* * *

Гамзат-бек

Второй имам сильно отличался от первого — характером, поступками, судьбой.

Гамзат-бек родился в 1789 г. в селении Гоцатль (или Новый Гоцатль), что в 18 верстах от Хунзаха, в семье бека. Его отец, Алескендер-бек, был уважаем в Аварском ханстве «за храбрость и распорядительность». В молодые годы он предводительствовал отрядами, которые отправлялись в Кахетию. Тогдашний правитель ханства Султан Ахмед-хан часто советовался с ним, и Алескендербек оказывал ему полное содействие. У сына такого родителя имелись хорошие перспективы на будущую жизнь. Он мог их реализовать по известным каналам и в соответствующих формах.

Маленьким мальчиком он был отдан на воспитание мулле селения Чох. Одаренный ребенок делал успехи в изучении арабского языка, в свободное время любил стрелять из ружья и, «живя против мечети, не раз повреждал меткою пулею поставленный на минарете знак луны». Когда наставника не стало, отрок перебрался в Хунзах, где продолжил учебу. Там Паху-бике, вдова Султан-Ахмед-хана, в благодарность за заслуги Алескендер-бека, разместила Гамзата в своем дворце и была с ним ласкова.

По завершении обучения Гамзат-бек возвратился в родной Гоцатль, где женился. Как отметил историк, «он был и от природы весьма умен, а учение еще более развило его способности. Главные черты его характера составляли чрезвычайная настойчивость к достижению цели, решительность и веселость»

[Неверовский, 1848б, с. 2—3].

Веселость молодого бека в основном находила выражение в пирушках, вследствие чего он прослыл человеком нетрезвого поведения. Увещевания тестя и одновременно дяди оставались тщетными, но до поры. Пора же наступила в конце 1820-х гг., когда на политической арене Дагестана громко заявил о себе Гази-Магомед. Гамзат-бек был тогда сорокалетним мужчиной. Историк рассказывал:

Беседуя с Гамзат-беком о действиях первого возмутителя, Иман-Али (тесть и дядя. — Ю. К.) ему сказал: «Ты происходишь от беков, твой отец был храбрый человек и делал много добра аварцам, а ты не только не хочешь последовать его примеру, но предался еще разврату. Взгляни на дела Кази-Муллы, простого горца, и вспомни, что ты знатнее его родом и не менее учился». Слова эти произвели магическое действие на Гамзата. Он молча встал, вышел из дома, оседлал любимого коня своего и уехал в селение Гимры.

[Неверовский, 1848б, с. 3—4]

Чем был обусловлен «магический» эффект произнесенных тестем слов? Они глубоко задели самолюбие Гамзат-бека, причем, очевидно, не столько ссылкой на заслуги отца, сколько унизившим его достоинство сравнением с успехами человека, чье социальное происхождение открыто не предполагало роли вождя. Эта ситуация сродни той, в которой потомственный предводитель военных дружин и «начальник» Кайтмаз Алиханов чрезвычайно оскорбился назначением «командиром» военного отряда «сына мясника» и совершил резкий политический маневр. Вероятно, нелицеприятный разговор с тестем

Электронная библиотека Музея антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера) РАН http://www.kunstkamera.ru/lib/rubrikator/03/03_05/5-85803-331-8/

© МАЭ РАН

можно принять со ссылкой на импульсивный характер, тем более что

для вступления на путь борца за веру у Гамзат-бека имелись надлежащие знания. Однако, похоже, все характером не объяснить, и не столько в изменении убеждений (от вина и греха к Богу), сколько в переходе от пассивного бытия к чрезвычайно активной деятельности. Взыграло самолюбие, и Гамзат-бек стал первым сподвижником первого имама. Успехи и заслуги, в свое время достигнутые отцом, провоцировали на собственные подвиги, благо обстановка к тому располагала. От походов и набегов на неприятеля более или менее многочисленными отрядами, которые Гамзат-бек начал возглавлять, наступало такое же, как от вина, сладостное и желанное опьянение. Приходила слава, появлялась власть и имелись все резоны в полной мере выказать дарованные природой настойчивость в достижении цели, решительность и талант. После неудачи в Хунзахе Гази-Магомед предоставил Гамзат-беку самостоятельность в отношении пожелавших присоединиться к движению джарцев. Гамзат-бек послал воззвания к жителям обществ Андалал, Гидатль, Карах, Тлейсерух, дабы они составили войско и, как писал русский историк, «жители этих обществ собирались толпами в селение Новый Гоцатль, жаждя добычи и крови. Гамзат-бек в первый раз увидел себя повелителем такого огромного скопища» [Неверовский, 1848б,

с. 4—5].

В Джарском обществе Гамзат-бек был энергичен и предприимчив, к нему с готовностью присоединились местные «лезгины», а ингилойцы (омусульманенные грузины) объявили себя нейтральными и стали выжидать, чем кончится

Электронная библиотека Музея антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера) РАН http://www.kunstkamera.ru/lib/rubrikator/03/03_05/5-85803-331-8/

© МАЭ РАН

дело [Потто, 1994, т. 5, с. 191]. На начальном этапе в «сшибках» с русскими войсками удача сопутствовала Гамзат-беку, однако вскоре ситуация кардинально изменилась, военные силы горцев оказались заблокированными русскими войсками. Есть разные версии реакции Гамзат-бека на случившееся. Согласно одной, он явился в русский лагерь, объявив, что сдается, и ходатайствовал о пропуске своего войска в горы без него самого, однако «войско» якобы потребовало присутствия в нем Гамзата как единственного гаранта своей безопасности, после чего генерал Стрекалов, оскорбленный выдвижением условий повергнутым врагом, прервал переговоры, арестовал Гамзат-бека и отправил его в Тифлис [Потто, 1994, т. 5, с. 205]. Согласно другой версии, Гамзат-бек обещал «распустить мюридов», если российское правительство «назначит ему пожизненный пенсион», в результате чего он и был арестован, а в Тифлисе ему было заявлено, что «прежде надобно оказать услуги правительству, а потом просить содержания» [Неверовский, 1848б, с. 5— 6; Окольничий, 1859, с. 365]. Наконец, фигурировала версия, что он якобы вместе с братом сам явился в Тифлис, где был вероломно арестован и только после высочайшего повеления освобожден с почетом, с обещанием пенсии и с вручением ценных подарков, от которых с презрением отказался [Блиев, 2004, с. 820]. Какая из версий соответствовала действительности или была ближе к ней? В принципе, это не столь важно. Очевидно другое — в той ситуации у российской стороны имелся шанс обрести еще одного влиятельного ставленника в Дагестане, но этот шанс был ею упущен, точнее, фактически бездарно проигран, так как самолюбию Гамзат-бека было нанесено тяжкое оскорбление, и это сделало его врагом русских.

Очевидной и главной целью Гамзат-беку представлялось обретение политической самостоятельности и власти. События 1830 г. в Джарах и в Тифлисе вполне определенно на это указывали. В целом как измену первому имаму исследователи трактуют и то, что Гамзат-бек не пришел на помощь Гази-Магомеду в осажденные Гимры в 1832 г. (хотя информация по данному вопросу неоднозначна) (см.: [Блиев, 2004, с. 247]). Также существуют разные версии о вступлении Гамзат-бека в должность имама. Но вполне очевидно, что сам он приложил для этого немало усилий, проявив настойчивость к достижению цели. В мечети аула Корода в присутствии собравшихся авторитетных лиц близлежащих селений он объявил, что «Кази-мулла при жизни избрал его своим помощником, а мулла Магомед Балаханский назначает его преемником. „Я объявляю войну неверным, — заключил Гамзат свою речь, — и с этой минуты буду вашим имамом“. Такое самовольство не понравилось многим, и в толпе послышался ропот. Не давая времени развиться разговорам, Гамзат дал знак рукою и сказал повелительным тоном: „Мусульмане! Я вижу, что вера начала ослабевать, но мой долг, долг имама, заставляет меня возвратить вас на тот путь, с которого вы совратились. Я требую повиновения, в противном случае Гамзат принудит вас силою оружия ему повиноваться“» [Дубровин, 1896, с. 68].

Противников, и не только в лице отдельных персон, но целых обществ, у него действительно оказалось изрядное количество. Первоначально только родной Гоцатль, а также селения Гимры, Ашильта, Телетль и Могох признали власть нового имама, «прочие дагестанцы... объявили ему войну». С отрядом в 300 человек он «бросился на Андалал, убив в сражении 140 человек, подчинил

Электронная библиотека Музея антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера) РАН http://www.kunstkamera.ru/lib/rubrikator/03/03_05/5-85803-331-8/

© МАЭ РАН

это общество своей власти». Затем таким же манером покорил Цудахар и Акушу, после чего его признали (очевидно вынужденно) общества Гидатль, Каралал, Тлейсерух, Тинди, Багулал и др. [Гаджи-Али, 1995, с. 26] (согласно данным архивного документа, в двух первых из указанных обществ по его приказу были разрушены боевые башни, и восстанавливались они населением уже в годы правления Шамиля) [Памятные записки (А), л. 28, 29]. Недоверие к подчиненным и подчинившимся вынудило нового имама сформировать личную охрану из беглых русских солдат, а советником назначить русского офицера [Прушановский, 1902, с. 22—23]. Это оказалось «неожиданно новым» явлением в «религиозной» войне, зато надежным средством к удержанию власти.

Об отношениях Гамзат-бека с «отдельными персонами» нужно говорить особо, так как с некоторыми из них ситуации весьма запутанные.

Существует опубликованный архивный документ, датируемый 1833 г. (т. е. временем имамства Гамзат-бека), а именно письмо Саида Араканского, в котором тот жалуется Аслан-хану Казикумухскому на Гамзат-бека за разрушение своего дома и уничтожение библиотеки. В письме говорилось: «...не оставил камня на камне. Ограбил всю библиотеку, состоящую из 700 томов... Он истребил все мои посевы и сады лишь на том основании, что он отстаивает шариат. Он этим и другими поступками отошел от магометанского шариата. Он обманывает простаков, приписывая отшельничество, являясь сам таковым» [Движение горцев, 1959, с. 129]. Со ссылкой на этот же документ М. М. Блиев непонятно на каком основании пишет, что Гамзат-беком была разорена библиотека Джемалэддина [Блиев, 2004, с. 256]. Одновременно по исторической литературе широко разошлась версия о мести Саиду Араканскому первого имама Гази-Магомеда; поводом для нее якобы послужил отказ Саида занять предложенную ему должность верховного кадия, а сама месть выразилась в разгроме библиотеки. Похоже, впервые обнародовал данную версию капитан К. И. Прушановский [Прушановский, 1902, с. 14], в последующем ее придерживался В. А. Потто [Потто, 1995, т. 5, с. 45—46]. В. В. Дегоев, соавтор М. М. Блиева по солидной монографии о Кавказской войне, в другой своей работе также ссылается на нее

[Дегоев, 2001, с. 56—57].

Наконец, Гассанилау Гимринский предложил свою интерпретацию событий в Араканах с Гази-Магомедом в главной роли. Отметив, что последний как минимум дважды посещал это селение — первый раз с предложением Саиду должности верховного кадия, второй — для исправления нравов местных жителей, Гассанилау рассказывал о последнем случае так. Войдя в селение с войском, Гази-Магомед велел вылить на улицу все вино, которое имелось в ауле, а также приказал «чтобы к нему доставили все книги Саида до единого листочка, а „затем, когда уберете книги, — заключил он, — все вино, найденное в доме Саида, вылейте в его кабинете! Учитель мой никогда не насыщался, пусть же и кабинет насытится так, чтобы в нем был дух (запах)!“ Так и сделали. Убрали книги и залили кабинет... Кабинет Саида сделался наподобие пруда». По словам Гассанилау, книги были переданы сыну Саида Хаджи Даде с наказом «беречь без всякого для них ущерба»

[Гимринский, 1997, с. 207].

Электронная библиотека Музея антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера) РАН http://www.kunstkamera.ru/lib/rubrikator/03/03_05/5-85803-331-8/

© МАЭ РАН

Может быть, Гассанилау, зная о существовании версии о разгроме дома Саида Араканского Гази-Магомедом, желал придать ей другую тональность? Или же на самом деле все обстояло так (или почти так), как изложил Гассанилау? Желание ученика проучить учителя путем уничтожения вина в условиях введенного в жизнь шариата — это одно. Иное дело месть учителю через уничтожение его дома и библиотеки (а посягательство на библиотеку, к тому же отчасти состоящую из книг самого учителя, — это крайность). Трудно поверить в способность Гази-Магомеда на такой поступок. В большей степени он вяжется с фигурой Гамзат-бека; это в его поступках в критические моменты была видна исступленная решительность — предложить свои услуги врагу (русским), «разобраться» с ханами, а здесь — наказать учителя. Одна из ходивших в Дагестане версий также приписывала разгром дома Саида Араканского Гамзат-беку. Гасан Алкадари в соответствующем месте своей исторической хроники процитировал стихи Гаджи-Юсуфа Аксайского:

Когда Саид бежал от него (Гамзат-бека. — Ю. К.) со своей верой И установил перед Аллахом полную свою правоту,

То он (Гамзат-бек. — Ю. К.) напал на него, на учителя его последователей, И собственноручно грабежом увез его книги.

О презренный грабитель драгоценной науки!

[Алкадари, 1994, с. 131]

В таких оценках нет особой предвзятости. Другие обстоятельства тоже характеризуют Гамзат-бека жестким человеком, который разными средствами настойчиво добивался поставленной цели и который бывал жесток с теми, кто не подчинялся его распоряжениям (см., напр.: [Движение горцев, 1959, с. 130]).

Повторю, что существует мнение, согласно которому убийство членов аварского ханского дома было роковым стечением обстоятельств [Покровский, 2000, с. 242]. Однако основные версии излагают события в ином свете. Практически все русские и многие дагестанские авторы сходились в том, что совершением подобной акции Гамзат-бек реализовал собственные честолюбивые намерения.

...Меня волнуют невежество последователей И долгоденствие тирана, лжеца презренного,

Открыто поедающего и захватно собирающего запретное И без родства наследующего имущество мусульман.

[Алкадари, 1994, с. 131]

Против аварских ханов и особенно против Паху-бике, согласно одной из основных версий, Гамзат-бека настроил Аслан-хан Казикумухский, считавший себя оскорбленным из-за отказа ханши выдать свою дочь за сына Аслан-хана. Однако вряд ли подстрекательство этого влиятельного лица явилось главной причиной совершенного Гамзат-беком.

У него имелись собственные «замыслы... о покорении Аварии и присвоении себе власти аварских ханов», а собранные к лету 1834 г. военные силы позволяли осуществить задуманное. Он двинулся на Хунзах, уничтожил ханские посевы и покосы, дабы их владельцы оказались посговорчивее. Он потребовал от ханши принятия тариката, разрыва с Россией и участия в газавате против русских. От последнего Паху-бике отказалась, но обещала не

Электронная библиотека Музея антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера) РАН http://www.kunstkamera.ru/lib/rubrikator/03/03_05/5-85803-331-8/

© МАЭ РАН

содействовать русским, если Гамзат предпримет войну с ними [Гамзат-бек, 1911, с. 15].

ВГамзат-беке боролись разные чувства. С одной стороны, он не мог просто отрешиться от того, что издавна (и еще через отца) связывало его с ханским домом, с Паху-бике, которая некогда тепло приняла его. С другой стороны, он осознавал, что участвует в творении истории, сам пишет ее, используя шанс завладеть Хунзахом, подобно легендарным персонажам истории, и тем превзойдя своего не очень удачливого предшественника ГазиМагомеда. Наконец, не утихали честолюбивые мысли о власти как таковой. Переговоры Гамзат-бека с Паху-бике, с ее старшими сыновьями, с авторитетными лицами Хунзаха — это скорее метания человека, который желает одного и другого, но не решается переступить через третье, нежели одно коварство и лицемерие. Говорили, что он предлагал сыну Паху-бике Нуцал-хану принять титул имама Дагестана и начать действовать против русских по примеру своего отца Султан-Ахмед-хана, и тогда он, Гамзат-бек, служил бы при нем как в свое время его собственный отец Алескендер-бек. «Я не сделал никакого зла вашему дому, и не намерен его делать, и даже не имел мысли отнимать у вас ханства, — якобы так заявил Гамзат-бек. — Все слухи, распущенные моими недоброжелателями, совершенно ложны. Моя просьба состоит только в том, чтобы вы не искали моей смерти. По принятой мною обязанности и по моему званию, я буду заниматься распространением мюридизма» [Неверовский, 1848б, с. 21].

Вряд ли переговоры могли привести к подобным (искренно ожидаемым Гамзат-беком ?) результатам. Однако он был настойчив, в результате в его лагере оказались все сыновья Паху-бике — юношеского возраста Умма-хан и Нуцал-хан и малолетний Булач-хан. Последнего отправили в Гоцатль, а со старшими имам имел возможность разобраться. Но как? «Честолюбие, — писал Неверовский, — не совсем еще заглушило в нем понятие об их неприкосновенности, и нерешительность им овладела». Сомнения помог развеять товарищ. «Заметив его колебание, Шамиль сказал: „Гамзат! Куй железо, пока оно горячо, иначе будешь раскаиваться в своей слабости“. Поощренный этими словами, он немедленно сделал распоряжение о назначении убийц...» [Неверовский, 1848б, с. 23].

Есть и другие версии случившегося, согласно которым только несговорчивость делегации хунзахцев привела к беде (см., напр.: [Геничутлинский, 1992, с. 69].

Влюбом случае, «беда» произошла.

По рассказам хунзахцев, родственников Хаджи-Мурата, «в тот же день имам Гамзат прибыл в селение Хунзах со своими мюридами и остановился в доме ханов. Поднявшись на лестницу, он прочел во всеуслышание стих Корана, где говорится: „Бог дает власть желанному и отнимает у нежеланного“... После этого имам Гамзат поднялся на балкон, потребовал к себе Баху-бике, приказал связать ее веревкой и поставить на навозную кучу, бывшую тут же во дворе, где она и была убита одним из мюридов ударом топора» [Ясулов, 1927, с. 9, 10]. В этом рассказе по понятным причинам краски сгущены. Абдурахман сын Джемалэддина отмечал, что Гамзат не соглашался на убийство Паху-бике, и только настойчивые требования соратников, увещевавших имама в неизбежности мести ханши, вынудили его дать согласие на ее казнь [Абдурахман, 1997, с. 40]. Неверовский же отмечал,

Электронная библиотека Музея антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера) РАН http://www.kunstkamera.ru/lib/rubrikator/03/03_05/5-85803-331-8/

© МАЭ РАН

что убийство Паху-бике «весьма не понравилось даже приближенным Гамзатбека, потому что азиятцы... щадят беззащитных женщин. Чувствуя сам низость своего действия, противного обычаям, он извинялся тем, что, вероятно, ханша стала бы просить защиты у русских, которые не отказали бы ей в помощи» [Неверовский, 1848б, с. 26].

Тональность в передаче факта могла быть и совершенно другой:

Хамзат, сломав хребет могучим тиранам и накрутив носы спесивым гордецам, вознося хвалу Аллаху, вступил затем в обитель власти — княжеский дворец. Имам, таким образом, овладел могущественнейшим городом и одержал наконец верх над людьми, сопротивлявшимися особенно сильно. После этого религиозная страсть толкнула его на мусульманизацию народа и расширение территории, где бы действовали законы ислама, а также на удаление людей, поклоняющихся кресту.

[Геничутлинский, 1992, с. 69]

Однако это были громкие слова, а не дела. Гамзат-бек совершил поход в общество Цудахар, оказавшийся успешным лишь частично. Он строил планы походов в Акушу, ханство Мехтулинское, Дербент, но они планами и остались. В Хунзахе он ввел строгий запрет на курение табака и употребление горячительных напитков. «Кроме того, дабы отличить последователей нового учения от упорствовавших в присоединении к мюридизму, велел каждому мюриду подстричь усы, наравне с верхнею губою. Нарушителям этого приказания угрожал посажением в яму и наказанием по пятам 40 палочными ударами». Дела были явно мелковаты для «религиозной страсти» и только вызывали дополнительное раздражение у хунзахцев, в «городе» которых имам обосновался. Приспешники Гамзат-бека для придания вида законности новой власти советовали ему жениться на вдове Нуцал-хана. Он отказался, сославшись на ее беременность, а также принадлежность (в недавнем прошлом) богоотступнику, курившему табак, употреблявшему вино, имевшему отношения с русскими. Наперекор советчикам, он женился на дочери одного местного чанки [Гамзат-бек, 1911, с. 24; Неверовский, 1848б,

с. 29—30].

Гамзат обосновался в ханском дворце. Цель, к которой он стремился, была им достигнута, он стал имамом-ханом, что, однако, не придало подлинной веселости его веселому от природы характеру. Он, пожалуй, пребывал в ступоре, толком не зная, как распоряжаться достигнутым. Ему доносили о готовящемся заговоре, а он «был в такой слепой уверенности в счастливую судьбу свою, что смеялся со своими приближенными нелепости доноса» [Гамзат-бек, 1911, с. 26]. Только в этом и смогла проявиться «веселость» его нрава.

В пятницу 19 сентября 1834 г. Гамзат-бек, вопреки заклинаниям его верных сторонников не ходить в мечеть, отправился туда. Когда он вошел, «встал глава заговорщиков Осман (старший брат Хаджи-Мурата. — Ю. К.) и обратился к своим сторонникам: „Почему вы не встаете перед величайшим имамом?“ — (тем самым) насмехаясь над ним. Все встали. Осман тут же встал перед Гамзатом, вынул из-под своей бурки пистолет и выстрелил в грудь (Гамзата), говоря: „Стой теперь, осел!“» [Абдурахман, 1997, с. 41—42].

Электронная библиотека Музея антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера) РАН http://www.kunstkamera.ru/lib/rubrikator/03/03_05/5-85803-331-8/

© МАЭ РАН