Г л а в а 5

ЛИЦА

В сравнении с другими горными территориями Кавказа Дагестан относительно богат историческими хрониками. Но хроники уделяют внимание большим событиям, их авторы, как правило, включают местные истории в динамику веков и в ритм жизни целой страны. В них люди, за исключением выдающихся, отсутствуют, не о них там речь. Вопрос об отдельных людях или об истории «в лицах» можно, конечно, опустить как факультативный в «социальном опыте» и в «мировоззренческих аспектах культуры». Однако тогда мы рискуем ограничиться схемами (в частности, определением уровней развития общества на «магистральном пути» истории) и препарированием оных. От этого без малого сто лет назад предостерегал русский историк Д. Н. Егоров, который не представлял исторический процесс без «колоритности», а вовлеченных в него людей — лишенными плоти и крови. Он занимался изучением культуры Средневековья и убежденно полагал, что в «переходное время... типичной и характерной является... множественность явлений. Здесь может и должна получиться пестрая смесь явлений необыкновенного совершенства и поразительной элементарности» [Егоров, 1918, с. 166]. Через полвека с лишним американский антрополог К. Гирц, анализируя соотношение концепций культуры и человека, призывал исследователей «твердо уяснить существенный характер не только разных культур, но и разных видов индивидов внутри каждой культуры» [Гирц, 1997, с. 137]. Жизненный путь человека и такие же пути разных людей, объединенные общими историко-культурыми границами, предоставляют возможность в особом ракурсе взглянуть на время, общество и его модель культуры. Классический тому пример «Сравнительные жизнеописания» Плутарха, где общее вплетено в частное, а индивидуальное и малое поясняют

большое.

Для сравнительных жизнеописаний представителей дагестанской культуры недостаточно материалов, особенно по лицам рядового состава. Впрочем, я и не ставлю такую задачу, она для особой работы. Но попытаться взглянуть на общество через отдельных людей, через их характеристические черты и жизненные пути соблазнительно. К тому же имеющиеся источники по истории и культуре Дагестана, при относительно большом их количестве, далеко не исчерпывающи. Поэтому замечание адыгского просветителя и этнографа ХанГирея, который в свое время предпринял попытку сравнительных жизнеописаний героев собственного народа, имеет силу и здесь. Он писал:

Электронная библиотека Музея антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера) РАН http://www.kunstkamera.ru/lib/rubrikator/03/03_05/5-85803-331-8/

© МАЭ РАН

Характеристические черты замечательных людей во всяком народе любопытны в высшей степени, но в таком народе, каков черкесский, мало известный... они... выражают собой дух, нравы, образ мыслей — словом, нравственную жизнь целого народа и общественный его быт...

И далее:

Неверные рассказы в народе о каком-нибудь замечательном событии едва ли не больше знакомят нас с образом мыслей, направлением духа и понятий и нравами этого народа, чем голая истина самого происшествия.

[Хан-Гирей, 1989, с. 246]

5.1. Равные среди равных

Социальная практика равенства членов общинного сообщества и одновременно ориентирование культуры на соревнование членов внутри того же сообщества в целом не создавали для человека неразрешимой дилеммы. Перед ним стояла задача — не нарушая паритета сил и интересов других, запечатлеть себя в (местной) истории. Впрочем, схожее предложение выдвигает перед человеком едва ли не любое общество — стать личностью, не мешая другим. Специфика Кавказа, в том числе Дагестана, возможно, заключалась лишь в том, что местная социокультурная модель могла иметь собственные особые идеалы, и в данном случае любопытно проследить, каким образом и чертами жизни отдельных людей соответствовали им и что запечатлелось в памяти потомков.

Передо мной номера издаваемой более пяти лет газеты «Дидойские вести». Одна из главных целей газеты — «воспитание этничности» (данная цель не сформулирована редколлегией, но она явственно прочитывается). В газете имеются постоянные рубрики — «Дидойцы на разных широтах», «Исторические личности дидойского народа», «Живые памятники дидойского народа», — рассказывающие о людях интересной судьбы, хотя и вне этих рубрик регулярно появляются очерки, персонажи которых не подпадают под категорию «героев», но являются образцами «равных среди равных» с примечательными деталями судеб. Приведу несколько примеров.

«Хутрахский канатоходец». Магомедов Загир Алиевич, 1942 года рождения, уроженец с. Хутрах, пенсионер, мулла мечети Нижнего Хутраха. Имеет 7 детей, 10 внуков. В детстве Загир был очень ловким, выносливым мальчиком: бегал, прыгал, скакал на лошади. В те трудные и голодные военные годы родители перебирались из Дидоэтии в Грузию в поисках куска хлеба. Перезимовав, возвращались обратно. Такой образ жизни вели раньше все дидойцы. Со временем Загир окреп и вырос. В 1964 году он вместе с односельчанами уехал в Казахстан на заработки. В то время ему было 22 года. Там он встретил одного дагестанца из Цумады по имени Шейхуль-Ислам. Он оказался канатоходцем. Цумадинец целый год гастролировал, показывал свое мастерство. Увидев то, что вытворял на канате Шейхуль-Ислам, Загир полюбил ремесло канатоходца и начал тренироваться с Шейхуль-Исламом. Упорство и любовь к канату позволили Загиру в течение месяца освоить тайны канатоходца ШейхульИслама.

Электронная библиотека Музея антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера) РАН http://www.kunstkamera.ru/lib/rubrikator/03/03_05/5-85803-331-8/

© МАЭ РАН

Зимой 1965 года Загир возвращается в родное село Хутрах, а ранней весной он посетил Телави в Грузии, где купил всё необходиоме для канатоходца и вернулся в село. Около реки Сабунис Хеви в лесу он, от дерева к дереву на высоте 5—6 метров, натягивает канат и начинает тренировки. В течение четырех лет он занимается регулярно и усиленно. За 5 лет он стал отличным канатоходцем и в 1968 году стал показывать свое мастерство в селах Дидоэтии. Его постоянными спутниками были Магомедов Нажмудит из сел. Вициятли — известный зурнач не только в Дидоэтии, но и в Дагестане, барабанщик Абакиев Шахбан из села Хутрах и клоун Шахбан из Шаумяна. Весной 1969 года они вчетвером уехали за пределы Дагестана, показывали свое мастерство в Азербайджане и Грузии.

В 1970 году он встречается с канатоходцем из сел. Бежта по имени Гусейн, который постоянно гастролировал в Узбекистане (он сорвался с каната и погиб, похоронен там же). Между ними состоялось состязание на канате, но Гусейн уступил почти по трем трюкам. Загир отлично танцевал лезгинку на канате, ездил на велосипеде, ходил с повязкой на глазах, перевязав ноги, делал «солнце» и сальто. В течение 10 лет он показывал чудные трюки, а в 1975 году решил расстаться с канатом. Начал изучать арабскую литературу. Загир и ныне является одним из лидеров среди арабистов (очень любит мавлид, зикру). В данное время возглавляет мечеть Нижнего Хутраха.

[ДВ, 2003, № 13—14]

«Хирург из Хибятли». Магомедов Али Алиевич родился в 1888 году в с. Хибятли. Он умер на 98-м году жизни и по праву считается одним из долгожителей нашего района.

Всемье Магомедовых было четверо детей, а Али был самым старшим среди них. Его прадед — житель Тляратинского района, за совершенное убийство вынужден был покинуть родное село и найти пристанище в с. Хибятли Цунтинского района. Там он женился на молодой дидойке Айшат и продолжил свой род. Тляратинец был искусным мастером на все руки. Лечение людей и свое искусство он передавал по наследству.

Будучи еще ребенком, Али Алиевич обнаружил в себе талант прадеда. Он собирал лекарственные травы на Кодорском перевале, готовил из них целебные настойки и лечил больных. Мастерство Али из года в год росло. Он стал знаменитым лекарем, особенно хирургом, не только в Дидоэтии, но и в соседней Грузии. На операциях пользовался самодельными инструментами. Али мастерски открывал череп и удалял сгустки крови из мозга, вытаскивал из спины нервы-«чобори», лечил кожные заболевания. А костоправом он был отменным. Али в мешке мог собирать в единое целое глиняный кувшин, разбитый вдребезги.

Всемье его кунака из с. Голотли Курбана-гацалава случилась беда. Его сын Иса попал под завал стены, у него была масса переломов, начиная от черепа, кончая конечностями. Али Хибятлинский за короткий срок вылечил Ису, после чего он прожил до глубокой старости, вознося хвалу Аллагъу за сабав (амулет. — Ю. К.), посланный Всемогущим в лице Али...

Али был талантливым умельцем народных промыслов, особенно по пошиву дидойских бурок, ушанок, папах и обуви. Изготавливал из дерева на специальных станках корыта — «xIypy-гордаби», которые пользовались большим спросом даже в Грузии. А каменщиком он был исключительным, ибо до сих пор выделяются стены домов, построенные им. У Али родилось шестеро детей. Три сына и три дочки. Его сын Али-Ахмед в 1965 году попал под лавину

Электронная библиотека Музея антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера) РАН http://www.kunstkamera.ru/lib/rubrikator/03/03_05/5-85803-331-8/

© МАЭ РАН

на Кодорском перевале вместе с Абакаром из Междуречья. Гази умер в 1975 году. Сайпудин, Патимат, Айшат и Халимат живут вместе с нами.

[ДВ, 2002, № 11—12]

«Ей исполнилось 100 лет» ...Айшат Рамазановна (Магомедова) родилась в с. Халах Дидойского наибства Андийского округа. Когда ей было шесть лет, больше половины жителей аула Халах переселились в Турцию... Отец Айшат не поддался уговорам семерых братьев жены и остался жить в родном ауле...

Айшат вышла замуж за ХIохъолав Рамазана из аула Нево (другое и более известное название селения — Мокок. — Ю. К.), и вот около 80 лет она живет вместе со своей большой семьей, но связь со своими многочисленными халахскими родственниками, как полагается горцам Дагестана, никогда не разрывала. Что интересно, и «Невозас жемагIат» (джамаат Нево-Мокока. — Ю. К.) быстро принял ее в свое общество, и скоро она стала для них местной.

Вродном ауле Халах у нее осталась многодетная семья. Пять ее братьев в 1941 году уехали на Великую Отечественную войну и четверо из них не вернулись с поля боя.

Весной 1944 года, когда всех дидойцев насильно переселяли в Чечню, у ХIохъо Рамазана и Айшат было двое детей — Магомед и Асият. Они всей семьей скрылись в мококских хуторах-зимовниках, пытаясь избежать выселения. Через месяц работники НКВД их поймали и насильно выпроводили в Чечню. Поскольку они с опозданием приехали в Чечню, им в с. Тезинхъала, где обосновались в основном мококцы, достался ветхий и заброшенный дом. Через несколько месяцев они убежали обратно в родное село.

Вселе на пропитание не было ничего, и они вынуждены были через перевал уехать в Грузию.

Не прошло и года, как их вместе с другими дидойцами поймали и на товарных вагонах из Тбилиси насильно отвезли в Чечню и сдали под расписку местным надзирателям. Тоска по Родине мучила ХIохъо-Рамазана, и он еще весной уехал, чтобы подготовить в селе дом, сено и дрова к зиме. К осени он должен был приехать за своей семьей. Уже в августе группа дидойцев, бросив все, семьями начала уезжать из Чечни в родные села. Айшат вместе с малолетними детьми присоединилась к одной из групп переезжающих. К сожалению, она вот-вот должна была родить четвертого ребенка. Родственники

ееуговаривали дождаться приезда мужа или перезимовать, но ее стремление вернуться в родные места взяло верх.

На третий день пути на перевалах Андийских гор у одного холодного родника у нее начались схватки. Ее попутчики Динга Рамазан и Дарбишес Асият растерялись, не зная, что делать. Айшат попросила их отойти в сторону от дороги и не допускать никого, пока у нее не закончатся роды. Они знали, что Айшат — талантливая знахарка народной медицины, постоянно в селе сама принимала роды, и поэтому особенно не переживали. Буквально через 1,5 часа она их позвала. Они были удивлены, увидев, как она перерезала пупок и умыла в холодной родниковой воде новорожденного ребенка. Ее попутчики думали, что этот ребенок не выживет. Впоследствии выяснилось, что эта девочка — Хадижат оказалась живучее всех 10 ее детей...

Много сил, энергии и средств ушло у семьи ХIохъо-Рамазана, чтобы восстановить разрушенное и разграбленное имущество в родном ауле. Она рассказывает: «После приезда из Чечни мы жили очень бедно. Ежегодно приходилось через перевал спускаться в Грузию, чтобы заработать на хлеб. В один весенний день к нам в гости зашел Очузас Жамал вместе с незнакомцем. Они шли через наш аул в Шапих. Я была в растерянности, ибо нечем было

Электронная библиотека Музея антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера) РАН http://www.kunstkamera.ru/lib/rubrikator/03/03_05/5-85803-331-8/

© МАЭ РАН

накрыть обеденный стол. Пока они молились, я быстро на костре сварила дидойский хинкал (‛тIевос хIакIо’) из последнего запаса и поставила на стол. Я боялась, что им этого не хватит, потому что видно было, что они с дороги были голодные.

Случилось чудо. Они наелись досыта, сделали ‛дугIа’ (молитва. — Ю. К.), поблагодарили меня и вышли на улицу. Уезжая, перед дорогой, он показал на старое кладбище под нашим аулом и сказал: „Из этого кладбища, вот от этой могилы, что находится около обрыва, в небесную даль подымется радуга Аллагьа. Ты, Жамал, и ты, моя дочка, постарайтесь временами делать ‛зиярат’ (паломничество. — Ю. К.) на эту могилу. Она дает ‛иншаллагъ’, еще больше даст вам ‛баракат’ (добро, благополучие. — Ю. К.) и ‛шапагIат’ (заступничество. — Ю. К.) в дальнейшей вашей трудной жизни“.

Они ушли. Мы с семьей сели покушать, но не смогли даже по одной дидойской хинкали покушать, потому что чувство сытости быстро одолело нас. Этих хинкали — разовая порция нашей семьи — хватило нам на два дня. Через три дня Очузас Жамал вернулся в село, проводив своего кунака. Я спросила его: „Кто был этот человек?“ Жамал ответил: „Это был устар — шейх ХIасанапанди из Сасикьа“. Я была очень удивлена.

С этого дня я часто шла на зиярат к указанной устаром могиле. Постоянно просила Аллагъа о том, чтобы мои дети и их внуки не видели тех мук, которые испытали мы. Действительно, в том году у нас выдался небывалый урожай, приплод скотины удвоился. И с тех пор баракат и шапагIат настежь открыли двери в наш дом и нашей многодетной семье. С этого периода у нас отпала необходимость кочевать в Грузию на заработки, ибо наша семья жила в относительном достатке. В 80-х годах умер мой муж Рамазан, но горечь его утраты мне не дают почувствовать дети и правнуки»...

[ДВ, 2004, № 26—27]

Вэтих историях жителей «Орлиного края» (дидойцы-цезы любят так называть свою этническую территорию, и газета пользуется таким названием) хорошо видны любовь к родине и прочная связь Цунты и ее людей с соседними районами Грузии, преемственность между поколениями и забота о потомках, значение родственных связей и авторитет общины, изменение социальной роли и позиции человека в обществе в зависимости от возраста, наконец, религиозность и искренняя готовность к восприятию чуда.

Внедавно изданной книге Миясат Шурпаевой изложены перипетии судеб большого числа кумухцев [Шурпаева, 1993]. Характеристической чертой местного «рядового героя» оказывается его лиричность и сентиментальность, безотносительно, женщина он или мужчина.

Упоминавшийся ранее Мухаммадзахид из Геничутля в свое повествование

ородном селении включил без малого два десятка историй конкретных лиц. Они по объему на несколько порядков превосходят изложенную им историю самого аула. Очевидно, автору казалось, что история в лицах более выразительна. Однако судьбы геничутлинцев кардинально не различались между собой. Ряд фигурантов участвовали в битвах Шамиля, причем активно — исполняя ответственные обязанности, в том числе наиба, либо с каким-то не вполне понятным вдохновением («я никогда не слышал и никогда не видел, чтобы человек, сражаясь с неверными, имел бы столь открытое и спокойное лицо, как Гогиль Мухумма, чтобы человек, будучи столь доволен своей жизнью (в чем заключалось, на чем основывалось подобное чувство, из текста неясно. — Ю. К.), выходил бы при этом на бой с таким страстным

Электронная библиотека Музея антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера) РАН http://www.kunstkamera.ru/lib/rubrikator/03/03_05/5-85803-331-8/

© МАЭ РАН

желанием, как он. Этот Гогиль Мухумма и умер с веселой улыбкой на устах»). Другие занимались своими делами («через торговлю... Умар приобрел известность в народе. В каком бы из товаров ни возникала нужда у людей, они... находили его тогда у Умара»). Третьи вели богоугодный образ жизни — совершали паломничества, «на жизнь добывали себе средства лишь теми путями, которые разрешены в исламе». Четвертые совершили не вполне обычные поступки (за стариком по имени Испахи его дочь с мужем не приглядывали надлежащим образом, так что обиженный отец и тесть завещал свое имущество родственнику по линии отца, в результате чего было совершено преступление) [Хрестоматия, 1999, ч. 2, с. 33—56].

В качестве образца приведу одну историю полностью.

«Инквачилав». Как именно звали отца этого Инквачилава, я пока еще не знаю, но отмечу, что у него был вроде бы брат, которого звали Алибеков Мухумма. Детей у Алибекова Мухуммы вроде бы не было. У Инквачилава было трое детей: был у него вроде бы сын и еще две дочери. Сына его звали вроде бы Дибир, [хотя возможно, что это было его прозвище], а дочерей — Нуцалай и Шувалай.

Инквачилав дал своему сыну Дибиру образование, и в результате тот стал со временем хорошим ученым. Когда же наступило время Шамиля, названный Дибир вступил в шамилевскую армию (аскар) и [со временем] Шамиль сделал его своим наибом. С тех пор на протяжении всех двадцати пяти лет вплоть до момента пленения Шамиля этот сын Инквачилава, известный как Дибир, действовал вместе с Шамилем.

Был-де этот Дибир сын Инквачилава вместе с Шамилем и на горе Гуниб и при этом не сдавался-де русским до тех пор, пока не сдался и сам Шамиль. Поэтому-то русские вначале и арестовали Дибира и продержали в темирханшуринской тюрьме в течение шести месяцев. Затем, однако, русские выпустили Дибира оттуда, и он вернулся домой.

В это время русские прислали в Аваристан в качестве правителя жителя Равнины (лъараг1ал) по имени Ибрахим-хан (сын Ахмадхана Мехтулинского, правил Аварией с 1859 по 1864 г. — Ред.). Он-то и взял Дибира, сына Инквачилава, к себе на службу в качестве писаря. Впоследствии же Дибир бывал в качестве [царского] наиба направляем в различные округа [Дагестанской области]. Носил-де он тогда звание штабс-ротмистра. Затем, когда подошло время, этот Дибир вышел в отставку. После этого он отправился на паломничество-хадж, откуда возвратился назад, в Аваристан. После этого Дибир умер в своем родном селении Геничутль.

У Дибира, сына Инквачилава, было семеро детей: один сын и шесть дочерей. Сына Дибира звали Пирбудаг. Он был хорошим ученым. Я еще застал его работающим в Темир-Хан-Шуре на должности кадия Шариатского суда.

Все дети Дибира имели потомство, которое сохраняется и поныне.

[Хрестоматия, 1999,ч. 2, с. 37—38]

Эта история примечательна уже тем, что, вопреки названию, речь в ней идет не о Инквачилаве, а о его сыне, так что непонятно, почему так назван материал (не «Такой-то сын такого-то») и так изложены сведения (если, конечно, перевод и публикация соответствуют оригиналу). Либо каждый человек, получая отцовское имя «в наследство», жил «под ним»? Или все-таки отец был приметной фигурой? Сын же, Дибир, безусловно, таковой являлся. Почти вся его жизнь прошла в службе на заметных местах. Он правильно ее начал — получил образование, стал ученым, затем хорошо прожил — до

Электронная библиотека Музея антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера) РАН http://www.kunstkamera.ru/lib/rubrikator/03/03_05/5-85803-331-8/

© МАЭ РАН