2815.Западная философия от истоков до наших дней. Книга 3. Новое время (От Ле

Мы перед лицом радикальной социализации человека, его полной коллективизации, направленной на предотвращение частных интерес сов. При общей воле, направленной на благополучие, человек может думать о себе, только думая обо всех остальных, посредством всех остальных добиваться благополучия для себя, но не используя их как орудия, а ставя их благо как цель для себя; таким же образом должны поступать остальные члены общества. Всё должны подчи­ няться закону, священному для всех, поскольку он является резуль­ татом изъявления общей воли. “Что делает законы священными, независимыми от авторитета и предпочтительными перед простыми действиями воли? Прежде всего, тот факт, что они объявлены общей волей, а, следовательно, всегда справедливы по отношению к част­ ным лицам; во-вторых, поскольку они долговременцы и постоянны, это обстоятельство всем доказывает их мудрость и справедливость”

Одна из самых возвышенных и благородных идей Руссо — ут­ верждение суверенитета народа, иными словами, принципа народоправия. В то время как Монтескье и Вольтер разрабатывали проекты конституционной монархии по английскому образцу, Руссо предло­ жил создать республику, где принцип равенства был бы воплощен в государственном законе, а народ постоянно проверял бы деятель­ ность своих представителей. Лишь такой образ правления Руссо считал способным оградить общество от злоупотреблений и безза­ коний. По Руссо, народный суверенитет неотчуждаем (поэтому автор “Общественного договора” допускал представительное правление лишь при условии последующего утверждения его народом) и неде­ лим (и поэтому он возражал против разделения властей). Идеалом Руссо была небольшая патриархальная республика (вроде Швейца­ рии или Корсики), где все граждане могут сами обсуждать и прини­ мать законы. Руссо прежде всего озабочен благом народа; он не хуже Макиавелли умел отличать политические критерии от моральных (но одновременно подчеркивая важность их единства). Руссо осуж­ дал государственных деятелей, считавших, что в определенных си­ туациях щепетильность в этических вопросах излишня. Требование всегда быть справедливым, честным и не переоценивать себя ~ обязательно для каждого; чем выше на общественной лестнице стоит человек, чем больше у него власть, тем важнее усвоить это золотое правило. Такова политическая мораль автора “О бщ ест венного договора ” Истинно прогрессивная политика всегда моральна. Руссо не приемлет никакой личной власти, свободной от общественного контроля, и верит только в подлинно демократическую эгалитарную республику.

Выражая рабоче-крестьянскую утопию социального равновесия, Руссо возводил в идеал равенство имуществ, ради которого он прославлял патриархальный аскетизм быта, а вместе с ним —1Ф°~

стоту нравов, прямодушие, даже всеобщую посредственность, ис­ ключающую жажду чрезмерного богатства. Руссо писал: “Ни один гражданин не должен быть настолько богат, чтобы быть в состоянии купить другого, и ни один настолько беден, чтобы быть вынужден­ ным продавать себя”. Писатель не одобрял капиталистического пути развития, его пугали порождаемые им резкие общественные проти­ воречия, и он видел выход в установлении мелкой частной собст­ венности для сохранения “прекрасной химеры равенства”.

Из условий “общественного договора” Руссо выводил право народа на восстание и пытался обосновать и оправдать грядущую буржуазную революцию, так как предчувствовал и интуитивно по­ нимал тот факт, что суровая историческая необходимость принудит народные массы вести борьбу не только против феодальных поряд­ ков, но и против угнетения вообще. Зародыш социалистической критики цивилизации можно обнаружить в рассуждениях о том, что “в стране, действительно свободной, все всё делают своими руками, а не деньгами”. Руссо признавал гражданином только того, у кого в сознании “общественные интересы берут верх над частными”. “Лич­ ное” и “общественное” — оба этих принципа — выражены у Руссо гораздо резче, чем у просветителей, и ему труднее их синтезировать. Свое доверие к народному коллективу он выражает в идее граждан­ ской дисциплины, допускающей, если нужно, суровые методы по­ давления индивидуализма.

Комментируя “Общественный договор”, Серджо Котга заметил: “«Общественный договор» не только заложил основы демократичес­ кого государства — поскольку в нем власть принадлежит не государ­ ству и не олигархии, а народу (в этом состоит большой вклад Руссо в политологию) — но и, равным образом, освещает деспотизм боль­ шинства, совокупности граждан; его воля — не только закон, но также норма справедливости и добродетели. Как с политической, так и с этической точки зрения, личности отказано в свободе, поскольку индивид, входя в столкновение с высшей волей, обязан признать себя «заблуждающимся», а, следовательно, принести в жертву коллективной воле свои доводы и основания”.

8.6. “Эмиль”, или педагогический путеводитель

Воспитывать подрастающее поколение в соответствии с требова­ ниями нового общественного договора — не простое дело, оно требует много сил и мужества. Не оставлять человека на произвол инстинктов, а научить подчинить их себе, голосу разума. В “Юлии, или Новой Элоизе”, обобщены философские и педагогические идеи Руссо, непринужденно построенные в жанре эпистолярного романа.

Весьма показательна история любовных отношений между героями романа Юлией д’Этанж и юношей Сен-Пре. Их страсть, не призна­ ющая условностей цивилизации и общественных преград, воплоща­ ет собой “естественное”. Шесть частей “Новой Элоизы”по своему сюжету и ведущей идее распадаются на две книги. Первые три части изображают “естественную” страсть, а последние три, напротив, прославляют нравственный долг и обязанности общественного че­ ловека: о заблуждениях молодости, когда Юлия и Сен-Пре отдались своему чувству, герои теперь вспоминают с мучительным стыдом.

Контраст между половинами романа в письмах — лишь частный случай основного противоречия руссоистской доктрины. Современ­ ников удивлял пафос “добродетели” последних частей после пафоса “чувства” первых частей, совмещение в одном образе Юлии любов­ ницы и проповедницы; нравоучения в устах героини с таким про­ шлым многим казались ханжеством. Вначале героев обуревают без­ удержные чувства, но затем в дело вступают сословные предрассуд­ ки, дочерний долг и общественные условности; Юлия, продолжая любить Сен-Пре, вынуждена выйти замуж за некоего Вольмара. Этого требует общество. Но все же, несмотря на противоречия, в день своего бракосочетания Юлия размышляет о значении торжест­ венного церковного обряда, о впечатлении, которое произвели на нее слова священника во время святой обедни: “Вдруг мне почуди­ лось, будто во мне произошел внезапный переворот. Словно некая непостижимая сила неожиданно умиротворила мои смятенные чув­ ства, вернула их в прежнее русло, подчинив закону долга и природы. Предвечный, раздумывала я, ныне читает всевидящим оком во глубине моего сердца, Он сравнивает сокровенные мои помыслы с тем, что произносят мои уста; небо и земля — свидетели священного обязательства, которое я беру на себя, да будут они й свидетелями моей нерушимой верности”. Внезапное озарение поМогл° героине обрести контроль над своими чувствами и подвергнул*т критичес­ кому анализу.

Итак, первые части романа изображают современйого человека, каков он есть. На пути к его счастью непреодолимым барьером стоит уродливый социальный строй, показанный сперва в рамках дворян­ ской семьи Юлии, а затем в картинах общественной элизии (письма Сен-Пре из Парижа). Письма героев дышат негодовЯНием против порочной цивилизации, которой они противопоставлю07 естествен­ ные чувства своих пылких натур. Но дурное обще^7®0 “портит” человеческую натуру. Естественные чувства, которым не Дают ходу, выступают как чувства запретные. В “Новой Элоизе”т&РОИНЯподчи­ няется не стихийным чувствам, а логике рационалъй°й гармонии, которая должна управлять всеми людьми, приводя к обновленному равновесию между каждым членом общества и всемй остальными.

Это не нарушение равновесия внутри индивида и не надлом, а возвращение к упорядоченности. В этом смысле Руссо был охарак­ теризован Кантом как “Ньютон нравственности”.

Сюжетный ход “Эмиля ” напоминает “Новую Элоизу", где влюб­ ленный в Софию герой, поддавшись уговорам своего воспитателя, воплощающего нравственную силу его высшего “я”, вынужден отправиться в путешествие и расстаться с предметом своей любви, чтобы обуздать собственные страсти. “Не бывает ни счастья без смелости, ни добродетели без борьбы: слово «добродетель» проис­ ходит от слова «сила»; сила — это основа всякой добродетели. <...> Я вырастил тебя скорее добрым, чем добродетельным, — говорит воспитатель, — но тот, кто только добр, остается таковым лишь до тех пор, пока получает от этого удовольствие, до тех пор, пока его доброту не сметет буря страстей. <...> До сих пор ты был свободным только с виду, ты пользовался ненадежной свободой раба, которому ничего не приказывали. Сейчас пришло время стать действительно свободным, однако умей быть хозяином самого себя, умей повеле­ вать своим сердцем: только по такому договору можно приказать своему сердцу”.

Ведущий принцип педагогического романа “Эмиль, или О воспи­ тании” заключается в том, что свобода должна быть не капризной, а “хорошо упорядоченной”. Излагая свои педагогические взгляды, Руссо стремился придать им занимательную беллетристическую форму (в этом смысле “Эмиль” — явление, родственное философ­ скому роману XVIII столетия). Однако сам жанр педагогического романа, цель которого — показать формирование личности,— тре­ бовал более всестороннего изображения человеческого характера, чем философская повесть. Главный герой у Руссо должен был продемонстрировать те заложенные в человеческой природе возмож­ ности, которые коверкаются в условиях современного общества. Поэтому Эмиль — средний человек (Руссо всячески подчеркивает его заурядность) и одновременно — некая идеальная норма. Эмиль — некий образец человека, которому сердечность, простота и здравый смысл заменяют ум и характер, что, по мнению автора, Должно придавать Эмилю особое обаяние. Руссо казалось, что замысел его вполне удался, между тем добродетельный Эмиль — не более, чем схема. Пи попытка соединить религию с философией, ни идеализация средней счастливой середины между богатством и образованностью — с одной стороны, невежеством и нищетой — с другой — не увенчались успехом. Его педагогическая утопия “ес­ тественного человека” не могла одержать победу над культурной монополией имущих классов. Однако “Эмилем ”Руссо нанес чувст­ вительный удар по дворянской системе воспитания, как и по цер­ ковной. Все, что сковывает ребенка уже с колыбели, тем более за

школьной партой, по мнению Жан-Жака, должно быть отброшено. Учиться надо вольно и лучше всего в деревне, желательно также под наблюдением учителя-философа, дающего своему ученику возмож­ ность стихийно развивать в себе задатки и дарования.

С этой целью “не следует воспитывать ребенка, когда воспитатели не знают точно, формирования каких именно качеств они хотят добиться. Ребенка можно сковывать, сдерживать или побуждать к действию только с помощью голоса необходимости, таким образом, что он даже не будет жаловаться; можно сделать его мягким и послушным только с помощью силы вещей, так что ни один порок не сумеет завестись в его сердце, ибо страсти никогда не воспламе­ няются, когда они бесполезны”.

Этот перечень уловок и ухищрений должен послужить воспита­ телю подспорьем для упорядоченного развития всех потенциальных способностей человека. Себялюбие должно преобразоваться в лю­ бовь к обществу и другим людям; страсти, “являющиеся средством нашего самосохранения”, должны превратиться в стратегию защиты общества; инстинкты должны вызреть до такой степени, чтобы стать опорой разума, которому надлежит быть проводником человека в общественной жизни. Поэтому педагогический процесс должен быть постепенным и принимать во внимание уровень развития личности.

Прежде всего, воспитатель не должен считать ребенка взрослым человеком в миниатюре. “Природа хочет, чтобы дети, прежде чем стать людьми, были ребятишками. У детства существуют особые способы видеть, думать, чувствовать, во всем отличные от взрослых; нет ничего глупее, чем пытаться заменить их способы нашими” Принимая во внимание возрастные особенности, от рождения до двенадцати лет, следует заботиться о разумной тренировке органов чувств у детей. Следуя советам современника и друга Кондильяка, Руссо утверждает: “Первыми способностями, формирующимися и развивающимися у нас, являются органы чувств, поэтому о них надо побеспокоиться в первую очередь, а в жизни об этом забывают либо оставляют в полном небрежении. Тренировать органы чувств озна­ чает не только ими пользоваться, но и учиться правильно рассуждать с их помощью, учиться, так сказать, чувствовать, потому что мы умеем прикасаться, видеть и слышать только тем способом, каким этому научились”. Отсюда вытекает требование воспитывать у ре­ бенка умение свободно развивать потребности в движении, в играх, способность хорошо владеть собственным телом.

От двенадцати до пятнадцати лет следует развивать интеллект, ориентируя внимание подростка на науки, от физики до геометрии и астрономии, но посредством прямого контакта с предметом в целях постижения им закономерностей природы. Это период, в

течение которого инстинкты и страсти, сталкивались с законами реальности, с сопротивлением вещей, с воздвигаемыми ими ограни­ чениями и, одновременно, с предоставляемыми ими точками опоры, должны постепенно приспосабливаться к логике природной разум­ ности в самом широком смысле. Проверкой качества воспитания является реальная действительность.

От пятнадцати до двадцати двух лет внимание следует концент­ рировать на морально-нравственных аспектах жизни: на любви к ближнему, необходимости разделять страдания ближнего и пытаться их облегчить, на смысле справедливости, а, значит, на социальных аспектах и проблемах общежития, с которых начинается действи­ тельное вхождение личности в мир долга и обязанностей. В допол­ нение к данному этапу воспитания прибавляется подготовка к супружеской жизни, которая означает понимание того, что брак — не стихийно-эмоциональное явление или страстная любовь, а ра­ зумное превращение быстротечных страстей в долговременные ду­ ховные радости, происходящие от подчинения собственной жизни обязанностям перед коллективом.

Если верно то, что “первые шаги природы всегда честны и в человеческом сердце не бывает врожденной испорченности”, то верно также и другое: “Зло проникает в душу человека стараниями общества”. Иными словами, по мнению Руссо, путем правильно поставленного воспитания можно решать коренные социальные проблемы. Воспитывать ребенка следует вне испорченного общест­ ва, “на лоне природы”, сообразно с природой, потому что “добрый дикарь”, перенесенный в наше общество, не смог бы в нем жить. По Руссо, ребенок от рождения не имеет никаких дурных черт, он своего рода совершенство; задача воспитателя — сохранить его; на этом базируется взгляд Руссо на “свободное воспитание”, связанное у него с идеей “естественного воспитания”. Свобода и самодеятель­ ность ребенка, уважение его личности и изучение его интересов — вот основа “настоящего воспитания” по Руссо. Задача воспитателя заключается в создании необходимой обстановки, наводящей ребен­ ка на размышления, на тот или иной поступок. По Руссо, всякий свободный человек должен владеть различными видами ремеслен­ ного и сельскохозяйственного труда.

Благодаря новым, прогрессивным идеям о роли и возможностях воспитания в свете “Общественного договора ”, Руссо оказал большое влияние на развитие педагогики. “Для Руссо педагогика была на самом деле не проблема гигиены, дидактики, психологии. Прежде всего она была политической проблемой, поскольку «все коренным образом зависит от политики», и, вместе с тем, моральной пробле­ мой, поскольку «тот, кто отделяет политику от морали, ничего не понимает ни в той, ни в другой»” (Н. Казини).

8.7. Естественность религии

Стремясь создать действительно естественное общество, способ­ ное воссоздать исконные качества человеческой природы, но уже в соответствии с требованиями разума, Руссо пытается достичь “ис­ тинно-естественной” религии. Если главная забота — гарантии сосуществования людей в рамках общей воли и общего блага, то религия должна способствовать укреплению и использованию ис­ конных качеств человеческой натуры, что изложено в IV части

“Эмиля” под заглавием “Исповедь веры савойского викария” Руссо отличает религию человека от религии гражданина. Относи­

тельно религии можно сказать, что в ней есть две непреложные истины: существование Бога и бессмертие души. Первая признается, потому что является единственным объяснением движения материи, упорядоченности и целесообразности вселенной. Вторая выводится из недопустимости торжества зла над добром: “Даже если бы не существовало иного доказательства нематериальное™ души, кроме невозможное™ торжества в этом мире зла и угнетения справедли­ вое™, то только этого мне было бы достаточно, чтобы не сомневать­ ся. Такое явное противоречие, режущий слух диссонанс в гармонии вселенной заставили бы меня подумать, что для нас не все заканчи­ вается вместе с жизнью, а, напротив, все приходит в порядок со смертью”

Что такое христаанство? Со своей догмой о первородном грехе и сверхъестественном спасении христаанская доктрина была одной из причин разложения общественной жизни. Перенося в сферу духов­ ного самые важные ценное™ и тесные узы, существующие в чело­ веческой среде, а именно: что все люди — Божьи дета, а, следова­ тельно, братья и сестры друг другу, христианство завоевало общественное мнение во всем мире, но только на духовном уровне. В плане земном, в том числе на уровне общественных отношений, христаанство оставило человечество беззащитным. Будучи мировой религией, христаанство породило такой тип общества, где процве­ тали всяческие формы эгоизма и тарании. “Христаанство — это религия, занимающаяся лишь духовными проблемами и отрываю­ щая людей от земных дел. Родиной христианина является вовсе не этот мир. <...> Христаанство весьма благоприятствует тарании, которая всегда умела извлечь из него пользу”. Христаанство отры­ вает внутреннюю, духовную жизнь от внешней, земной: первая — это царство единства, а вторая, оторванная от первой, — царство злоупотреблений и любых форм эгоизма. “Эта религия, не имея никакого особого отношения к политическим учреждениям, остав­ ляет законам лишь их собственную силу, не прибавляя им ничего другого; поэтому одно из важнейших обязательств гражданского общества оказывается неэффективным. Но гораздо хуже то, что

вместо того, чтобы вызывать у граждан добрые чувства по отноше­ нию к государству, религия старается отдалить от него таким же образом, как и ото всех остальных дел земной жизни. Я не знаю ничего более враждебного общественному духу”.

С христианством, отделяющим теологию от политики, человека от гражданина, частную внутреннюю жизнь от общественной, сле­ дует бороться и отвергнуть его, поскольку оно препятствует совер­ шенствованию политической жизни. Нужна религия, которая бы подтверждала священный характер общественно-политических уч­ реждений и обеспечивала их стабильность. Вследствие этого, рядом с религией человека, заключающейся в вере в существование Бога и в бессмертие души, следует поставить “исповедание веры чисто гражданской, в которой правящим лицам надлежит устанавливать пункты или статьи, но уже не в качестве религиозных догм, а в качестве поэзии общественных чувств, ведь без них невозможно быть хорошими гражданами и верными подданными”. Эти пункты, или статьи по содержанию совпадают с заповедями религии челове­ ка, или естественной религии, с добавлением пункта “священности общественного договора и законов” и одной отрицательной дог­ мы — о “нетерпимости”. Она гласит: “Следует терпимо относиться ко всем тем религиям, которые терпимо относятся к остальным, до тех пор пока их догмы не содержат ничего враждебного обязаннос­ тям гражданина. Но всякий, кто осмелится сказать, что вне церкви не может быть спасения, должен быть изгнан из государства” На самом деле не церковь, а государство является единственным орга­ ном индивидуального и коллективного спасения, потому что оно дает полное развертывание потенциальных человеческих возмож­ ностей. В “Общественном договоре” Руссо излагает их: “Полное отчуждение каждым членом общества всех своих прав в пользу всего сообщества ведет к такой форме объединения, которая всей своей мощью защищает личность и имущество каждого члена общества; при этой форме любой человек, объединяясь с другими, подчиняется лишь самому себе и остается таким же свободным, как и прежде”.

Нам остается лишь присоединиться к выводам Фетшера: “Темой «Общественного договора» является не отмена, а, скорее, легитими­ зация «цепей» или, иными словами, поиск политической структуры, которая очертила бы законным образом и одновременно сообразно с целями допустимые и необходимые пределы полномочий общест­ ва. Найденное в результате поисков государственное устройство получит название республики: она не только одна из возможных форм государственного строя, но и единственно законная в различ­ ных исторических обстоятельствах в разных странах. Как моралист и традиционалист, в предчувствии катастрофических последствий разнузданной конкурентной борьбы в обществе, Руссо попытался задержать прогресс политическими и педагогическими средствами”.

Г л а в а с е м н а д ц а т а я

Английское Просвещение

1.СПОР О ДЕИЗМЕ И РЕЛИГИИ ОТКРОВЕНИЯ

1.1.Джон Толанд: христианство без тайн

Из всего сказанного до сих пор легко понять, что во Франции Просвещение получило наиболее яркое и разнообразное выражение, известность и, в некотором смысле, наибольшее влияние. Но не нужно забывать, что идеи, получившие распространение благодаря “Энциклопедии” Дидро и Д’Аламбера, берут свое начало из науки Ньютона. Роберт Бойль в “Химике-скептике” опроверг старую тео­ рию элементов, операционально определив “элемент” как то, что остается после сожжения, а Локк воспринял от Бойля деление на “первичные качества” (протяженность, форма, плотность, движение и т. д.) и “вторичные” (цвета, звуки, запахи, вкус и т.д.). Полемика о естественной религии и религии Откровения оказалась в центре внимания английских просветителей.

Основной работой английских деистов стало “Христианство без тайн” Джона Толанда. Ирландец по происхождению, Толанд родил­ ся в 1670 г. и умер в 1722 г. В возрасте 16 лет он перешел из католицизма в протестантизм. Он учился в Глазго, Лейдене и Окс­ форде. Благодаря Лейбницу Толанд обрел расположение королевы Пруссии Софии Шарлотты, которая была ученицей Лейбница. “Христианство без тайн” вышло в 1696 г.; в 1704 г. — “Письма к Серене” (Серена — не кто иная, как королева София Шарлотта). Работа “Христианство без тайн” принесла Толанду большую извест­ ность и стала классическим каноном деизма; но за нее же Толанду досталось от приверженцев христианства

Что защищал автор в своей работе “Христианство без тайн”?

Толанд следует по стопам Локка, который в работе “Разумность христианства” попытался соединить разум и христианскую веру. Но Толанд идет гораздо дальше Локка, он делает разум “судьей веры” и устраняет из христианства всякий элемент тайны, помещая веру в границы разума. Об этом говорит заглавие его работы: “ Трактату в котором показывается, что в Евангелии не содержится ничего проти­ воречащего разуму или недоступного и что ни один догмат христиан­ ства не может быть назван непостижимой тайной в прямом смысле слова” То, что считается тайной, будучи подвергнуто суду разума, может быть исчерпывающим образом объяснено и понято — это центральный тезис Толанда. Когда мы говорим о “тайне”, имеем в виду две вещи: или это нечто, противоречащее разуму, и тогда как не имеющее смысла должно быть попросту исключено из всякой серьезной дискуссии; или же тайна — нечто, еще не познанное и не объясненное, и тогда должно стать объектом исследования, чтобы быть рационально объясненным. Для Толанда идеи христианства таинственны только во втором смысле. “Я, — пишет Толанд, повто­ ряя Ньютона, — изгоняю все гипотезы из своей философии. Все, что есть в религии полезного и необходимого, должно быть легко усвоено и созвучно нашим знаниям”. Ничто не должно быть недо­ ступным пониманию, и ничего невоспринимаемого и нелогичного не может быть в Евангелии. Конечно, форма изложения Евангелия такова, что делает некоторые истины доступными широким массам; но позитивное христианство не что иное, как выражение естествен­ ной религии, религии, принципы которой в совершенстве постигае­ мы разумом (“Нет ничего более понятного, нежели атрибуты Бога”).

Именно естественная религия вне культов, институтов и верова­ ний позитивных религий по душе Толанду. Но чтобы она могла возродиться, необходимо осознать все суеверия и предрассудки, которые держат в плену наш ум. Толанд пишет в “Письмах к Серене”: “Не успели мы появиться на свет, как нас со всех сторон обступил обман. Повивальные бабки помогают моему рождению разными церемониями, полными суеверий, и добрые женщины, которые присутствуют при муках рождения, держат наготове тысячу магичес­ ких слов, чтобы удалить несчастье и обеспечить счастье ребеноч­ ку. <...> И священник во многом не уступает им по части суеверий, взять хотя бы его службу со своего рода заклинаниями, все это могущественное волшебство, использование языческих символов — соли и масла”. Сразу после рождения, продолжает Толанд, “нас доверяют кормилицам, невежественным женщинам, вульгарным и грубым, передающим нам свои заблуждения вместе с молоком, запугивая, чтобы мы вели себя тихо, лешаками и ведьмами... пугают рассказами о духах и колдуньях, внушая нам, что все пустынные места посещаются привидениями, а ночью действуют невидимые