Lebedeva_M_M__Kharkevich_M_V__Kasatkin_P_I_Globalnoe_upravlenie

Для ответа на этот вопрос можно воспользоваться теориями функционализма, теориями рационального выбора, конструктивистскими теориями и историческими теориями.

1.3.1. Функционализм в объяснении глобального управления

Формально управление является функцией системы. Первоочередная задача управления состоит в выживании системы посредством координации, организации, упорядочения элементов данной системы, как между собой так и во взаимодействии с внешней средой, и только во вторую очередь управление должно обеспечить достижение целей развития системы.

Функционально управление может измениться в случае, если

а) изменились внешние или внутренние условия выживания системы;

б) изменились внешние или внутренние условия достижения ранее поставленных целей;

в) были поставлены новые цели.

Для глобального управления данная схема проблематична, т.к. неясно, что считать системой, с помощью которой глобальное управление можно описать в функциональных терминах. Наличие системы, которая бы объединяла всю совокупность акторов мировой политики и связи между ними, следует признавать лишь с высокой долей осторожности. Характеристики социально-политической системы в полной мере проявляются лишь во взаимодействии государств. Речь идет о Вестфальской системе мира, основным институтом которой является государственный суверенитет, доминирующим элементом — суверенное, национальное, территориальное государство. Транснациональный мир негосударственных акторов пребывает в системе государств, проблематизируя и расшатывая ее. Существует много рассуждений, особенно в рамках английской школы международных отношений, о формировании в дополнение к международному обществу глобального общества, включающего в себя всю полноту политических отношений в

31

мире30. Но пока сложно говорить о наличии такой системы в мировом обществе.

Выше мы говорили, что глобальность в глобальном управлении чаще всего понимается как совокупность всех существующих сфер политических отношений (властных отношений). Но эта совокупность не объединена в систему. Для различных сфер авторитета, расположенных на различных уровнях мировой политики, нет общих институтов, вокруг которых могла бы складываться их системность. Многие из сфер авторитета могут существовать вполне автономно друг от друга.

Существует также и обратная логика в функциональном анализе глобального управления. Предполагается, что искусственно сконструированная, но реально действующая функция виртуальной системы может породить эту систему, перевести ее онтологический статус из номинального в реальный. К такой тактике прибегают конструктивисты, когда стараются некую идею представить в качестве актора31. Чтобы идея человечества, государства или иного коллективного образования, не имеющего положительного онтологического статуса, стала актором, достаточно осуществлять реальные действия от имени или во имя этой идеи. Эта тактика получила название «персонация» и уходит корнями в работы Гегеля. Здесь также уместно вспомнить Маркса, который говорил, что «идея, овладевшая массами, становится материальной силой». Таким же образом действие от имени некой идеи наделяет ее атрибутами акторности. Пожалуй, только в этом смысле мы можем говорить о национализме, фундаментализме, исламизме и т.п. в качестве акторов мировой политики32. Дискурс о глобальном управлении, развиваемый в либеральной среде, в качестве субъекта такого управления предполагает идею глобального гражданского общества. Дискурс о глобальном управлении без правительства, возможно, специально насаждается апологетами демократизации международных отношений и мировой политики с целью формирования глобального гражданского общества, которое возьмет на себя ответственность за судьбу человечества в усложняющемся и взаимозависимом мире, т.к. доверять ее государствам или рынку, как показывает история,

32

опасно. Согласно данной логике именно глобальное гражданское общество должно стать той системой, в рамках которой будут реализовываться функции глобального управления.

О.Н. Барабанов, например исходит из того, что глобальное управление — результат клинтоновского интернационализма и политики глобализма, которую США стали активно проводить в конце 1990-х гг. «В то время, — отмечает О.Н. Барабанов, — США пытались преподнести свою политику как выражение интересов мирового сообщества. Говорилось (особенно после Косова) о вытеснении моральными императивами «устаревших» и «недостаточных» норм Устава ООН, о праве мирового сообщества на вмешательство в дела государств, выдвигалась идеи формирования глобального коммунитарного права — так называемого «конституционного права народов» (jus gentium constitutionale). Иными словами, активно внушалась мысль о том, что Вестфальская модель мира, строящаяся на принципах государственного суверенитета, постепенно должна смениться системой глобального «управления без правительства», основанной на понимании сообщества демократических государств как «широкого униполя» мирового сообщества в целом,

онеобходимости расширения такого сообщества до демократического мира в целом и о том, что его консенсус должен стать критерием для принятия решений, ограничивающих или нарушающих суверенитет отдельных государств»33.

Таким образом, формально глобальное управление сложно рассматривать с точки зрения функционализма, т.к. глобальная политическая система мира если и существует, то только в номинальном виде как часть академического дискурса, описывающего возможное будущее мировой политики. А существование функции без системы логически невозможно.

Тем не менее логически непротиворечиво можно говорить

оформировании систем управления для каждой отдельной сферы властных отношений или кластеров сфер власти, объединенных общими структурными элементами. Так, ряд исследователей полагают, что трансправительственные сети являются более гибкими и менее затратными формами координации взаимодействий между государствами, чем межпра-

33

вительственные структуры34. Однако, если задача заключается

ввыработке юридически обязывающих договоренностей между государствами и в обеспечении соблюдения данных договоренностей, межправительственные структуры могут оказаться более подходящим инструментом координации. Если же объектом управления является узкая проблемная сфера, которая затрагивает интересы ограниченного числа акторов и требуюет детального знания технической информации, большую эффективность по сравнению с государственными структурами демонстрируют негосударственные механизмы управления. Например, механизм частного коммерческого арбитража является весьма популярным и действенным инструментом разрешения экономических споров между компаниями. Выполнение решений частного арбитража обеспечивается соображениями сохранения деловой репутации.

Однако, по мнению Р. Кохейна, функциональное объяснение глобального управления допустимо только в случае, если можно четко определить механизм адаптации институционального поля к качественным изменениям среды и новым задачам. В биологии, к примеру, таким механизмом является дарвиновская эволюция. Условия окружающей среды определяют, какой организм выживет, а какой — исчезнет. Мутация

ворганизмах происходит случайным образом, без предустановленных или заранее заданных целей, а среда отбирает те формы мутаций, которые наилучшим образом ей соответствуют. В мире общественных отношений формы взаимодействий между акторами, и создаваемые ими институты определяются

втом числе и целенаправленным поведением акторов, чего нет у генов. Поэтому нельзя использовать данную логику при объяснении процессов в общественном мире, тем более процессов, которые протекают на глобальном уровне.

Отдельно среди функциональных подходов к глобальному управлению следует выделить новую метатеорию в рамках общественных наук, которая нашла своих сторонников и

внауке о мировой политике международных отношений. Речь идет о теории сложности, с позиций которой мировая политика представляется сложной адаптирующейся системой, управ-

34

ляемой на основе самоорганизации. Иными словами, теория сложности зафиксировала онтологический переход в развитии системного анализа мировой политики. Если в традиционных теориях международных отношений от реализма до постмодернизма мировая политика понималась как простая система, в теории сложности мировая политика стала описываться в терминах сложных систем.

Система является простой, если ее элементы и связи между ними относительно стабильны, что позволяет предсказывать ее будущие состояния. Автомобиль, например, может рассматриваться как сложносоставная система, но она простая. Каждая деталь машины имеет свое специфическое предназначение, а работа каждой из них координируется центральным механизмом управления. Наличие руководства по эксплуатации какойлибо системы свидетельствует о том, что система является простой, т.к. в таких руководствах описываются функции всех компонентов системы и все возможные ее неполадки, а также способы их устранить в исчерпывающем виде. Два основных отличия простых систем от сложных заключаются в разнообразии и децентрализации последних.

характеристики простых и сложных систем35

Вышеприведенные характеристики являются аналитической рамкой, которую накладывают на реальный мир мировой политики. Поэтому в одном случае (традиционные теории ТМО) она предстает как простая система, в другом (теория сложности в ТМО) — как сложная система. Дж. Рагги заметил, что теории мировой политики покоятся «в глубоком ньютоновском сне»36. Ньютон описал Вселенную, состоящую из материальных частиц, взаимодействие которых в абсолютном времени и пространстве подчиняются неизменным, универсальным законам. Подобным образом описывается вселенная мировой политики, которая, согласно неореалистам (по-прежнему доминирующей парадигме в ТМО), состоит из функционально одинаковых государств, взаимодействие которых определяется анархичной структурой объединяющей их системы, которая вечна и неизменна. При этом государства рассматриваются как закрытые системы с экзогенно детерминированными, неизменными интересами и идентичностью.

Очевидно, что характеристики сложной системы более сочетаются с характеристиками реальной мировой политики, однако следует учитывать, что исследование мировой политики с использованием аналитической рамки простых

36

систем гораздо более удобно, поэтому и более популярно, чем анализ на основе теории сложности. Но также очевидно, что аналитическая рамка простых систем искажает реальность мировой политики сильнее, чем матрица сложных систем.

Важной особенностью сложных систем является эмерджентность, т.е. несводимость свойств системы к сумме свойств ее компонентов. Процессы на микро- и макроуровне в сложной системе имеют качественные различия. Классическим примером эмерджентности в социальных системах может служить «невидимая рука» рынка, описанная А. Смитом. Каждый отдельный актор на микроуровне сложной системы действует в своих интересах, не заботясь о благе всей системы, при этом на макроуровне возникает системная упорядоченность без присутствия центрального управляющего.

Сложные системы изучает наука о сложных системах. Одним из наиболее известных в России основателей и популяризаторов этой науки был бельгийский физик и химик российского происхождения, лауреат Нобелевской премии по химии 1977 года И.Р. Пригожин37. В науке о мировой политике и международных отношениях эти идеи также наши своих последователей. В 2006 году в свет вышла первая в мире монография, обобщающая имеющийся вклад и возможный потенциал теории сложности в науке о мировой политике и международных отношениях — «Сложность в мировой политике»38, а в 2007 году Е. Кавальски провозгласил появление «сложной теории международных отношений» и начало пятых великих дебатов в ТМО, сторонами которых выступают линейные и нелинейные парадигмы39.

Ключевыми параметрами сложных систем служат: гетерогенность элементов, их взаимозависимость и адаптивность40. Сложная система пребывает в упорядоченном состоянии, когда перечисленные параметры находятся между своими минимальными и максимальными значениями. Элементы системы должны быть в меру разнообразны, взаимозависимы, взаимосвязаны и адаптивны. Мера определяется опытным путем. Однако тенденция одного из трех или всех трех параметров

37

системы к достижению своего минимального или максимального значения будет свидетельствовать об усилении хаотизации системы.

Рассмотрим каждый из выделенных параметров отдельно на примере системы мировой политической экономии.

Разнообразие элементов

Если вся система состоит из функционально одинаковых элементов, она становится сверхуязвимой при изменении среды. Система обладает низкой адаптивностью. Примером гомогенной системы являются посевы монокультур. Появление вредителя, способного поразить данную культуру, может привести к уничтожению всех посевов. К. Уолтц и неореалисты утверждали, что система государств также является гомогенной системой, т.к. государства функционально тождественны. Однако новейшая история международных отношений свидетельствует, что значительные изменения международной среды, связанные с глобализацией, не привели к уничтожению государств. Напротив, многие из них успешно адаптировались к произошедшим изменениям, а некоторые даже стараются стать во главе различных процессов глобализации. Система государств не гомогенна, государства различны, и они образуют функциональные и ресурсные ниши в этой системе, которые повышают адаптивность всей системы как таковой. Однако, если разнообразие элементов возрастет чрезмерно, взаимодействие между ними осложнится, ниши разрушатся и система станет хаотичной. Поэтому упорядоченность сложной системы зависит от умеренного разнообразия ее элементов.

По данному параметру в мировой политике наблюдается тенденция к хаотизации, т.к. разнообразие ее элементов продолжает нарастать. Кроме государств, активную роль в системе играют негосударственные акторы, вплоть до отдельных индивидов. На данном этапе происходит активное образование новых ресурсных ниш в системе мировой политики. К примеру, одной из таких новых ниш является международный рынок услуг в сфере высшего образования.

38

Взаимозависимость элементов

Вторым рассматриваемым параметром является степень взаимозависимости элементов системы. Как и в предыдущем случае, система достигает упорядоченности, если взаимозависимость ее элементов находится на среднем уровне. При минимальной взаимозависимости элементов система утрачивает свою целостность, перестает быть системой, превращаясь в совокупность элементов. В случае высокой взаимозависимости в системе будет наблюдаться склонность к хаотизации в силу двух причин: чувствительность системы к малейшей флуктуации среды и склонность системы к цепной реакции. Так, небольшая флуктуация на микроуровне может запустить цепную реакцию, которая в конечном счете приводит систему к гибели. Примером такой катастрофы могут служить начало первой мировой войны, мировые финансовые кризисы, эпидемии и пандемии. При умеренной взаимозависимости акторов создаваемые ими ниши служат определенными преградами для распространения усиливающейся волны положительной обратной связи. Ниши создают возможности для возникновения негативной обратной связи, которая противодействует цепной реакции, упорядочивая тем самым систему. Например, государства, которые после экономического кризиса конца 1990-х гг. встали на путь накопления финансовых резервов, пострадали в мировом экономическом кризисе 2008–2010 гг. не так серьезно, как государства, которые пошли по пути увеличения внешних заимствований.

Адаптивность элементов (обучаемость)

Адаптивность элементов означает их способность обучаться, перенимать наилучшие практики в системе. В зависимости от степени адаптивности элементов системы выделяют четыре типа поведения системы: статичное, цикличное, хаотическое (чрезмерно чувствительное к первоначальным условиям), сложное41.

Статичное поведение возникает при минимальной способности к адаптации, цикличное поведение возникает при небольшом увеличении в адаптивности, хаотичное — при

39

максимальном уровне, а сложное — при умеренном уровне адаптивности. Сложное поведение имеет цикличную структуру, однако периоды цикла достаточно продолжительны и информационно насыщенны, что осложняет их выявление.

В результате регионализации в современной мировой политике сформировались регионы со своими специфическими политическими практиками и ценностями. Например, в Европейском союзе широко используется открытый метод координации42, который является одной из форм многоуровневого управления. Данный метод пока не перешагнул границы Евросоюза и не утвердился в том же объеме в других регионах и интеграционных группировках43. Принцип открытого метода координации впервые был сформулирован в 2000 г. на заседании Европейского совета в Лиссабоне как способ обеспечения «распространения наилучших практик и достижения наибольшего сближения с целью реализации основных задач ЕС»44.

Открытый метод координации включает в себя четыре основные компонента:

—«определение общего направления (генеральной линии) для Союза в сочетании со специальным графиком реализации целей в краткосрочном, среднесрочном и долгосрочном периодах;

—определение количественных и качественных индикаторов и критериев оценки наилучших мировых образцов, но адаптированных к потребностям различных стран-членов и секторов, как средства сравнения с наиболее успешными практиками;

—трансформация общих европейских целей в национальную и региональную политику с определением специфических целей и мер, учитывающих национальные и региональные различия;

—периодический мониторинг, оценка и взаимооценка, организованные как взаимообучающий процесс»45.

Открытый метод координации представляет собой полностью децентрализованный подход, в который активно вовлечены Сообщество, страны-члены, региональные и местные уровни, а также гражданское общество. Метод применяется

40