Lebedeva_M_M__Kharkevich_M_V__Kasatkin_P_I_Globalnoe_upravlenie

ской культуре человек ассоциировался с образом крестьянина, а не мореплавателя. «Но крестьянин, если он сделал все, что положено, вынужден ждать урожая. Одна из притч китайской философской литературы высмеивает человека из царства Сун, который проявлял нетерпение и недовольство, глядя, как медленно растут злаки, и принялся тянуть растения, чтобы заставить их вырасти скорее»85.

Противопоставление силовому и ненасильственному действию в китайской литературе отражается в терминах вэй и у-вэй. Недеяние (у-вэй), как отмечает В.С. Степин, означало не отсутствие какого-либо действия, а такое действие, которое позволяет природе развиваться собственным путем. Согласно Лао-Цзы, «если кто-либо хочет овладеть миром и манипулирует им, того постигнет неудача. Ибо мир — это священный сосуд, которым нельзя манипулировать. Если же кто хочет манипулировать им, уничтожит его. Если кто хочет присвоить его, потеряет его». В.С. Степин отмечает, что принцип у-вэй «в наше время довольно неожиданно начинает коррелировать с представлениями синергетики о возможных стратегиях управления сложными самоорганизующимися системами»86.

Однако следует вспомнить и знаменитый ответ французских торговцев на вопрос министра финансов Франции убежденного меркантилиста Жана-Баптиста Кольбера о том, чем им может помочь государство. «Laissez-nous faire» («Позвольте нам действовать самостоятельно», пер. с фр.) — ответили они, согласно легенде. Вера классических либералов и современных либертарианцев в самоорганизацию рынка, благодаря которой только и возможно, по их мнению, оптимальное распределение производственных ресурсов в экономике и установление справедливой цены схожа с верой китайского крестьянина в плодородие земли. Поэтому принцип у-вей не является чуждой ценностью в западной культуре.

В данном подходе субъект и объект управления неразличимы. Успех управления зависит от того, насколько полно субъекту удалось слиться с объектом, гармонизировать свои ценности с ценностями управляемой им системы. Хорошо описы-

61

вает данный подход акторно-сетевая теория, в которой субъект и объект неразличимы.

Инструментом сетевого управления служит диалог — дискуссия между равными акторами. Диалог позволяет прийти к согласию множеству акторов с различными интересами и идентичностью, но равными властными потенциалами. Сети представляют собой сложные коммуникативные структуры, формирующиеся вокруг общих ценностей, которые одновременно обеспечивают единство цели и гибкость ее достижения за счет высокой адаптируемости сетей к изменяющимся внешним условиям87. Таким образом, сеть является наиболее эффективным способом организации в среде, характеризующейся высоким развитием информационных и транспортных технологий, в связи с ее высокой гибкостью, масштабируемостью и живучестью. Сеть идеальна для выработки и достижения общих целей в условиях высокой изменчивости внешней среды. Такая изменчивость характерна для общества постмодерна и постиндустриальной экономики.

1.4.3.«психоаналитик» (диалог)

Впредыдущих двух образах управления отношение в системе имело субъектно-объектный характер. «Кормчий» и «крестьянин» объективируют все, чем управляют. Принципиально иной образ управления возникает, когда отношения между управляющим и управляемым принимают форму субъектсубъект. В таком случае управление может принять диалоги-

ческую форму, в которой определенные параметры (идентичность, ценности, цели) субъекта управления меняются вслед за изменениями параметров объекта управления. При таком взаимодействии сложно даже говорить об управлении, скорее о направленном соразвитии двух субъектов.

Здесь следует обратиться к творчеству М.М. Бахтина, а именно, к его теории диалога. В поэтике романов Достоевского исследователь выделил общий структурный принцип диалога, согласно которому идентичность каждого из героев романа достигает своей завершенности только в рамках диало-

62

га с другими персонажами, чья идентичность также была открытой до вступления в диалог. Такой диалог «строится не как целое одного сознания, объектно принявшего в себя другие сознания, но как целое взаимодействие нескольких сознаний, из которых ни одно не стало до конца объектом другого; это взаимодействие не дает созерцающему опоры для объективации всего события по обычному монологическому типу (сюжетно, лирически или познавательно), делает, следовательно, и созерцающего участником»88. Такая трактовка диалогичных отношений позволяет увидеть возможность сохранения различных культур политического взаимодействия. Более того, кантианская культура как наиболее прогрессивная с точки зрения линейной модели может утратить способность существования без диалогических отношений с локкианской и гоббсовской культурами, т.к. сама является, по сути, незавершенной моделью. «Быть, — отмечает М.М. Бахтин, — значит общаться диалогически. Когда диалог кончается, все кончается. Поэтому диалог, в сущности, не может и не должен кончиться»89.

Солидарность как основная форма диалогического управления подразумевает безоговорочное оказание поддержки и выражается в социальном капитале и доверии. Накапливается он долго, однако без него невозможно нормальное функционирование, к примеру, демократических режимов90. Основная ценность солидарности заключается в переориентации акторов с интересов на ценности. Если в сети актор остается до тех пор, пока это соответствует его интересам (в ином случае он может перейти в другую сеть), то солидарность характеризуется способностью акторов жертвовать своими интересами ради поддержания общих для сообщества ценностей, которые являются продуктом отношений солидарности. Управление на основе солидарности подразумевает создание сообщества, которое производит ценности.

Б. Джессоп утверждает, что на уровне мировой политики вышеперечисленные формы управления приобретают метаформу, реализация которой — задача национальных государств. Первая модель метауправления, «метаобмен», состоит в реорганизации отдельных рынков (земли, труда, капитала,

63

интеллектуальной собственности) и отношений между рынками путем изменения их институционального дизайна и условий взаимной кооперации. Примером такого метауправления служит постепенная реорганизация рынков в соответствии с нормами неолиберализма: дерегулирование, либерализация, приватизация, интернационализация и сокращение налогов. Вторая модель метауправления — «метаорганизация». Объектом управления данной модели служит организационная форма различных институтов мировой политики. В частности, метаорганизационное управление проявляется в реформировании государственного аппарата в странах Запада по модели «нового публичного управления». Третья модель метауправления, «метаиерархия», заключается в создании соответствующих условий для самоорганизации иерархических систем путем улучшения каналов коммуникаций и переговорных практик между различными уровнями иерархии. Примером такой модели метауправления, по мнению Б. Джессопа, служит открытый метод координации», применяемый в ЕС для согласования, обмена опытом и конвергенции практик реформирования национальных экономик, систем социального обеспечения, а также сферы занятости. Четвертая модель метауправления, «метасолидарность», направлена на создание условий, необходимых для укрепления солидарности на всех уровнях мировой политики. Примером реализации данного метода управления, по мнению Б. Джессопа, служат различные политические инициативы в рамках неокоммунитарной логики91.

Встает вопрос: от чего зависит выбор различных образов управления. Один из возможных ответов, который встречается в литературе по международной политической экономии и неоинституциональной экономике, заключается в различении специфических и неспецифических активов.

Специфические активы — являются результатом специализированной инвестиции и не могут быть использованы альтернативным образом без существенной потери их стоимости. О. Вильямсон различает специфические активы по месту их расположения (низкая мобильность активов в связи с высокими издержками их передвижения), физическому составу (фи-

64

зические особенности ресурса), человеческому капиталу (возникает вследствие приобретения работниками навыков, которые могут быть применены только на данном месте работы), целям использования (целевые активы являются результатом инвестиций, направленных на расширение имеющихся производственных мощностей, предпринимаемое для удовлетворения спроса конкретного покупателя), уникальности их бренда (высокие издержки изменения бренда актива) и временным характеристикам (специфика управления активами, которая требует от работников соблюдения строгого расписания)92.

Примером специфического актива может служить доменная печь, которая пригодна только для уникального производственного процесса — выплавки чугуна. Если по каким-то причинам (экономический кризис, падение спроса на чугун и т.д.) данный производственный процесс утратит экономическую целесообразность, переквалифицировать доменную печь для альтернативного использования практически невозможно. Утрата производственной ценности инвестиции в специфический актив, подобный доменной печи, при альтернативном его использовании является чрезвычайно высокой.

Инвестиции в специфические активы приводят к формированию устойчивой взаимозависимости между контрагентами, что нарушает принцип рыночной свободы. Инвестор не может без существенных экономических потерь уйти от этой зависимости. Владелец газового трубопровода, к примеру, полностью зависит от поставщика и потребителя газа, так же как и они зависят от владельца трубопровода. В таких отношениях первостепенную роль играет не свобода рынка, а долгосрочные обязательства сторон не нарушать взаимной экономической безопасности.

Транзакционные издержки экономической деятельности со специфическими активами могут быть низкими только при условии иерархического управления такими активами, когда вышестоящий контрагент гарантирует сохранение долгосрочных обязательств в условиях изменяющейся экономической конъюнктуры. Как правило, вокруг специфических активов складываются вертикально интегрированные монополии.

65

Неспецифические активы — не утрачивают своей ценности при использовании их в сочетании с любыми другими активами или в других формах, их можно покупать и продавать на свободном рынке, стоимость таких активов легко определяется рыночными механизмами, а не договоренностями. Примером здесь могут служить гибкие постфордистские предприятия, подобные интернет-компаниям. Транзакционные издержки при расформировании таких активов, их перепрофилировании или перекомпоновке ничтожны. Сетевая экономика дает прекрасный пример деятельности, связанной с неспецифическими активами. Следует, однако, оговориться, что абсолютно неспецифических активов не бывает. Вопрос всегда о степени специфики.

Специфические активы составляют основу экономики при модернизации и индустриализации государства. Тяжелая промышленность, железнодорожное строительство, строительство заводов и машин — все это транзакции, основанные на специфических активах. Неспецифические активы формируют базу постиндустриальной экономики. Информационнотелекоммуникационные технологии, биотехнологии, сетевой способ производства — все это части гибкой, постфордистской, постиндустриальной экономики.

Ф. Керни убедительно доказывает, что если определенная деятельность или отрасль производства характеризуется специфическими активами, то прямое государственное вмешательство в нее в форме государственной собственности, прямого контроля, субсидий или в форме традиционного ручного управления, скорее всего, будут иметь более эффективные результаты, чем приватизация и рыночное управление такими активами, что, вероятнее всего, приведет к монополистическому или оппортунистическому поведению частных собственников специфических активов. С другой стороны, если экономическая деятельность или отрасль производства характеризуется неспецифическими активами, то лучше всего управлять ими опосредованно через установление общих, ориентированных на процесс, а не на результат правил для рыночных транзакций, через обеспечение прозрачности це-

66

нообразования и предотвращение противозаконного поведения частных контрагентов93.

Солидарное управление, напротив, необходимо там, где важен не результат, но повышение легитимности управления. Р. Хиггот и Е. Эрман называют такую форму управления делиберативным управлением94. Основная идея делиберативной демократии сводится к тезису о том, что участие граждан в управлении обеспечивается их участием в обсуждении принимаемых решений и тем самым управление в таких режимах становится легитимным. Иными словами, демократичность системы пропорциональна ее информационной открытости. Ю. Хабермас отмечает, что легитимно не то решение, которое выражает якобы уже сформированную волю народа, но то, в обсуждении которого приняло участие наибольшее количество граждан95. Несомненно, что использование делиберативных институтов в глобальном управлении также повышает его легитимность. Основная задача делиберативного управления, согласно Р. Хигготу и Е. Эрману, состоит в обеспечении процедурной справедливости при структурировании переговоров и дискуссий с участием всех заинтересованных, потенциально всех представителей зарождающегося глобального гражданского общества.

1.5. Легитимность глобального управления

Вопрос обеспечения легитимности глобального управления является одним из наиболее ключевых. Модель глобального управления, построенная на Уставе ООН, обладает уникальной легитимностью ООН. Основана она на легитимности суверенного национального государства. ООН по-прежнему сохраняет эту уникальную легитимность, иначе нельзя объяснить стремления великих держав даже задним числом получить санкцию СБ ООН на проведение различных международных операций. Негативное влияние на легитимность ООН оказывают различного рода коррупционные скандалы, а также частые примеры неспособности осуществлять глобальное управление, опираясь исключительно на букву устава ООН.

67

Гораздо больше вопросов о легитимности возникает у теоретиков к складывающейся системе глобального управления, которая включает в себя и государства, и негосударственные акторы, режимы, институты. Р. Грант и Р. Кохэйн постарались показать, что легитимация данной системы не только возможна, она существует в форме различной степени демократической подотчетности деятельности различных ее акторов96. Опираясь на широкий пласт классических теорий демократии и ответственного управления, исследователи вывели две формы подотчетности, основанные на различных принципах легитимации политической власти: партиципаторная подотчетность и делегационная подотчетность (см. таблицу 2). В первом случае политические акторы подотчетны тем, на кого влияет их деятельность. Во втором случае политические акторы отвечают за свою деятельность перед теми, кто делегировал им властные полномочия. Внутри государства обе формы совпадают, т. к. общество выполняет сразу две роли — наделяет правительство авторитетом и несет на себе последствия принимаемых им решений. В мировой политике эти две функции выполняют, как правило, различные социумы. К примеру, кому должен быть подотчетен Всемирный банк — правительствам государств, которые вкладывают в него деньги и наделяют властными полномочиями, или обществам беднейших стран, которые получают от банка помощь и советы?

Р. Грант и Р. Кохэйн выделили семь основных механизмов контроля над деятельностью акторов мировой политики, как негосударственных, так и государственных97.

68

1Rajhi Kothari, On Human Governance, Alternatives, 12 (1987), p. 277.

2 Buzan B. From International to World Society?English School Theory and the Social Structure of Globalisation.Cambridge Univ. Press, 2004.

3Ruggie J. Reconstituting the Global Public Domain-Issues, Actors, and

Practices // European Journal of International Relations. 2004. Vol. 10, No. 4. P. 499–531.

4 См.: Лебедева М.М. Такие разные государства / М.М. Лебедева // «Приватизация» мировой политики: локальные действия – глобальные результаты / под ред. М.М. Лебедевой. — М.: Голден-Би, 2008. — С. 91–98.

5См.: Мельвиль А.Ю. Разбегающаяся политическая вселенная // Эк-

and Actual Challenges // Third World Quarterly. 2000. Vol 21, No 5. P. 795–814.

8 Finkelstein L. What is Global Governance // Global Governance. 1995. Vol. 1. P. 369

9The Commission on Global Governance, Our Global Neighborhood, Oxford University Press, 1995. P. 4.

10См.: Weiss T. Governance, Good Governance and Global Governance: Conceptual and Actual Challenges // Third World Quarterly. 2000. Vol 21., No 5. P. 797.

11См.: Барабанов О.Н. История мировой политики. Эпоха Древнего мира.

М.: МГИМО-Университет, 2007.

12См.: Independent Commission on International Development Issues. NorthSouth: A programme for survival. London: Pan Books. 1980.

13См.: Augelli E., Murphy C. America’s Quest for Supremacy and the Third

World. London. 1988. P.184.

14См.: Accelerated Development in Sub-Saharan Africa: An Agenda for Action

/World Bank. Washington, DC: World Bank, 1981.

15WeissT.Governance, Good Governance and Global Governance: Conceptual and Actual Challenges // Third World Quarterly. 2000. Vol. 21, No. 5. P. 795–814.

16Rosenau J. Towards an Ontology for Global Governance // Approaches to

Global Governance Theory / ed. by Hewson, Siclair. P. 296.

17Цит. по Weiss T. Governance, Good Governance and Global Governance: Conceptual and Actual Challenges // Third World Quarterly. 2000. Vol 21, No 5. P. 801.

18См.: Войтоловский Ф.Г. Идеология «глобального управления»: от уто-

Governance. Oxford University Press, 1995 // http://www.sovereignty.net/p/gov/ ogn-front.html

69

21Управление / ООН // https://www.un.org/ru/globalissues/governance/

22Управление / ООН // https://www.un.org/ru/globalissues/governance/

23См.: Cerny Ph. Globalization and the Changing logic of Collective Action // International Organization. 1995. Vol. 49. № 4. P. 595.

24Rosenau J. Governance in the Twenty-first Century // Global Governance.

1995. Vol. 1, №. 1. P. 13.

25Ibid.

26См.: Dingwerth K., Pattberg Ph. Global Governance as a Perspective on

World Politics // Global Governance. 2006. Vol. 12. P. 185–203.

27См.: Bull H. The Anarchical Society / H. Bull.– Columbia Univ. Press,

1995.

28См.: Ikenberry J. After Victory.Stratigic Restraint and the Rebuilding of

Order after Major Wars / J. Ikenberry.– Princeton Univ. Press, 2001.

29См.: Drezner D. All Politics are Global: Explaining International Regulatory Regimes / D. Drezner. — Princeton Univ. Press, 2008.

30См. Buzan B. From International to World Society?English School Theory and the Social Structure of Globalisation.CambridgeUniv.Press, 2004.

31См. Jackson P. Hegel’s House, or ‘People are states too’ // Review of

International Studies. 2004. № 30. P. 281–287.

32См. Боришполец К.П. Национальное измерение глобального мира. М.: Навона, 2009. С. 150–162.

33Барабанов О.Н. Проблематика глобального управления в мировой по-

литике // Т. 9. Перспективы надгосударственного управления в глобальном и региональном масштабе / под ред. О.Н. Барабанова. Пространство и время в мировой политике и международных отношениях : материалы 4-го Конвента РАМИ. В 10 т. / под ред. А.Ю. Мельвиля ; Рос. ассоциация междунар. исследований. – М. : МГИМО-Университет, 2007. С. 13–14.

34См. Slaughter A.-M. A New World Order.Princeton Univ. Press, 2004.

35См. Complexity in World Politics: Concepts and Methods of a New Paradigm

/ed. by Neil E. Harrison. – State University of New York Press, 2006.

36См.: Ruggie J. Territoriality and Beyond: Problematizing Modernity in International Relations // International Organization. 1993. Vol. 47, № 1. P. 139– 174.

37См. Николис Г., Пригожин И. Познание сложного. — М.: Мир, 1990.

38См.: Complexity in World Politics: Concepts and Methods of a New Paradigm

/ed. by Neil E. Harrison. – State University of New York Press, 2006.

39См.: Kavalski E. The Fifth Debate and The Emergence of Complex

International Relations Theory: Notes On The Application of Complexity Theory to The Study of International Life // Cambridge Review of International Affairs. — Sept. 2007. — Vol. 20, No. 3. — P. 435–454.

40Miller J., Page S. Complex Adaptive Systems. An Introduction To Computational Models of Social Life. — Princeton Univ. Press, 2007.

41См.: Complexity in World Politics: Concepts and Methods of a New Paradigm

/ed. by Neil E. Harrison. – State University of New York Press, 2006.

42См.: Ларионова М.В. Открытый метод координации как рабочий метод

управления интеграционными процессами в образовании // Вестник международных организаций. 2007. № 2 (10). С. 6–12.

70