаваемым” Кроме того: “Душа и тело вместе погружаются в сон. <...>. Тело — это машина, сама по себе заводящая пружины, которые приводят ее в движение. <...> Питание восстанавливает то, что растрачивает сильное возбуждение. <...>. Какая мощь таится в хорошей пище! <...> Мы мыслим и даже совершаем нравственные поступки, так же как чувствуем радость или прилив отваги; все зависит от способа, каким настроена и подготовлена наша машина <...>. Для того, чтобы засвидетельствовать неизбежное влияние возраста на рассудок, достаточно просто видеть. Душа испытывает влияние воспитания и образования и ощущает изменения состояния

диетическим. Он родился в Париже в семье придворного вр^ча; после окончания иезуитского колледжа переехал в Кан. Еще до поступления в университет он прочел “Опыт о человеческомразуме” Локка, который произвел на него глубокое впечатление и повлиял на формирование мировоззрения. По окончании курса юриспруден­ ции он вернулся в Париж и получил должность генерального откуп­ щика. Непосредственно наблюдая за разложением феодального строя и растущим негодованием в среде третьего сословия, все больше проникаясь оппозиционными настроениями, Гельвеций сблизился с крупнейшими представителями старшего поколения просветителей — Монтескье и Вольтером. В 1751 г. Гельвеций отказался от должности откупщика и всецело посвятил себя науч­ ным занятиям. В 1737 г. вышло его первое произведение, написанное под влиянием Вольтера, под названием “Послание олюбви к знанию ”, которое позднее, вместе с другими посланиями, эссе и очерками, вошло в главы поэмы “Счастье”, изданной уже после смерти автора, в 1772 г. в Лондоне. Там же, также в 1772 г., вышла книга “О человеке, его умственных способностях и его воспитании ”, посвященная важ­ ности образования. Во всяком случае, самой известной (и нашумев­ шей) работой Гельвеция стала “Обуме”(опубликованная в 1758 г.), направленная против основ феодального порядка, феодально-рели­ гиозной идеологии и католической церкви. Книга вызвала такую волну ярости и протеста реакционных кругов, что была запрещена властями и сожжена палачом; скандал вокруг книги даже прервал на время работу над “Энциклопедией”. Каковы же основные прин­ ципы этой книги? Прежде всего, Гельвеций пытается открыть? что такое понимание; для этой цели “следует узнать, как формируются идеи. Он убежден, что “физическая восприимчивость и память, или, говоря точнее, одна только чувственность вызывает формирование всех наших идей. Память в действительности — лишь один из органов физической восприимчивости; чувствующее начало в нас неизбежно должно быть также и началом памяти, потому что вспо­ минать означает не что иное, как чувствовать”.

Поэтому ощущения — фундамент всей ментальной жизни. С дру­ гой стороны, интерес является началом, основанием нравственных представлений и социальных качеств человека “Я считаю, чТ° ум — это совокупность более или менее многочисленных новых идей, представляющих интерес для общественности, а репутация умного человека зависит не столько от количества остроумных идей, сколь­ ко от их удачного подбора”. Если идея не представляется общест­ венности полезной, или привлекательной, или поучительной, 70 °н£ не вызывает интереса; следовательно, “интерес направляет вес наши суждения”. А иначе “на каких других весах ... можно бь*л° взвешивать ценность наших идей?” Число идей бесконечно, а кри^

^ерий оценки их значения и выбора, по Гельвецию, является крите­ рием прагматическим: “Было бы интересно выяснить, как именно общественный интерес устанавливает ценность различных челове­ ческих деяний, как, по мере их полезности для общества, вредности рли безразличия, он дает им название добродетельных, порочных уши допустимых; этот самый интерес является единственным раз­ датчиком уважения или презрения по поводу наших идей”.

На основе таких предположений Гельвеций разделяет идеи, а ?акже и поступки, на три разных класса: а) полезные идеи: “я обозна­ чаю этим словом всякую идею, способную научить нас чему-либо цли развлечь”; б) вредные идеи: “такие, которые производят на нас противное впечатление”; в) безразличные идеи: “все те, которые, малоприятные сами по себе или ставшие слишком привычными, почти не производят на нас впечатления” “Во всякое время и в любом месте, как в области этики, так и в сфере умозрений, именно личный интерес определяет отдельные суждения, а общественный интерес определяет суждения целых наций... одним словом, всегда и везде восхваляют любовь или великодушие, а презирают ненависть или мстительность”

Итак, физический мир подчиняется законам движения, а мир морали — законам интереса или самолюбия: “как волшебник, у всех на глазах интерес изменяет форму всех предметов” Отдельный человек называет хорошими полезные для него действия других; для общества являются добродетельными действия, приносящие ему пользу. А самые процветающие и могущественные нации развива­ ются там, где законодательные акты сумели сочетать интересы отдельного человека и пользу для всего общества: “Именно благо­ даря самолюбию общество достигло большей части успехов — это знание, хотя еще и несовершенное, помогло народам понять необ­ ходимость вооружить правителей властью. Оно помогло законодате­ лям понять необходимость установления на основе личных интере­ сов принципов честности. А на какой другой основе их можно было бы установить?” Объединить частные интересы с общественными — мудрое намерение. Так было в Спарте, где воинская доблесть на­ граждалась любовью самых прекрасных женщин. Следовательно, речь идет не об уничтожении либо искоренении, как того хотят >санжи-моралисты, страстей человека, а, скорее, о приведении их в Соответствие с более общими интересами общества. “Разрушьте в Человеке воодушевляющую его страсть, и в тот же миг вы лишите сго света разума; может оказаться, что шевелюра Самсона была Символом страстей; без них Самсон стал бы обычным человеком.

Полное отсутствие страстей вызвало бы у нас полное отупение. Значит, страсти — тот небесный огонь, который оживляет мир Нравственности, а именно с ним душа возвышается, а науки и

искусства делают свои открытия. И если человечество обязано им своими пороками и бедами, то это не дает права моралистам осуждать страсти и считать их просто сумасбродством. Возвышенная добродетель и просвещенная мудрость — тоже плоды такого сума­ сбродства...”

5.3. Гольбах: “Человек — это творение природы”

Поль Анри Дитрих, барон Гольбах, родился в городе Гейдельсгейме в Пфальце в 1723 г., воспитывался и провел всю жизнь в Париже. Унаследовав огромное состояние, он обосновался в окрест­ ностях Парижа, посвящая себя занятиям науками. Обладая обшир­ ными познаниями в области естественных наук и технологии, он был деятельным сотрудником “Энциклопедии”; написал ряд статей по физике, химии, металлургии и минералогии. В салоне Гольбаха как в центре философской и атеистической мысли предреволюцион­ ной Франции часто собирались Дидро, Гельвеций, Морелле Ла Кондамин, Ф. М. Гримм, Рейналь, Лагранж (гувернер-воспитатель

вдоме Гольбаха), аббат Галиани и др.; дважды в неделю, по четвергам и воскресеньям, для гостей устраивались обеды. До 1753 г.

вэтих встречах участвовал и Руссо. Во дворце Гольбаха, кроме того, принимали всех просвещенных иностранцев, посещавших Париж. Умер Гольбах в 1789 году.

Среди сочинений Гольбаха самыми известными являются: “Сис­ тема природы”(1770), “Естественная политика”(1773), “Социальная система ” (1773), “Всеобщая мораль” (1776). Типично антирелигиоз­ ными произведениями были: “О религиозной жестокости” (1766),

“Лицемерие священников” (1767), “Разоблаченное христианст­ во”(1768), “Критический анализ жизни и сочинений святого Павла ”(1770), “Критическая история Иисуса Христа ”(1770), “Здра­ вый смыслу или Естественные идеи, противопоставленные идеям сверхъестественным”(1772) и др.

“Система природы” — главный труд Гольбаха, по словам совре­ менников, стал “библией атеистического материализма”; это синтез всех древних и новых доводов в пользу материалистического и атеистического объяснения действительности (здесь особенно чув­ ствуется влияние Ламетри). Не обладая большой философской ори­ гинальностью, эта работа имеет огромное историческое значение. Она послужила мощным ударом по обскурантизму в защиту идей Просвещения, обличала существующий политический строй и при­ зывала к революции. Можно добавить, что это философский гимн природе, понимаемой только в физическом смысле.

“Человек — творение природы, существует как часть природы и подчинен ее законам, от которых не может освободиться даже в

мыслях; тщетно его разум пытается перейти границы видимого мира: онпостоянно вынужден возвращаться в свои пределы. Для существа, созданного природой и ею ограниченного, не существует ничего за пределами великого целого, частью коего он является и влиянию которого всегда подвержен; предполагаемые существа над природоп или, во всяком случае, отличные от нее — всегда только химеры, о которых мы никогда не обретем точных знаний, равно как и о занимаемых ими пространствах и их способе действия. Нет и не может быть ничего за пределами природы”.

Различия между физическим человеком и человеком духовным нет. “Человек является чисто физическим существом; духовное сущест­ во — всего лишь то же самое физическое существо, рассматриваемое с особой точки зрения, т. е. относительно каждого из его видов поведения, вызванных его личными особенностями. Но разве его личные особенности не сотворены природой? Разве не физические свойства — его движение и способность к действию? Его видимые поступки и действия, равно как и невидимые движения, возникаю­ щие внутри него, вызванные волей или мышлением, одинаково являются естественными действиями, необходимыми следствиями его специфического механизма и импульсов, получаемых им от окружающих его существ. Короче говоря, физический человек дей­ ствует nojoL влиянием причин, познаваемых с помощью органов чувств; духовный человек — это человек, действующий по физичес­ ким причинам, которые нам мешают познать наши же предрассудки. Вследствие этого человек по всем своим потребностям всегда должен прибегать к физике и опыту. Это относится также к религии, морали и политакеГИменно с помощью опыта он должен и может понять такие вещи. Ведь по причине своего невежества относительно при­ роды человек придумал себе богов, которые стали единственными объектами его надежд и страхов. Люди не отдавали себе ни малей­ шего отчетаГв~ том, что природа, чуждая й добру, и злу, лишь подчиняется^ёббходимым и неизменным законам” Теологические понятия “нё~обладают никакой реальностью, представляя собой всего лишь пустые слова, призраки, созданные невежеством и иска­ женные больным воображением” Однако этим вопрос не исчерпан, поскольку теологические понятия — не просто иллюзии, они были

иостаются вредными для человечества идеями. “Теология и ее концепции, далекие от того, чтобы быть полезными человеческому роду, стали источником бедствий, опустошающих землю, парализу­ ющих предрассудков, невежества и пороков... Сверхъестественные

ибожественные представления, которые нам внушают с детства, сделали нас неспособными рассуждать здраво о религиозных раз­ ногласиях и самых бесчеловечных преследованиях. И, наконец, мы признаем, что пагубные представления сделали неясными представ­

ления о нравственности, развратили политику, задержали прогресс наук, разрушили мир и счастье в сердце самого человека” Если человек захочет выйти из плена этих иллюзорных и чреватых стра­ даниями представлений, он должен перестать взирать на небеса и молить богов: беды, из-за которых омыты слезами очи, “вызваны пустыми призраками, помещенными им самим на небесах”. Поэто­ му Гольбах дает человеку следующие советы: “Ищите в природе и в своих собственных силах те средства и ту помощь, которых вам никогда не дадут глухие божества. Прислушайтесь к желаниям своего сердца, и вы узнаете, что должны делать, чем обязаны себе самому и другим; изучайте природу и цели общества — и вы больше не будете рабом; проверяйте все опытом — и вы найдете истину и признаете, что заблуждение никогда не сделает вас счастливым”.

Итак, человек является частью природы, а “в природе могут существовать только естественные причины и следствия” Поэтому бессмысленно говорить о душе, отделенной от тела. Точно так же бессмысленно говорить о свободе человека: “Поступки людей ни­ когда не бывают свободными: они всегда суть неизбежные следствия темперамента, приобретенных идей, верных или сложных понятий о счастье — одним словом, их точки зрения, опирающейся на воспитание, на примеры, на жизненный опыт. <...> Значит, человек не может быть свободным, любой его шаг необходимым образом управляется реальными или кажущимися преимуществами (или пользой, выгодой), которые он приписывает предметам, возбужда­ ющим его страсти”. Поэтому Гольбах спрашивает: “Разве я могу приказать себе не желать какого-либо предмета, кажущегося мне желанным? <...> Разве я в состоянии помешать предмету иметь те качества, которые меня привлекают?”

По своей природе всякий человек стремится к счастью и “ту же цель ставят перед собой все общества”. Общество представляет собой “совокупность индивидуумов, объединенных необходимос­ тью сотрудничества в целях самосохранения и общественного бла­ гополучия”. Именно по этой причине всякий гражданин для собст­ венного благополучия “обязуется подчиняться и зависеть от тех, кому общество поручило защиту прав и выражение общей воли” В этом смысле естественные законы как “основанные на природе чувствующего, стремящегося к добру и избегающего зла мыслящего, рассуждающего и неустанно желающего благополучия существа ” не может ни отменить, ни приостановить никакое общество. Поэтому гражданские законы должны быть “естественными законами, при­ способленными к потребностям, обстоятельствам, мнению какоголибо общества или нации. Подобные законы не могут противоречить естественным, потому что в любой стране у людей одинаковые

желания и потребности, изменяться могут лишь средства их удовле­ творения”.

В любом случае человек должен понять, что все связано с приро­ дой и, постигая ее законы и воздействуя на определенные условия, он может сам удовлетворить свои насущные требования. “Если заблуждения и невежество выковали цепи для целых народов, если предрассудки их закрепили, то наука, разум и истина могут их порвать. Человеческий дух, подавлявшийся в течение долгой череды столетий, наконец пробудился от суеверий и легкомыслия. Даже самые легкомысленные нации начинают думать, обратив внимание на полезные объекты; общественные бедствия заставляют, в конце концов, обвинить, поразмыслив, тех, кто играл судьбами. Даже принцы, устав от праздности, ищут в разуме средство против зла, которое сами же и сотворили”

6, ВОЛЬТЕР: БОРЬБА ЗА ТЕРПИМОСТЬ

6.1. Жизнь и творчество Вольтера

“Великий драматический дар Вольтера сравним с греческим по масштабу таланта и многообразию интересов мятежной души, рож­ денной для глубочайших трагических потрясений. Он добился того, чего не достиг ни один немец, ибо природа французов намного ближе, чем у немцев, к греческой; поэтому он явился последним великим писателем, который, говоря языком прозы, слышал, как грек, обладал художественным сознанием грека, простотой и изяще­ ством грека”. Так оценивал Вольтера Фридрих Ницше. Вольфганг Гёте полагал, что “именно Вольтер способствовал формированию таких личностей, как Дидро, Д’Аламбер, Бомарше и др., поскольку, чтобы представлять собою что-то по сравнению с ним, необходимо обладать очень многими достоинствами” И действительно, саркас­ тической прозой, острым и элегантным стилем, страстью к справед­ ливости и беспредельной терпимостью, со своим смехом и неисто­ выми вспышками Вольтер стал эмблемой культуры эпохи Просвеще­ ния.

Франсуа Мари Аруэ (известный под псевдонимом Вольтер) ро­ дился в 1694 г. в Париже в семье богатого нотариуса. Он воспиты­ вался в доме крестного отца, аббата Шатонефа, а в 1704 г. стал учащимся аристократической иезуитской коллегии Людовика Вели­ кого: уже здесь он проявил живой ум и способности, но получив наследство, покинул колледж и начал изучать право; в то же время