(А) Мир, принимаемый как данность

Первый набор включает переживания действующего лица и его мнения, верования, допущения, относящиеся к миру, фи­зическому и социальному, который он в момент своего проек­тирования принимает как неоспоримую данность. Этот набор переживаний до сих пор выдерживал проверку и, следователь­но, без сомнения принимается как данность, хотя и данность «до последующего уведомления». Это не значит, что сами при­нимаемые на веру переживания, мнения и т.д. согласованы и

122

123

совместимы друг с другом. Однако присущая им несогласован­ность и несовместимость обнаруживается – а сами они ставят­ся под вопрос – только тогда, когда какое-то новое пережива­ние оказывается неподводимым под не вызывавшую до сих пор сомнения схему соотнесения. Тем не менее, сфера мира, принимаемого как данность, даже сама не вызывая сомнения, является той областью, в которой только и становится возмож­ным сомнение и вопрошание; и, в этом смысле, она лежит в основании всякого возможного сомнения.

Не вызывающие сомнения переживания изначально вос­принимаются как типичные, т.е. несущие с собой открытые горизонты предвосхищаемых сходных переживаний. Напри­мер, не подвергаемый сомнению внешний мир изначально переживается не как аранжировка уникальных индивидуаль­ных объектов, разбросанных в пространстве и времени, а как «горы», «деревья», «животные», «другие люди». Я мог никогда раньше не видеть то животное, которое вижу сейчас, но знаю, что это животное и, в частности, собака. Я могу резонно спро­сить: «Что это за собака?». Этот вопрос предполагает, что я воспринял впервые пережитый объект как собаку, проявляю­щую все типичные свойства и типичное поведение собаки, а, скажем, не кошки. Иначе говоря, несходство этой конкретной собаки со всеми другими типами собак, которые я знаю, про­ступает наружу и становится спорным уже в одном только со­отнесении с тем сходством, коим она обладает с моими нео­споримыми переживаниями типичных собак.

Здесь мы не можем пуститься в детальное исследование ти­пичности нашего допредикативного опыта, основы которого мастерски наметил Гуссерль, или анализ социальных основа­ний этих типов – которые являются либо социально почерп­нутыми, либо социально одобренными, либо и теми и други­ми и передаются с помощью типизирующего посредника par excellence, а именно общего языка. Нам следует ограничиться указанием на то, что все знание, принимаемое на веру, имеет в высокой степени социализированную структуру, т.е., как я полагаю, принимается как данность не только мной, но и нами, «каждым» (что означает: «каждым, кто принадлежит к нам»). Эта социализированная структура придает такого рода зна­нию объективный и анонимный характер: оно воспринима­ется как не зависящее от моих личных биографических об­стоятельств. Типичный и объективный характер наших не вызывающих сомнения переживаний и мнений также при-

сущ переживаниям и мнениям, которые касаются причинно-следственных связей, связей между средствами и целями и, следовательно, практической осуществимости человеческих действий (как наших собственных, так и наших собратьев) в царстве вещей, принимаемых на веру. И, исходя из этого, есть принимаемый на веру объективный шанс, что действия, типи­чески подобные тем, которые оказывались практически осу­ществимыми в прошлом, будут практически осуществимы и в будущем.

Выше мы сказали, что наши переживания, представления и мнения, принимаемые на веру, могут быть несогласован­ными и несовместимыми друг с другом. Теперь мы должны развить это утверждение, сказав, что каждый элемент сферы, принимаемой в качестве не подлежащей сомнению даннос­ти, необходимо имеет двусмысленный характер неопреде­ленности. Приведем, опять же, простой пример: предполо­жим, какое-то из мнений, неоспоримо принимаемых на веру, можно бы было сформулировать в виде высказывания «S есть р». Так вот, S, принимаемое таким, каким оно ока­зывается нам дано, есть не только р, но еще и q, r и многое другое. Пока эта взаимосвязь не ставится под вопрос, выра­жение «S есть р» является эллиптическим в том смысле, что полностью это утверждение должно звучать так: «S есть, по­мимо многого прочего, как то q и r, еще и р». Иначе говоря, внутри неоспоримо данного мира суждения «S есть р» и «S есть q» остаются до опровержения одинаково открытыми возмож­ностями, не противоречащими друг другу, имеющими равное право на существование и равный вес. Если в отношении эле­мента S мира, принимаемого как данность, я утверждаю: «S есть р», – то делаю это потому, что, исходя из моей наличной цели в этот конкретный момент времени, я проявляю интерес только к р-бытию S и обхожу вниманием как нерелевантный для этой цели тот факт, что S есть также q и r. Известный принцип «Omnis definitio est negatio»^*, открытый Спинозой, ука­зывает (разумеется, на ином уровне) на то же самое.

(б) Биографически детерминированная ситуация

Но что конституирует мою наличную цель в этот конкретный момент времени? Этот вопрос подводит нас ко второму набо-* «Всякое определение есть отрицание» (лат.).

124

125

ру наших переживаний, на которых основывается практичес­кая осуществимость будущих действий. Его образуют пережи­вания, которые я как действующий имею в момент любого проектирования в отношении моей биографически детерми­нированной ситуации. К этой биографически детерминиро­ванной ситуации принадлежит не только мое положение в пространстве, времени и обществе, но и мое переживание того, что некоторые из элементов мира, принимаемого как данность, мне навязываются, тогда как другие находятся либо в сфере моего контроля, либо могут быть вовлечены в сферу моего контроля и, стало быть, в принципе поддаются модифи­кации. Например, вот эти вещи находятся в моей досягаемо­сти, а те – за ее пределами; последние могут быть вещами, ко­торые прежде находились в моей досягаемости и могли бы быть вовлечены в нее вновь, или вещами, которые никогда не попадали в мою досягаемость, но находятся в досягаемости для тебя – моего собрата – и могли бы быть вовлечены в мою досягаемость, если бы я, находящийся здесь, поменялся мес­тами с тобой, находящимся там. Этот фактор очень важен для нашей проблемы, поскольку все мое проектирование базиру­ется на допущении, что любое действие, происходящее в сек­торе мира, находящемся под моим реальным или потенциаль­ным контролем, будет практически осуществимо. Однако это еще не все. В каждый данный момент моей биографически де­терминированной ситуации я испытываю интерес только к некоторым элементам, или аспектам обоих секторов мира, принимаемого как данность: того, который находится в сфере моего контроля, и того, который находится вне ее. Природу такого отбора определяет мой преобладающий интерес, или, точнее говоря, преобладающая система моих интересов, ведь такой вещи, как обособленный интерес, не существует. Это утверждение остается в силе независимо от того, какое имен­но значение придается термину «интерес», и независимо от допущения, принимаемого относительно происхождения этой системы интересов². Во всяком случае, в любой данный мо­мент времени происходит отбор вещей и аспектов, релеван­тных для меня, тогда как другие вещи и аспекты меня в это время не интересуют или даже выпадают из поля моего зре­ния. Все это биографически детерминировано. Иначе гово­ря, актуальная ситуация действующего лица имеет свою ис­торию; она есть осаждение всех его прежних субъективных переживаний. Эти переживания действующий переживает не

как анонимные, а как уникальные, субъективно данные ему и только ему.