3.3. Смерть в живой природе

Однако больше всех о «природности» такой смерти, в которой теряется грань между самоубийством, естественной смертью и гибелью, спела Янка Дягилева, самая смерть которой в 1991 г. была официально зафиксирована как «несчастный случай или самоубийство», а среди друзей до сих пор ходит третья версия – об убийстве.

Тема смерти в творчестве Янки столь велика и обширна, что выходит за рамки настоящей работы, и даже весьма далеко. Тут главная проблема в том, что, не имея соответствующих биографических данных, мы не можем решить, нужно ли рассматривать корпус Янкиных текстов в диахронии или в синхронии, – точнее, мы не можем решить, насколько одновременно все ее тексты были актуальны для нее самой. Почти все из них она продолжала петь до конца жизни, но ее жизни было так мало сроку, что и песен и стихов накопилось мало, – так что особого выбора у Янки не было. Можно быть уверенным, что практически все Янкины произведения сохраняли интерес для нее самой. Но каков был этот интерес – интерес ли читателя собственного дневника или еще и злоба сегодняшнего дня? Писала ли она все время об одном и том же, но с разных сторон, или же о разном? Чего окажется больше, если разложить траекторию ее идейного развития на составляющие, – движения ли по окружности или движения поступательного?.. Не имея даже методики, позволяющей приблизиться к ответу на эти вопросы, лучше пока что оставить в стороне Янку как личность, а говорить лишь о Янке, видимой сквозь янтарь сохранившей ее рок-культуры. Последнее проще: здесь весь корпус Янкиных текстов нужно рассматривать как единое и вполне неподвижное синхронное целое.

Такое целое, скорее всего, не вполне соответствует «исторической Янке», но зато в самую пору «Янке керигмы» рок-культуры, то есть той Янке, образ которой сформировался посмертно⁴³. Не будет особым преувеличением сказать, что это один рассказ об одной смерти, которая выглядит по-разному только в зависимости от точки зрения – то ли самоубийством, то ли естественным умиранием, то ли гибелью от врага. Можно надеяться, что в недалеком будущем мы получим соответствующее исследование из-под «пера» (гм... речь, конечно, о компьютере) Ю.В. Доманского, который дополнит очерком о Янке свои «“Тексты смерти” русского рока». Поэтому я позволю себе ограничиться лишь одним текстом Дягилевой, который имеет для нас сразу несколько преимуществ: он вполне очевидно передает сложную природу смерти и столь же очевидно по своему образному строю соединен с остальной рок-культурой, а кроме того, он и не очень широко известен, так как это не песня, а стихотворение.

По свинцовому покою глубины моей

Нерастраченных страданий темно-синих дней

По шершавому бетону на коленях вниз

Разлететься, разогнаться – высота, карниз

<…>

Разобраться в колеснице долгого огня

Расстараться – отоспаться за стеною Дня

За чертою отлетевших просветленных душ

За глазами с пятаками круга не нарушь

<…>

Погляди, махни рукою, слабо улыбнись

Отойди, постой в сторонке, к лесу обернись

Забери с собою небо в крапинках утра

Заверни в свое дыханье – нам уже пора

Уходить за перелески проливным дождем

Оставляя за плечами беспокойный дом

Обрывать последний стебель красного цветка

Забывать о чистом звоне свежего глотка.⁴⁴

(Яна Дягилева, 1989)

Начавшись «стандартным» описанием самоубийства, стихотворение неожиданно заканчивается «красным цветком», что переворачивает всю картину. Гибель при попытке сорвать красный цветок – это гибель в борьбе с мировым злом, реальная гибель в борьбе, хотя такая борьба и велась гаршинским сумасшедшим. Безрассудная и даже сумасшедшая гибель в борьбе для внешнего наблюдателя всегда выглядит самоубийством, но внутренне это качественно иное... и даже не столь уж безрассудное.

...И, кроме того, – это и природный процесс, восстановление нормального порядка, которого никогда не было в «беспокойном доме» и который теперь уверенно восстановлен «уходящим за перелески» столь любимым Янкой «проливным дождем» (опять нельзя не вспомнить ее Столетний дождь!).

А вот теперь то же самое, но через несколько лет после Янки: песня «Черного Лукича», услышав которую по радио, никто бы не признал в ней рок, – по мелодии что-то среднее между детской песенкой и «бардами» (написано в начале 90-х):

У окна

Дождь расскажет мне тайком,

Как он жил вчера,

Как он будет жить потом.

Я найду

Путь, который я искал.

Дождь возьмет меня туда,

Где луна висит меж скал.

Я во сне

Буду счастлив и едва ль

Я проснусь, но мне

Будет вас немного жаль

Я вернусь

Тихим ласковым дождем.

Я навею грусть,

Чтоб навек уйти потом.

(Дождь, «Будет весело и страшно», 1996)

Ключевые слова – «...и едва ль / Я проснусь» – так разделены цезурой, что «с налету» вместо них читается (точнее, слышится) «Я проснусь, но мне / Будет вас немного жаль». При внимательном чтении видно, что «потом» в первой строфе относится ко времени после смерти лирического героя, а вся песня оказывается таким же предчувствием очень скорого собственного ухода дождем, как и стихотворение Янки.

Присутствует и традиционная тема неразличимости смерти и самоубийства⁴⁵. Размышления о собственной смерти именно «у окна» (эти слова занимают в тексте очень сильную, начальную позицию), да еще и с надеждой куда-то улететь вместе с дождем («Дождь возьмет меня туда, / Где луна висит меж скал») – это неброско, но зато весьма твердо заявленная суицидальная позиция: «Путь, который я искал».

Водная стихия вообще особенно подходит для слияния с природой. Вот еще один пример из Янки:

...Через час оживу разноцветной рекой

Под дождем

Мелким ветром пройду над живой темнотой...

(Чужой дом, «Ангедония», 1989, написано в 1988)

А вот – из очень раннего Летова:

Глаза свернулись, как ежи, из горла хлещет кровь

Все тело превратилось в дождь, и я схожу с ума.

(Не смешно, «Поганая молодежь», 1985)

И еще, из него же, уже цитированное: «пахнет летним дождем – кто-то только что умер» (Оптимизм, «Оптимизм», 1985).

Примеры можно множить (чего стоит одна только Янкина Придет вода, 1990). Но не нужно.

Мы, собственно, говорили о том, что такая странная смерть, в которой теряется отличие трагической / героической гибели от самоубийства, является частью жизни – но жизни природы, а не индивидуума.

Это общий вывод «русского рока» рубежа 80-х и 90-х, одинаково характерный и для «панков», и для «артистов», сиречь и для «почвенников», и для «западников». «Западнических» отличий было тут очень мало (если анализировать идеи, а не образный строй). Даже стихии у «западников» те же: вода у «Наутилуса»⁴⁶, ветер у «Агаты Кристи»⁴⁷... Даже в урбанистическом пейзаже – все равно то же самое:

Ищи меня бродящим под дождем

Среди седых дворов

Ищи меня в экранных новостях

И в цифрах номеров

Ищи меня, когда пройдет полдня,

Как завтрак был готов...

(Tequilajazzz, Я вышел..., «Авиация и Артиллерия», 1997)

И, наконец, вполне закономерно, что в песне той же «Текилы», посвященной Янке, «естественная» символика дождя легко соединяется с урбанистической:

...Такая же, как и я,

Осенним небом довольна вполне

Всем это странно, но только не мне

<…>

«Дожди в Ленинграде» – сказало нам радио

Нужно расслабиться медленно падая

Бархатным пеплом на стол, где полно стекла

Мимо пепельниц падая вниз

Мы с тобой пронеслись и укрылись страницами

Книг телефонных, где сотни имен всех таких же, как я

Но только ты так могла

Медленно падать сгорая дотла

Бархатным пеплом на стол, где полно стекла

(Tequilajazzz, Такая же, как и я, «150 миллиардов шагов», 1999)