2815.Западная философия от истоков до наших дней. Книга 3. Новое время (От Ле

Да не буду разлучен с Ним вовеки.

«Сия же есть жизнь вечная, да знают Тебя, единого истинного Бога, и посланного Тобой Иисуса Христа».

Иисус Христос. Иисус Христос.

Я разлучился с ним; я от него бежал, отрекся, распинал Его. Да не разлучусь с ним вовеки.

Хранить Его можно только путями, указанными в Евангелии. Отречение полное и сладостное.

Полная покорность Иисусу Христу и моему духовнику. Вечная радость за один день подвига на земле.

Non obliviscar seremones tuos. («Не забуду словес Твоих».) Amen.”

3.ПАСКАЛЬ В ПОР-РОЯЛЕ

В1655 г. несколько недель философ провел в уединении в Пор-Рояле. Скорее всего, именно тогда записана, а затем отредак­ тирована Фонтеном, секретарем Саси, “Беседа с господином Саси об

Эпиктете и Монтене” Паскаля сопровождала Жаклин, ему покро­ вительствовал де Саси (1607—1664), внук Антуана Арно и матери Анжелики.

Эпиктет, по мнению Паскаля, хорошо понимал величие, но не замечал порчи человеческой натуры. Монтень же, напротив, пре­ красно видел ее ничтожество. Эпиктет искусно ниспровергал тех, кто искал покоя во внешнем, выставляя их рабами, слепыми и несчастными. В свою очередь, Монтень несравним в дезавуации тех, кто претендовал быть правым вне веры, искал непогрешимых истин

внауках, считал самодостаточным разум.

В1656 г. еще две недели в Пор-Рояле Паскаль провел в полемике

сантиянсенистами. Под псевдонимом Луи де Монтальт он начал

свои “Письма к провинциалу ”. В январе было опубликовано “Письмо к провинциалу одного из его друзей по поводу прений, происходящих теперь в Сорбонне”. Следом появились еще 17 писем, последнее датировано 24 марта 1657 г. В сентябре того же года “Письма к провинциалу” внесены в Индекс запрещенных книг. Тем не менее Паскаль продолжал работать над “Апологией христианства ”, фраг­ менты этой незаконченной работы были опубликованы в “Мыслях”, через семь лет после его смерти, в 1669 г.

Вмолитве, им сочиненной, говорилось: “... не прошу ни здоровья, ни болезней, ни жизни, ни смерти, хочу лишь, Господи, властвовать над жизнью и смертью своей во славе вашей, для спасения моего, в

пользу церкви и святых... с покорным смирением и святой верой отдаю вам себя и принимаю указания всеведущего провидения...

Отче, не оставь меня”. Паскаль умер 19 августа 1662 г. 39 лет от роду.

4. “ПИСЬМА К ПРОВИНЦИАЛУ”

По глубине мысли и утонченности юмора “Письма”— бесспор­ ный шедевр французской литературы. Но это и драгоценный исто­ рический документ, повествующий о нравах XVII в. После смерти Сен-Сирана главой Пор-Рояля стал Арно, на которого ополчились иезуиты. Необходимо было защитить его перед лицом обществен­ ного мнения, с интересом наблюдавшего за неравной схваткой, и, наконец, воспрепятствовать закрытию школ, учрежденных “отшель­ никами” Пор-Рояля.

Со всей серьезностью отнесся Паскаль к этой миссии, будучи сторонником янсенизма против авторитаризма церкви, не склонным к компромиссам. В первых трех письмах Паскаль отклоняет обви­ нения против Арно, уточняя, что сорбоннские прения были спорами теологов, а не по поводу теологии. Недруги Арно были озабочены не столько полемикой по существу, сколько желанием устранить его с факультета теологии. Затем Паскаль перешел в наступление, уйдя от проблем догматической теологии к теологии морали. Под прице­ лом оказалось моральное попустительство “новых кастовых жре­ цов”, иезуитов. Последние два письма (от 23 января и 24 марта 1657 г.) были написаны уже после осуждения папой Алексан­ дром VII пяти янсенистских тезисов. Прекрасно, пишет Паскаль, тезисы можно осудить, но понимая их связь с августинианским контекстом. Он не согласен с иезуитской доктриной в том ее месте, где утверждается достаточность благодати для христианина, чтобы быть спасенным. Вмешательство божественной благодати, утверж­ дает Паскаль, конечно, спасительно и действенно, но не так просто, как этого хотелось бы иезуитам. Тяжкий труд — залог чистой совести в деле спасения, хотя и Кальвин, и Лютер, и Молина полагали, что благие деяния наши и соучастие в спасении — действие все той же благодати. Паскаль встает на позицию Августина, полагавшего, что наши поступки потому и наши, что они рождены свободной волей, но и по благодати тоже, ибо Бог желал, чтобы мы были свободны в выборе своих поступков. Стало быть, именно Создатель заставляет желать то, чего бы мы, возможно, и не хотели. Так хитроумно Паскаль доказывает ортодоксальность позиции Арно, поместив его между Августином и Аквинатом.

Не упустим и случившегося в разгар полемики одного курьеза, который Паскаль и его друзья называли не иначе как чудом. Воз­ можно, оно подтолкнуло его к написанию “Апологии христианства”. История, получившая название “чудотворный шип”, была расска­ зана Расином. В монастыре Пор-Рояля жила воспитанница 10—11 лет — мадемуазель Перье, дочь советника в Клермоне и племянница Паскаля. Три с половиной года она страдала от опухоли у левого глаза, которая, разрастаясь, покрыла носовую кость, щеки, ноздри. В Париже был в то время знатный господин де ла Потери, с большой любовью собиравший реликвии, среди которых была колючка, как он уверял, из тернового венца Господа нашего. 24 марта 1656 г. реликвия, по просьбе монахинь, оказалась в Пор-Рояле, где ее разместили в церкви на маленьком алтаре. После всенощной мона­ хини по очереди целовали шип: сначала наставницы, потом послуш­ ницы и воспитанницы. Когда маленькая Перье после ритуала вер­ нулась, никто не поверил своим глазам: болезнь отступила перед колючкой из тернового венца.

“Письма к провинциалу” исполнены страстью и увлекают своим пафосом. В них заключены не только понимание опасности индуль­ генций, казуистики церковной политики, но и призыв к совести и чистоте христианского идеала жизни. Все это не могло не привести к распаду этического легализма и утверждению принципа автономии морали и совести, важного завоевания новой философии.

5. ДЕМАРКАЦИЯ НАУЧНОГО ЗНАНИЯ И РЕЛИГИОЗНОЙ ВЕРЫ

Уже во введении к “Трактату о пустоте ” Паскаль подчеркивает специфические характеристики эмпирических наук и теологии. В рациональном исследовании нет места принципу авторитета. При­ писывать значимость лишь древним книгам, не доверяя собствен­ ным суждениям, глупо. Есть вопросы, где необходимо сверяться с текстами: кто был, например, первым королем Франции, или где находится первый меридиан, какие из слов мертвого языка еще в употреблении и тому подобное. Здесь важен авторитет источников, что можно нового добавить к ним? “Тот же авторитет фундаментален для теологии, в ней он неотделим от истины... сообщить абсолютную точность вещам, решительно непонятным для разума, — значит отослать к написанному в священных книгах... Реальность такова, что основы веры запредельны для природы и разума. Ум человечес­ кий слишком слаб, чтобы достичь своими силами вершин, на которые возносит сила всемогущая и сверхъестественная”.

В теологии, следовательно, принцип авторитета Откровения не­ обходим своей законностью. Но уместно ли говорить то же самое о вещах, пред носами нашими происходящих: авторитет здесь нц ПрИ чем, о них судит разум. А там, где властвует разум, там должец быть прогресс. Неисчерпаемость разума, продуцирующего и изобретаю­ щего, не знает ни конца, ни передышки. Геометрия, арифметика, музыка, физика, медицина, архитектура —зсе науки должны разви­ ваться, оставляя потомкам знание более совершенное, чем подучен­ ное от предков. Истины божественные вечны, продукты человечес­ кого гения — в вечно прогрессирующем росте. Беда, когда физики вместо доводов прибегают как к последнему доказательству к авто­ ритету, а теологи заняты только своими силлогизмами. Первые слишком робки, мало доверяя собственному разуму, вторые до наглости дерзки, изобретая новости в теологии. В этом видит Насто­ ящее проклятие своего времени Паскаль — в перевернутости целей и средств: древние авторитеты для людей науки весомее, чем отечес­ кие предания и священные тексты для теологов.

6.НАУЧНЫЙ РАЗУМ МЕЖДУ ТРАДИЦИЕЙ

ИПРОГРЕССОМ

Нежелание принимать новшества в науке безрассудно, ибо при­ водит, как правило, к параличу прогресса. “Древние,— говорит Паскаль, — использовали истины, полученные в наследство, как средства для получения новых”, отчего же мы не можем последовать их примеру? Пробовать новые идеи не значит не уважать древних, напротив, их знания — ступеньки к нашим достижениям, а Потому мы вечные должники гениев минувших времен, ибо стоим на их плечах. Оттого и видим дальше и больше, чем они, хотя и усилий все меньше тратим на подъем, потому и славы заслужили меньше.

Секретов у природы немало, опыт их раскрытия непрестанно умножается. Запрет на поиск разве не унизил бы разум самым недостойным образом, разве не сравнял бы его с животным инстинк­ том? Неизменный инстинкт движет поведением животного, но че­ ловек не для бесконечного ли создан? Пчела и муравей сегодня делают то же, что тысячи лет назад; человек же обобщает опыт, и не только свой собственный, но и опыт предшественников, сохраняя его в памяти и приумножая. Что интересно, продолжает Паскаль, так это особая прерогатива: человек продвигается в науке День за днем не в одиночку, в непрерывный прогресс втянуты все Народы как один, благодаря чему универсум как бы стареет. Одна и та же

подвластен страстям, он всегда предугадывает. “Утонченный ум” способен уловить богатство и глубину жизни. “Геометрический дух” имеет дело с осязаемым, здесь нельзя ошибиться. Интуитивный разум, казалось бы, имеет дело с тем, что предстоит всем. Достаточно одного взора, но такого, что видит сразу и все. Принять одно их этих начал было бы ошибкой, поэтому следует иметь разум редкого равновесия для уловления обоих. Жизнь сложна, загадочна, глубока, противоречива: она не поддается рационализации до конца. Помимо того, что подвластно геометрии, есть еще нечто “от чувств”, где познание не объясняет, а экспериментирует. Невидимые, эти начала еще более существенны. “Потому редко встречаются геометры с развитым чувством интуиции, а обладающие интуицией весьма редко становятся геометрами”.

Итак, убедительная аргументация возможна на основе точных посылок. Но эти последние, как правило, грубы, а потому им не подвластны аспекты жизни наиболее интересные и тонкие в теоре­ тическом плане. Для этого есть “утонченный ум”, с сильной норма­ тивно-оценивающей способностью. Человек склонен часто обманы­ ваться, отказываться от истины, доверяться лжи. “Естественный недуг человека — полагать, что он может овладеть истиной, а потому он склонен отвергать вес непонятное”. Почти все мы верим недока­ зательности, а по простоте и удовольствию. В “Мыслях ” Паскаль пишет: “Человек полон ошибок, ошибок естественных и неустрани­ мых без благодати. Ничто не доказывает истину напрямую, все обманывает. Два основания истины: разум и чувства, но им не только не хватает искренности — они полны фальши. Обманчивая види­ мость... душевные страсти лгут и надувают и чувства, и разум”.

Разум не фактическая данность — скорее, это императив. Когда он достигнет желанных целей, откроются другие дали, где “геомет­ рический дух” беспомощен. “Я провел немало времени в изучении абстрактных наук,— признается Паскаль,— и разочаровался в них, мне не доставало общения... начав изучать гуманитарные науки, я понял, как мало связаны с ними науки абстрактные. Божественные истины не соприкасаются с искусством убеждения, ибо они по ту сторону природы: только Бог знает, как проникнуть в душу и завладеть ею”.

9. ВЕЛИЧИЕ И НИЩЕТА ЧЕЛОВЕКА

“Человек рожден, чтобы мыслить: в этом его достоинство и назначение, думать как следует — его долг. Порядок мышления состоит в том, чтобы начать с начала, с себя как цели”. Как для

Монтеня, человек у Паскаля — главный предмет рефлексии. Фило­ софия утверждает, а мышление доказывает величие человека. “Че­ ловек не просто тростник, слабое порождение природы: он — мыс­ лящий тростник. Нетрудно уничтожить его, но если все же суждено человеку быть раздавленным, то он умеет и в смерти быть на высоте; у него есть понимание превосходства вселенной, но такого понима­ ния нет у вселенной... Так научимся же мыслить достойно: наконец, это моральный принцип”.

Величие человека очевидно настолько, что его можно вывести даже из его же ничтожества, — ведь говорим же мы: “какое скотст­ во”, имея в виду, что презираем того, кто скатился до животного состояния, а ведь совсем не так давно животная природа была его собственной. Но настоящее величие состоит в умении быть мило­ сердным. Дерево не знает сострадания, зато удел великих быть снисходительными.

Есть два начала истины: разум и чувства, но и то и другое обманчивы. “Мы часто недовольны жизнью и тем, что имеем: хотим быть в глазах других лучше, а потому все время заняты сравнением, мысленно прихорашиваемся, чтобы сохранить лицо воображаемое, забывая об истинном”. Но разве это не претенциозно — хотеть быть известным всему белу свету, да еще и потомкам. Тщеславие укоре­ нено в сердце человеческом: солдат, рабочий, повар, грузчик — неважно кто — хотят быть почитаемыми, “и даже философы, пишу­ щие о суетности славы, и те хотят быть славными писателями, а те, кто их читает, хотят иметь славу почитателей; возможно, и я, пишущий эти строки, того же хочу... Гордость овладевает нами незаметно, через ошибки наши, так что, кажется, и потерять жизнь мы готовы, лишь бы об этом говорили”.

Но это не все, Паскаль говорит и об онтологическом ничтожестве человека. “Что такое человек? Относительно бесконечного — ничто, и все — в сравнении с ничем, а значит, нечто среднее между всем и ничем. Бесконечно далекий от целей и начал вещей, скрытых в непроглядной дали, человек равным образом не способен понять, откуда он пришел, понять бесконечное, которое поглотит его... Кто может понять эти странные пути? Только их автор, никто другой” Таковы наши реальные условия — быть между точным знанием и абсолютным невежеством. Мы жаждем порядка стабильного, основы прочнейшей, чтобы построить башню до небес, но рано или поздно фундамент дает трещину, и пропасть открывается нашему взору.

Итак, человек — существо непостоянное и неопределенное, “не ангел, не бес” Он велик лишь потому, что “признается в своем ничтожестве”. Это нищета короля, лишенного власти. Блеск и нищета онтологически одно и то же для человека — не растения, не животного. Опасно показывать слишком много общего с животным

миром без указания на отличия. Опасно педалировать отличия и особость человека без указания на общую основу, но еще опаснее оставлять его в невежестве о том и о другом. Человек не должен довольствоваться животным бытием, но и воображать себя ангелом негоже. Поэтому того, кто возносится, следует спустить с небес, а того, кто себя недооценивает, — приободрить. Это и есть “трагичес­ кий реализм” Паскаля, ибо это поиск позитивности “со слезами на глазах”, ведь воля повреждена. И когда мы, наконец, отчаемся в бесполезных поисках блага, очутимся в объятиях Спасителя.

10. “ДИВЕРТИСМЕНТ”

Стало быть, человек достоин сожаления, ибо не знает, куда прислониться. Он сбит с истинного пути, искать его безнадежно. В свете онтологического ничтожества человека Паскаль, коленопре­ клоненный, взывает к смыслу жизни, который невозможно найти в одиночку. Но иначе решают другие: как только понята тщетность поисков смысла жизни, некоторые выбирают развлечение. Чтобы быть счастливыми, достаточно не думать о смерти, невежестве, пороках. “Но ведь развлечение — наибольшая среди наших бед, ибо отбивает привычку размышлять о нас самих и неотвратимо влечет к погибели. Без этого мы впадаем в скуку праздности, а тоска толкает искать нечто сильнодействующее. Но «дивертисмент» переливает из пустого в порожнее, приводя, в конце концов, к смерти”.

Нас обступают заботы и волнения с утра, и если наступает момент передышки, мы тут же готовы развлекаться. “Непостижимо сердце человеческое, и сколько же в нем нечистот!” Живем играя, из-за страха остаться наедине с собой, осознать свою ничтожность. “Ос­ тавьте и короля в одиночестве, без чувственных услад, напряжения ума, без компаньонов, и вы тотчас увидите короля-ничтожество. Чтобы избежать этого, он вечно окружен придворными, у которых одна забота — поставлять развлечения, не оставлять его ни на минуту наедине с собой”. Человеческое ничтожество и суетность мира очевидны всем, но как мы изобретательны в том, чтобы их не замечать. Соломон и Иов лучше других это поняли: первый был счастливее второго. Первый, полагает Паскаль, знал по опыту сует­ ность наслаждений, второй — реальную угрозу пороков.

Итак, мы несчастливы и ничтожны, будь иначе, то зачем, спра­ шивается, подвергать разум анестезии, создавая иллюзию счастли­ вой беззаботности? Отчего тогда эта боязнь заглянуть себе в глаза? Если хорошо проанализировать странные людские возбуждения в

опасностях, в которые люди себя ввергают при дворе, в войнах, абсурдных ссорах, то вывод неизбежен: все это лишь из страха тишины и сосредоточенного уединения, боязни мысли и бесстраш­ ного самоотчета. Человеческое родовое несчастье заключено в нашей природе, слабой и конечной: ничто не утешит нас, стоит понять это всерьез. Сумятица, шум, грохот, страсти — вот что отвлекает, нарко­ тизирует. Потому тюрьма — самое чудовищное наказание, а наслаж­ дение уединением — чувство мало кому знакомое.

Развлечение — бегство от самих себя, но именно это самая тяжкая форма ничтожности, ибо блокирует путь к выздоровлению души. Развлекаясь, человек рассредоточен, растерян, увлечен, сбит с ис­ тинного пути. Погружаясь в шумовые эффекты всевозможных бата­ лий, мы отказываемся от своего достоинства, истин, к которым может вывести сосредоточенно ответственная мысль. Одна из этих истин в том, что человека создает осознание им своей нищеты. Апология христианства Паскаля построена на этой мысли.

11. БЕСПОМОЩНОСТЬ РАЗУМА В ОБОСНОВАНИИ ЦЕННОСТЕЙ И НЕДОКАЗУЕМОСТЬ СУЩЕСТВОВАНИЯ БОГА

Разум ограничен, человеческая воля порочна, человек по суще­ ству ничтожен. Чтобы сбежать от себя, он кидается в пучину страстей, находя в них развлечение, наконец, окончательно теряет дорогу к искуплению. О спасении ничего не знают ни наука, ни философия. “Покорность и верное употребление разума: в этом миссия подлинного христианства” Перед лицом этических и рели­ гиозных истин разум пасует. Последний его шаг — в признании бесконечности, превосходящей по размерности разум. Знак болез­ ненной слабости — отрицать это. Вера — Божий дар. “Не верьте, что она дается рассуждением. Вера отлична от доказательства: одно — человеческое, другое — от Бога”.

Монтень как-то сказал по поводу этических норм: “Правило правил и главный закон законов состоит в том, что каждый взирает на них со своей колокольни” Лучшим доказательством этому Пас­ каль считает факт, что люди с их разумом до сих пор не дошли до того, что же такое справедливость. Знай мы это, давно бы уже воссияла звезда правды над народами, а законодатели не искали бы всякий раз правовые модели в фантазиях персов или немцев. Истина в том, что “три градуса широты переворачивают всю юриспруден­ цию; один меридиан меняет истину; фундаментальные законы в