3. Типология двойничества.

Принцип двухстороннего освещения главной темы ‒ господствующий для Достоевского. С ним связано не раз изучавшееся у Достоевского явление «двойников», несущих функцию, важную не только идейно и психологически, но и композиционно. Почти каждый из главных героев Достоевского имеет своего частичного двойника в другом человеке или даже в нескольких других людях.

Двойничество — художественный прием, элемент поэтики Достоевского.

Типология

1) Близкий к двойничеству в романтической эстетике способ введения двойника как особого персонажа, помогающий раскрыть основную идею произведения или понять внутренние, подсознательные мотивы поведения героя: a. Двойник Я.П. Голядкина (повесть «Двойник»), объясняемый двояко: психологически (как плод галлюцинаций, прогрессирующего раздвоения сознания личности и безумия Голядкина) и фантастически (двойник — реальное «лицо»).

b. Черт Ивана Карамазова, появление которого в большей степени мотивировано психологически и проясняет в герое его скрытую претензию на величие избранных натур. Яростный спор Ивана с чертом ‒ свидетельство мучительной борьбы веры и неверия в душе героя-идеолога. Иванов союз с чертом — знак борьбы за безграничную свободу, которая на деле оборачивается защитой «безграничного деспотизма» и личного рабства.

2) На уровне образной композиции — введение параллельных образов: «разные голоса, поющие различно на одну тему» (Л. Гроссман).

a. двойники-пародии, “кривое зеркало” главного героя, но и сами представляют собой оригинальный мир рефлексирующего сознания, которое, в свою очередь, отражается в главном герое (Иван Карамазов — черт, Смердяков);

b. духовные, идеологические двойники (Ставрогин — Шатов, Кириллов, Петр Верховенский);

c. двойники, воплощающие какую-либо сторону натуры героя, доводя ее до логического предела (Раскольников и Свидригайлов, Иван Карамазов и Великий инквизитор, Аркадий Долгорукий и Ламберт);

d. персонажи, играющие роль двойников в структуре романа (Раскольников и Порфирий Петрович).

Механизм использования приема двойничества в произведениях Достоевского может быть представлен в виде 2-х основных линий:

1) показ внутренней раздвоенности героя, несогласованности сердца и ума, гордости и совести, души и тела, души и разума, излишнего доверия к рациональному началу жизни — введение в сюжет героев, демонстрирующих модель поведения, заданную этими идеями и тем самым низвергающих идеи, разоблачающие их;

2) «психическая раздвоенность» героя, основанная на ущемлении чувства собственного достоинства, на недовольстве самим собой при высоких претензиях к жизни — создание психического двойника, «соответствующего проекции внутренней расщепленности, что сопровождается определенным чувством освобождения, разгрузки, хотя бы ценою страха перед встречей с двойником».

4. Слово у Достоевского

Произведения Достоевского прежде всего поражают необычайным разнообразием типов и разновидностей слова, причем эти типы и разновидности даны в своем наиболее резком выражении.

Явно преобладает разнонаправленное двуголосое слово (лингвистика его не знает), притом внутренне диалогизованное, и отраженное чужое слово: скрытая полемика, полемически окрашенная исповедь, скрытый диалог. У Достоевского почти нет слова без напряженной оглядки на чужое слово. В то же время объектных слов у него почти нет, ибо речам героев дана такая постановка, которая лишает их всякой объектности.

«Двуголосое слово» ‒ орудие, с помощью которого эстетический субъект образует такие присущие, по мнению Бахтина, произведениям Достоевского специфические эстетические формы, как «полифонизм» и «диалогизм», а также ‒ материальный носитель этих форм. Слово имеет двоякое направление — и на предмет речи, как обычное слово, и на другое слово, на чужую речь.

Поражает постоянное и резкое чередование различнейших типов слова. Резкие и неожиданные переходы от пародии к внутренней полемике, от полемики к скрытому диалогу, от скрытого диалога к стилизации успокоенных житийных тонов, от них опять к пародийному рассказу и, наконец, к исключительно напряженному открытому диалогу — такова взволнованная словесная поверхность этих произведений. Все это переплетено нарочито тусклою нитью протокольного осведомительного слова, концы и начала которой трудно уловить; но и на самое это сухое протокольное слово падают яркие отблески или густые тени близлежащих высказываний и придают ему тоже своеобразный и двусмысленный тон.