Повседневность номенклатуры

ненных миров»1. При таком подходе мы сталкиваемся с множеством социальных миров, которые являются индиивидуальными для каждого человека. Но социальный мир в данном обществе един, хотя по-разному отражается в повседневности отдельных людей, социальных общностей. Более того, можно полагать, что и повседневности однотипны, имеют нечто общее, определяющее их внутреннее содержание.

Содержательно номенклатурная повседневность проявляет себя как обыденное существование социальных субгрупп номенклатуры в виде их формальных и неформальных политических и бытовых практик.

Как процесс политическая повседневность есть процесс адаптации, встраивания человека в мир политического. В зависимости от способности конкретных представителей номенклатуры освоить нормы политического поведения, провести их через все формы своего жизненного мира, реализовать в первую очередь свой политический потенциал в каждом проявлении жизни, зависела карьера. На поверхности событий мы видим лишь конкретные формы приспособления к миру политического, на каждом этапе которого отдельные представители номенклатуры не выдерживали «искуса» повседневной жизни, заканчивая свою карьеру не только по причине очевидной конкуренции с более сильными и способными работниками, но в связи с тем, что не смогли преодолеть свою человеческую натуру, «сгорая» то на «бытовухе», то на коррупции, то на излишней любви к бытовым радостям жизни.

Номенклатурная повседневность – это повседневность господствующей силы в индустриальном обществе. Индустриализм проявлял себя многообразно: и в структуре номенклатуры, и в структуре потребления, и в специфике быта, и в языке и др. Номенклатура выступала в качестве авангарда»

1 Афанасьевский В.Л. Тема повседневности как основа современной социологии // Альманах современной науки и образования: в 2 ч. Тамбов:

Грамота, 2008. № 10 (17): Ч. II. С. 20.

11

освоения новых практик, которые через некоторое время проникали и в другие группы общества, например, существование в изолированном от других семей жилом помещении, использование «дефицитной» техники, знакомство с Западом посредством туристических поездок и др.

Повседневность всегда играла огромную роль в жизни любого общества. Фактически она была тем полигоном,

врамках которого происходил процесс творчества новых, никем не запланированных отношений, которые нередко преодолевали рубеж официальных норм. В повседневной практике создавались реальные отношения, неформальные практики, а затем и институты, которые часто не совпадали с официальными институциональными рамками. До определенного времени институты сдерживали обыденность, особенно в период становления новой общественной системы, «поднимая» представителей властной элиты до уровня институтов. Но затем реальная жизнь через миллионы опривыченных практик, которые воспроизводились в семьях, в товарищеском общении,

вделовых отношениях, в политической деятельности постепенно создавала неформальные институты, становящиеся более значимыми в жизни, чем декларируемые нормы. Видимо,

вэтом одна из причин краха советской модели власти, которая нередко формулируется в теории конвертации власти в собственность.

Повседневные практики, начинаясь в деятельности отдельных людей, закрепляются семьей, социальными группами, затем приобретают силу социального порядка.

Для номенклатурной повседневности так же, как и для повседневности всего общества, характерны текучесть, случайность, изменчивость, но в рамках определенного институциональными границами порядка. При анализе исторического материала порой сложно определить, о чем идет речь – о частности, о сбое, о «досадном» недоразумении или о проявлении глубинных тенденций, которые подспудно зреют в нефор-

12

мальных практиках, и лишь в отдельных случаях прорываются в деятельности самых неосторожных, неадаптированных представителей номенклатуры.

При всей кажущейся неоформленности повседневности на уровне номенклатуры существуют относительно жесткие матрицы, в которые «зажаты» формы этой повседневности. Они структурируют базис повседневности, задают параметры ее форм. Поэтому повседневность номенклатуры в первую очередь нужно описывать через соблюдение номенклатурными работниками очевидных норм поведения, в которые на своем уровне они вносят свои изменения, первоначально вполне стихийно, «случайно», а затем, в случае слабого сопротивления институтов, вполне осознанно.

Общие характеристики политической повседневности включают в себя:

а) базис повседневности, складывающийся из господствующих в обществе социальных отношений, включая характер отношений собственности, производства, потребления, обмена и распределения материальных и духовных благ;

б) общие границы повседневности, которые определяются официальными правилами поведения, структурирующими основную часть рабочего времени и отчасти семейную жизнь, бытовые отношения;

в) неформальные практики, принятые в данной среде при реализации официальных правил поведения и деятельности;

г) неформальные практики, возникающие за границами официального поведения, но являющиеся фактическим дополнением и сопровождением официальных практик;

д) несистемные практики, которые противоречат как официальным нормам, так и сложившимся неформальным практикам, воспринимаемые в данном сообществе как «нормальные».

В любом случае повторяемость норм приводила к тому, что наступала рутинизация практик, или, по терминологии

13

П. Бурдье, хабитуализация. Формальное становится естественным, «неформальным» на бытовом уровне. С другой стороны, те небольшие отклонения, которые возникают во время реализации формальных практик, превращаются в формальные, принимаемые в данной среде или в номенклатурном сообществе. Возвращение к институциональным (формальным) практикам происходит лишь при возникновении системных рассогласований, в условиях частного кризиса, в период конфликта интересов.

Что приводит политические нормы к включению в повседневность? В основе этого процесса − повседневные политические практики, возникающие при взаимодействии с властными структурами, при участии в деятельности во властных структурах, в рамках политической деятельности. Собственно, коммунистическая партия этого и добивалась: сделать нормы коммунистической морали нормами морали членов общества, властные отношения в советском обществе закрепить на уровне инстинкта, традиции, ритуала, быта для того, чтобы сама мысль об иной форме организации власти казалась бы неприемлемой. Проникновение в повседневность – одна из главных целей политической и идеологической работы КПСС, поскольку только так можно было укрепить господство КПСС и продолжить строительство социализма.

Поэтому политический годовой цикл был настроен на повторяемость политических ритуалов, обычаев. Власть довольно добродушно смотрела на народные вольности, сопровождавшие отдельные политические события (например, народные застолья на «ноябрьские» праздники), поскольку это означало их укоренение в повседневности.

Повторяемость порождала хабитуализацию бытовых практик, повседневных действий, обеспечивала встраивание политических норм в событийность жизни человека, структурировала будущее поведение.

14

Одним из механизмов, обеспечивающих формирование повседневности, является потребность в экономии ресурсов взаимодействия в процессе властной деятельности. Соблюдение приписанных норм неизбежно усложняет и удлиняет процесс принятия решений, удлиняет управленческий цикл, требует дополнительных ресурсов (человеческих, финансовых и др.). При «нормальной» повседневности десятки миллионов людей оказывали давление на властные институты в целях упрощения процедур принятия нужных решений. В большинстве случаев это воздействие не оставалось без последствий: отношения «блата», патрон-клиентские отношения во всех много-

В условиях же форсированной модернизации российского общества, когда требовался лишь конечный результат, номенклатурные работники сокращали дистанции взаимодействий, если этого не требовали какие-то обстоятельства (правила игры, «текущий момент», партийная борьба, номенклатурный конфликт и др.). Среди «своих» можно было обойтись без лишних формальностей, т.е. формальные правила превращались в формальность. Снижение уровня формальных процедур сопровождалось их опривычиванием, превращением во вторую реальность.

Другим механизмом перехода на уровень повседневности служило обыденное политическое сознание. Совершенно очевидно, что «высокая» марксистская теория не являлась предметом деятельности номенклатуры. Это было прерогативой ЦК КПСС. Для номенклатурного работника главным делом было проведение «марксистских» установок в повседневной деятельности. Идеология превращалась на номенклатурном уровне в мировоззрение, которое больше походило на разновидность религиозной веры, не требующей доказательства и подтверждения. Однако обыденное политическое сознание – достаточно сложное образование, включавшее в себя не толь-

15

ко официальные политически установки, но и различные другие явления, такие как политические предрассудки, мифы, предания, анекдоты, политический фольклор. Они автономно действовали внутри номенклатуры, прорываясь в неосторожных высказываниях, семейных разговорах, ошибочных фразах официальных текстов, и лишь изредка – в осознанных выступлениях, направленных против «генеральной линии».

Политический язык также был элементом повседневности. Многие шаблонные выражения, свойственные номенклатурным взаимоотношениям в политической сфере, прочно вошли и в разговорный язык («есть мнение» и др.). Официальный язык становился языком повседневности номенклатурных работников. Обратный процесс также происходил (можно напомнить о ярких речах Н.С. Хрущева или М.А. Шолохова на съездах КПСС).

Политическая повседневность − форма проявления неоднородности общества. По ней можно судить о включенности социальных групп в официальные институциональные порядки. Номенклатура, с точки зрения развития повседневности, более всего включалась в формальные институты, но именно она порождала и самые замаскированные неформальные отношения, через которые проявлялось проникновение в быт, нравы, поведение номенклатуры несистемных явлений.

Повседневность различается в зависимости от социального статуса человека, его места в социальной пирамиде, имущественного достатка, профессиональной деятельности и прочего, поскольку проявления повседневности, при общей типологической схожести для конкретной эпохи, различаются по человеческим общностям, основанным на социальной стратификации.

Как показал С. Кордонский, советское общество было сильно социально дифференцировано с точки зрения распределения материальных и социальных благ. В зависимости от этой дифференциации строились и различные повседневности.

16

Высокая степень социальной неоднородности существовала при сохранении родовых черт советского общества. Поэтому можно сказать, что политическая повседневность – это социально обусловленная действительность.

Номенклатурная повседневность основана на обилии субкультур повседневности, что связано со сложной структурой самой номенклатуры. Как известно, в номенклатуру входили не только профессиональные партийные работники, но и часть директората крупных предприятий, председатели колхозов и совхозов, военные, дипломатические работники, руководители органов советской власти, комсомольских и профсоюзных органов и др. Очевидно, что их повседневное существование не могло быть одинаковым, хотя и было однотипным.

Идеология была лишь рациональной формой коммунистической веры, с помощью которой пытались оправдать недостатки быта, промахи в экономике, трудности становления общества; поэтому происходила сакрализация повседневности через идеологемы («в буднях великих строек…», мы наш, мы новый мир построим…» и др.), в которых ежедневное бытие человека поднималось до уровня великого исторического процесса.

В советском обществе политическая повседневность оказывала формообразующее влияние на все другие структуры повседневности, однако всегда существовали пределы этого воздействия: оформляя жизнь человека с различной степенью генерализации, политическая повседневность в любом случае и в конечном счете подчинялась социально-экономической детерминанте.

17

М.А. Носик

Бюрократизация номенклатурных практик советского периода: историко-философский анализ

На сегодняшний день в пределах всего постсоветского пространства значительно активизировался интерес к изучению национальных элит. Учитывая тот факт, что современный процесс государственного строительства прямо связан с советским периодом отечественной истории, довольно интересным представляется историко-философское осмысление некоторых поднятых элитологией вопросов. Одним из них является проблема феноменальности государственного механизма, который можно представить в виде пирамиды вертикальной власти, вершиной которой как раз и является номенклатура.

В то же время современная обществоведческая мысль неправильно понимает сущность государственной пирамиды власти и отказывается учитывать умозаключения своих предшественников − классиков марксизма-ленинизма. Так, историки, политологи, социологи пытаются показать механизм функционирования государства как непрерывный и осознанный, закономерный процесс, основанный на исполнении решений номенклатуры. И это правильно. Но в стороне остается освещение вопроса о сущности работы разветвленной системы государственной службы, функциональной ячейкой которой является персона чиновника.

При этом нередко работа госслужащих претерпевает множество «ненормальных искажений», которые традиционно связывают с бюрократизмом, а его носителей – госслужащих − называют бюрократами. В сущности, феноменальность бюрократии и бюрократизма заключается в их государственной необходимости. Поскольку в условиях советской командноадминистративной системы, когда центральная власть не по-

18

зволяла формироваться стойким региональным элитам, был создан действенный и однообразный властный бюрократический механизм, подчинённый Москве. С точки зрения российского исследователя Ю. Давыдова, политическая система СССР

сталинского периода имела бюрократически-абсолютистский характер1. Подтверждением тому служат умозаключения советского философа В. Макаренко2 о том, что не феноменальность бюрократии сталинской эпохи привела к появлению уникального советского режима, а как раз наоборот.

Концептуальность поднятой нами проблематики заключается в утверждении, что, во-первых, государство (прежде всего, советского типа) является олицетворением правящей номенклатурной элиты (это видно невооруженным взглядом на примере полного слияния государственного и компартийного аппаратов при непосредственном превалировании последнего, что привело к установлению всеобъемлющего контроля правящей верхушки РКП(б)−ВКП(б) над всеми сферами жизни советского общества), во-вторых, не номенклатура была создана государством, а номенклатура стала творцом советского госмеханизма, так как нуждалась в разветвленной системе исполнителей своей воли − чиновниках-бюрократах.

Объяснить это можно тем, что номенклатурная элита Советского Союза держала в своих руках все рычаги политической власти, но при этом не имела собственности − экономического базиса своей деятельности, то есть властные позиции номенклатуры в советском обществе полностью зависели от занятых государственных, партийных и административнохозяйственных должностей распорядительно-исполнительного характера. Тривиальность данного факта заключается в том,

1Давыдов Ю.Н. Макс Вебер и современная теоретическая социология: Актуальные проблемы веберовского социологического учения. М.: Мартис, 1998. 510 с.

2Макаренко В.П. Бюрократия и сталинизм. Ростов-н/Д: Изд-во Ростов.

ун-та, 1989. 368 с.

19

что на протяжении всей советской истории общественнополитическая и экономическая жизнь Советского Союза находилась на стадии затяжной и закономерной стагнации, вызванной, прежде всего, полной неэффективностью и нерациональностью функционирования административно-управлен- ческого аппарата СССР, по своему существу и в условиях становления тоталитарного режима полностью бюрократизированного.

Подтверждением вышеизложенной мысли являются впервые введенные в оборот постсоветской обществоведческой науки (в рамках элитологических исследований) российским политологом Г. Ашиным «закон Паркинсона» и «принцип Питера», которые как нельзя лучше подтверждают факт выгодности для номенклатурной верхушки (правящего меньшинства) превращения всех субъектов властной партийногосударственной вертикали (управляемого большинства чиновников) в «слепых» исполнителей своего волеизъявления − инструмент политики коммунистической партии.

Итак, в соответствии с «законом Паркинсона» государственный аппарат можно считать бюрократическим, если он постоянно разрастается, а количество бюрократов постоянно и стремительно растет. В то же время, используя «принцип Питера», можно, на основе первого закона, выяснить и сделать соответствующие выводы о том, что на момент установления в Советском Союзе сталинского режима все бюрократические посты были заняты должностными лицами, которые достигли своего уровня «некомпетентности» (то есть, каждый советский чиновник занимал должность, выше которой его карьерный рост был невозможен в связи с про- фессионально-должностной непригодностью, умственной

иполитической «ограниченностью»)1.

1АшинГ.К. Курсисторииэлитологии. М.: Изд-воМГИМО, 1999. С. 156.

20