Внешняя политика и безопасность современной России - 1 - Хрестоматия - Шаклеина - 2002 - 544

ного мира вызвало, неожиданно для многих, не стремление к единому центру (разумеется, Западу), а как раз противоположное движение — к собственным корням. Именно к этим корням потянулись народы, а не к ООН, — они потянулись не под западную технологическую крышу.

Шанс для другого развития народов Запад фактически дал сам. Модернизация и ее конвейерное производство, «убивающее» как раз то, в чем он сам был так силен, — самостоятельность, инициативность, индивидуализм, творческое начало в труде, поиски оригинального решения — не играют для этих народов большой роли. Оказалось, что конфуциански воспитанная молодежь где-нибудь на Тайване не менее, а более приспособлена к новым обстоятельствам упорного труда. Восточная Азия, иная цивилизация, иной мир, возможно, будут развиваться по своим законам, и Запад им не указ.

Истории еще придется вынести суждение, разумна ли была для Запада широкая помощь населенным китайцами Тайваню, Гонконгу и Сингапуру. За фасадом самой впечатляющей сверхиндустриализации 80–90-х годов китайцы сумели сохранить верность конфуцианско-буддистской культуре, не изменяя своему прошлому, национальным традициям, самоуважению. Возможно, что в данном случае Запад перестарался в противостоянии китайскому коммунизму, приняв его за смертельно опасную форму агрессивной религии. Возможно, Западу придется убедиться, что китайская форма буддизма и конфуцианства, помноженная на современную технологию и менеджмент, — более страшное оружие. В любом случае почти очевиден вывод: Китай начал успешно совмещать передовую технологию со стоическим упорством, традиционным трудолюбием, законопослушанием и жертвенностью обиженного историей населения.

Возможно, что через полтора — два десятилетия Китай и Япония обгонят США по объему ВВП. В Восточной Азии возникает высокотехнологический центр, потенциально опасный для Запада. Если есть Немезида, то она предстанет для Запада в образе Восточной Азии, ибо это единственный регион, получающий шанс в начале XXI в.

Сейчас становится все более очевидным, что впереди мир ожидает далеко не бесконфликтное существование. И если подходить к нему с прежними мерками однозначно классических североатлантических решений, то можно вместо эры общечеловеческих ценностей вступить в полосу планетарной разобщенности.

Примечания:

1См. Хантингтон С. Грядущее столкновение цивилизаций? // «США — ЭПИ», 1994. — № 3, 6; Самуилов С.М. Неизбежно ли столкновение цивилизаций? // «США — ЭПИ», 1995. — № 1, 2.

2Бокль Г.Т. История цивилизации в Англии. — СПб., 1906. — С. 50-57.

3Riсkert H. Lehrbuch der Weltgeschichte in Organisher Darstellung. — Leipzig, 1857. — Bd. l. — S. 96.

4Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. Метод социологии. — М., 1991. — С. 507.

5Шпенглер О. Закат Европы. — Новосибирск, 1993. — С. 216-217.

6Тоуnbee A. Study of History. — Vol. 3. — London, 1934. — Р. 380.

7Тойнби А. Постижение истории. — M., 1991. — С. 96.

8Цит. по: Websteг Ch., Frankland N. The Strategic Air Offensive Against Germany, 1939–1945. — London, 1962. — Р. 7.

В.А. КРЕМЕНЮК

США И ОКРУЖАЮЩИЙ МИР: УРАВНЕНИЕ СО МНОГИМИ НЕИЗВЕСТНЫМИ

Одним из наиболее крупных и фундаментальных вопросов конца XX в. являются взаимоотношения между США и окружающим миром, под которыми понимаются не только и не столько американский внешнеполитический курс, а вся совокупность взаимосвязей, включающая и роль окружающего мира в становлении США, как государства и мировой державы и продолжение его воздействия на американское общество и государство на современном этапе, и обратную связь — от США к окружающему миру.

Учитывая мощь США, их роль в международных отношениях в конце нынешнего столетия, понятно, что в данном случае речь идет о таком сильном влиянии на окружающий мир, которое вряд ли сопоставимо с чем-либо еще. Вопервых, это воздействие последней, оставшейся от эпохи холодной войны сверхдержавы, которая и сейчас ощущает себя таковой и — главное — хочет вести себя как сверхдержава. Во-вторых, мы имеем дело со страной, которая давно, фактически со времен своего образования, привыкла ощущать себя «избранной», «особой», «наиболее любимой богом». В-третьих, США обладают крупнейшей военной силой современности, осуществляя контроль (самостоятельно или через систему союзов) практически над всеми ключевыми регионами мира, а также — благодаря системе космического контроля — над всей планетой. Наконец, США задали темп и вектор движения всему современному миру своей этикой, политическим мышлением, технологическими прорывами, а главное — гласным, публичным и обстоятельным разбором собственных достижений и провалов, на чем учатся (в силу своих способностей) остальные члены международного сообщества.

Где-то в рамках этих отдельных направлений, иногда совпадая с некоторыми из них, а иногда лишь частично затрагивая, существует и развивается внешняя политика США, которую следует рассматривать как концентрированное выражение воли и интересов их правительственной системы по отношению к окружающему миру.

ЕДИНСТВЕННАЯ СВЕРХДЕРЖАВА

Не ставя сейчас вопрос о том, насколько отвечает истине термин «сверхдержава», отметим: утверждение, что «США — единственная сверхдержава», имеет широкое хождение и в официальных заявлениях американской администрации, и в работах специалистов, и в США, и во многих других странах. Практически сразу же после распада Советского Союза был высказан тезис об «однополярном мире» во главе с единственной оставшейся сверхдержавой1.

Этот тезис связан с определенным видением мира. Он свидетельствует

ожелании не замечать происходящих в международных отношениях глубоких

Опубликовано: США*Канада: экономика, политика, культура. — 1999. —

№ 1. — С. 5-19.

перемен, вызванных окончанием холодной войны, идеологической конфронтации, глобального противостояния двух военных механизмов, которые ведут к определенной дезорганизации международной системы, но не в сторону распада, а скорее в сторону перестройки и переоценки существующих в этой системе центров силы и влияния, точек притяжения, границ размежевания. Тезис этот отражает глубокое убеждение в том, что, несмотря на окончание эпохи конфронтации, во всяком случае старой конфронтации между Востоком и Западом, между коммунизмом и свободным миром, отношения между ними остаются основанными на силовой иерархии, на подсчете количества ракет, авианосных соединений, боеготовых дивизий и прочих силовых моментов, жестко определяющих место каждой страны в мировой табели о рангах. Наконец, тезис этот демонстрирует твердое убеждение, что двуполярная модель мира в современных условиях может эволюционировать исключительно в сторону однополярной и что распад двуполярной международной системы в глазах многих политических деятелей США воспринимался только как становление однополярной2.

Утверждение «США — единственная сверхдержава» помимо определенного видения эволюции международной системы содержит еще одну установку — о роли самих США в этой системе. Совершенно очевидно, что эта роль имеет центральный и системообразующий характер: военной силе, политическим и военным союзам, институтам, состоянию экономики и всем остальным сторонам национального могущества США придается исключительное значение как центру нового универсума, как главной оси мироздания. По-своему это даже преподносится как появление однозначной и прямой взаимозависимости между Соединенными Штатами, их интересами и состоянием, с одной стороны, интересами и состоянием окружающего мира — с другой. Этакий своеобразный национальный эгоцентризм, уравнивающий США и остальной мир в качестве одинаковых величин, а может быть, даже и с преимуществом в пользу первых.

Из этих двух центральных постулатов делаются и соответствующие выводы. Во-первых, об основах стабильности современной системы и ее жизнеобеспечении: ее жизнеспособность и деятельность объявляются производными от состояния американских ресурсов, политической воли и интеллекта. Разумеется, это прежде всего означает усиление степени ответственности США и их политического механизма, о чем творцы американской политики, безусловно знают3. Однако в более общем плане это говорит о том, что роль и значение США в современном мире достигают того же уровня, который имели метрополии бывшего колониального мира для своих империй: там, в тех условиях, эти роль и значение действительно имели исключительный характер, они задавали и целостность всего образования, и ритм его жизнедеятельности, и вектор движения. США по сути дела добились того же, но уже в планетарном масштабе.

Во-вторых, выводы из концепции «единственной сверхдержавы» определяют также объем и содержание функций этой державы в современном мире и ответных обязанностей этого мира перед ней. На США и их союзников возлагается ответственность за поддержание общей международной стабильности, в связи с чем возник глубокий кризис в отношении Вашингтона к ООН.» Если раньше, в условиях многополярного мира после окончания второй мировой войны, когда существовали пять приблизительно равных великих держав (СССР, США, Великобритания, Франция и Китай), или даже в ус-

ловиях двуполярного мира, когда из числа великих держав выделились две сверхдержавы (СССР и США), ООН могла выступать в качестве дополнительного механизма к двусторонним механизмам согласования их интересов, то в условиях однополярного мира ситуация меняется: нет нужды согласовывать с кем бы то ни было свои интересы, а следовательно, не нужен и механизм Совета Безопасности ООН4.

В-третьих, в рамках этой концепции стали меняться, и довольно радикально, отношение к использованию силы в международных отношениях и готовность ре использовать. Исчез вынужденный контроль над собственными же планами и амбициями, существовавший в годы холодной войны в связи с опасностью противодействия другой стороны или эскалацией цены применения силы до неприемлемого уровня. Окрепло представление о своих возможностях как о стержневом механизме поддержания международной безопасности, права и ценностей с помощью авиационно-ракетных ударов, десантов спецназа и поставок вооружений. В противовес временам холодной войны, оказалось, что применение силы не просто оправданно, но и целесообразно, а также полезно, — естественно, силы американской и против не-американцев, а не наоборот. «Наоборот» по-прежнему осуждалось как «отсталость» и «варварство», как нарушение «международных норм и стандартов»5.

В-четвертых, концепция «США — единственная сверхдержава» связана и с продолжением углубления раздела стран на друзей и недругов Америки. Со времени начала холодной войны система взаимоотношений США с другими государствами была довольно разнообразной: союзнические связи, партнерство, дружественные, нейтральные отношения, холодность, безразличие, враждебность. Но все это при известном, хотя и трудно усваиваемом принципе уважения к суверенитету других, потому что всегда была еще одна страна, которая могла утешить всех обиженных, не понятых и не принятых Вашингтоном, как это случилось с Кубой, Северным Вьетнамом, Ираком. Ливией и т.д. После окончания холодной войны ситуация упростилась: перед каждым из государств возник вопрос о том, какие отношения строить с США — дружественные или нет? А «еще одной страны», к которой в случае чего можно было бы обратиться за помощью, уже нет в природе. Таким образом, мир становится все более одномерным: не проамериканским или просоветским, а либо проамериканским, либо антиамериканским. Совсем иная альтернатива, совсем иные подходы.

Наверное, можно было бы найти еще немало нюансов и аспектов концепции «односверхдержавности» США, но суть дела от этого вряд ли изменится. Ясно, что возникшая как естественная реакция на разрушение одного из «столпов» биполярного мира идея о том, что мир становится однополярным, повлекла за собой значительно более глубокие и неоднозначные выводы, чем можно было предположить. Стало понятно: помимо совершенно новых схем построения «мира по-американски», что само по себе может означать его сильнейшую дестабилизацию и даже повышение конфликтного потенциала, поскольку «мир поамерикански» остается глубоко чуждым целым группам стран другой цивилизации — с иным менталитетом и иной историей (исламской, индуистской, буддистской и т.д.), эта концепция предлагает Соединенным Штатам довольно соблазнительную, хотя и опасную, приманку — в виде кажущихся реальными имперских или, скорее, неоимперских амбиций.

Разумеется, речь идет не просто об амбициях определенной группы политиков, которые могут оказывать большое влияние на становление американской внешней политики, а могут никакого влияния не оказать вовсе. Дело в ином. При возникновении идеи однополярного мира и «единственной оставшейся сверхдержавы» возникает совершенно естественное и логичное ее продолжение в виде специфических схем мирового порядка, его правил и норм, механизмов, движущих сил и контрольных средств. И с этой точки зрения идея «единственной сверхдержавы» предполагает возникновение своеобразного американоцентристского мира, в котором США будут и задавать темп развития всей совокупности современных государств, и обеспечивать его стабильность, и смазывать трущиеся детали, и устранять поломки и дефекты. Никто инойэтого делать не будет.

Американская духовная и политическая традиция в принципе это приемлет. Если внимательнее почитать труды таких известных американских «глобалистов», как президенты Т. Рузвельт, В. Вильсон, Ф.Д. Рузвельт, Дж. Кеннеди, Дж. Картер, то в них можно найти элементы желания «исцелять» грехи Старого Света, «спасать» невежественных аборигенов других стран и континентов, взять на себя функцию просвещения остального мира и руководства им6. Немаловажную роль в развитии этого механизма сыграла активная деятельность американских просветительских и миссионерских обществ в странах Азии, Африки и Океании. Даже в сегодняшней России и в других постсоветских странах можно наблюдать рвение американских миссионеров, получающих огромную поддержку от своего государства.

Но, не говоря уже о том, что деятельность такого рода, даже когда она сопровождалась известной финансовой и материальной помощью, вызывала трения между США и странами, осчастливленными их вниманием, при анализе этой формы взаимодействия США с остальным миром всегда возникал вопрос: насколько далеко в своем мессианизме могут они пойти? Ведь мессианизм, с одной стороны, может очень легко и просто довести дело до насилия, когда навязывание американских рецептов становится источником конфликта,

вкотором США готовы дойти даже до внедрения демократии с помощью бомбежек. С другой — деятельность такого рода способна вызвать иллюзии и сверхожидания, особенно у тех, на кого она направлена. И если на каком-то этапе Вашингтон считает, что он не может и не должен продолжать «осчастливливать» какую-то страну, это вызывает резкий всплеск антиамериканизма вследствие естественного разочарования. Примером могут служить постсоветские новые государства.

Таким образом, при оценке перспектив новой международной системы,

вкоторой США превращаются в своего рода глобальную метрополию, возникают и вопросы, и сомнения, которые в практической политике обретают форму антиамериканизма и недоверия к США, нежелания воспринимать их лидерство. Следовательно, дело переходит из плоскости восприятия и идейных споров в плоскость практической политики и начинает вовлекать в качестве соучастников или объектов миллионы людей в разных странах. В связи с этим, чтобы укрепить силу и притягательность идеи «единственной сверхдержавы» — плода умственных упражнений интеллектуалов, которая чужда и непонятна миллионам, в дело идут миротворчество и мифотворчество, где у США достаточно сильные позиции.

«ХРАМ НА ХОЛМЕ»

В международной системе, которая могла бы сформироваться на основе концепции «единственной сверхдержавы» или «однополярного мира» (что по существу одно и то же), имеется опасность формирования своего рода асимметрии: полюс могущества против остального мира, иными словами — квазиимперской системы планетарного масштаба, активно способствующей скоплению нового взрывчатого материала вследствие недовольства тех, кто попал в число подданных новой империи, а не в число ее правителей. Чтобы разрешить такого рода ситуацию и избежать конфликта, необходима не только какая-то глобальная договоренность между «квазиметрополией» и мировым сообществом, оформляемая в виде норм международного права, «правил поведения», создания разнообразных международных режимов и т.п., но и определенная мягкость, уступчивость этой метрополии, чего обычно достигают либо за счет силы, либо путем воздействия на совесть — средства не столь убедительного, но все же действенного и, как показывает история, неизмеримо более долговременного, чем самая мощная сила.

Но с Соединенными Штатами в этом вопросе возникает дополнительная проблема. Еще со времен своего колониального прошлого, а тем более на этапе независимого развития в США весьма сильными оказались элементы нарциссизма, самолюбования, воплотившегося в теорию «избранности», в общеамериканскую веру в «храм на холме», в «новый Сион». Сила этого элемента американской идеологии не просто в вере в исключительность США. Сама по себе эта болезнь не новшество и не чисто американское изобретение; практически все нации, претендовавшие на какое-то заметное место в истории, прошли через этап самолюбования и, к счастью для их нынешних жителей, оставили его далеко позади. Это испытывали и римляне, и немецкие фашисты, и представители многих других народов и движений, заражавшиеся вирусом национального эгоизма и самолюбования вследствие доминирования веры в собственную исключительность.

Сила американского нарциссизма — в его слиянии с религиозными мотивами, в сочетании типичных для страны, добившейся заметных успехов в развитии, элементов национальной гордости с глубокой убежденностью в том, что американский народ, его общество и государство несут на себе отпечаток особой «божьей милости», выполняют особое «божественное предначертание». Комплекс верований в «божественное предначертание» США сложился фактически одновременно с идеологией освобождения и независимости североамериканских колоний от британского господства и с тех пор служит не просто моральным ориентиром американской мысли, но и укрепляется по мере усиления США и их международной роли7. К настоящему времени этот комплекс получил завершенную форму и вошел в качестве интегрального элемента в официальную идеологию, в политические установки и лозунги, в литературу, искусство, повседневность.

Сам процесс постепенного вовлечения США в мировую политику, процесс очень неровный, зигзагообразный, с элементами попятного движения в сторону изоляционизма, во многом происходил под непосредственным воздействием теории «божественного предначертания». На первых этапах становления США как независимого и суверенного государства влияние этой теории больше сосредотачивалось на проблемах построения справедливого и достойного общества, идеала свободы и демократии, «храма на холме», который должен был са-

мим фактом своего существования подтвердить мысль о возможности построения «царства божия» на земле и послужить как примером для других, так и притягательной силой, магнитом для миллионов страждущих и ищущих счастья за пределами своих стран. А позже, уже в XX в., эта теория стала все больше обосновывать стремление США к тому, чтобы занять исключительное место в системе международных отношений

На нынешнем, весьма уникальном для США этапе развития теория «божественного предначертания» играет совершенно особую роль. Она не просто закрепляет представления о «единственной сверхдержаве», об однополярном мире, возглавляемом США. Она превращает эти представления в догмат веры, в императив, отхода от которого не приходится ждать ни от одной серьезной политической силы, ни от одного института государственной власти. Происходит слияние весьма типичных американоцентристеких представлений о современном мире и международных отношениях с весьма стойкими религиозными стереотипами, и результатом этого процесса становятся твердые установки для политического курса, который сейчас звучит как «глобальное лидерство». Все это, вместе взятое, образует идейную, концептуальную основу взаимодействия между США и окружающим миром.

В чем же состоит значение этой основы? Во-первых, установка на лидирующую роль США, на их превращение в «единственную и естественную» сверхдержаву получает дополнительное и весьма действенное подтверждение, особенно для стран христианского мира, исповедующих ту же религию, что и американцы (а если учесть потрясающий политеизм американского общества, в целом активно поддерживающего идею «богоизбранности» США, то ясно, что отклик на американское «лидерство» звучит в сердцах не только христиан разных толков, но и у сторонников других религий).

Во-вторых, при такой постановке вопроса упрощается решение извечных вопросов: «кто прав?» и «кто виноват?» Богоизбранная страна не может быть неправа по предопределению. Поэтому в глазах сотен миллионов своих сограждан и жителей планеты правительство США не просто правильно поступает, но его действия несут отпечаток божественной правоты.

В-третьих, «богоизбранность» Соединенных Штатов создает известную дистанцию между ними как лидером, пусть и демократичным, но все же возвышающимся над другими («первый среди равных»), и основной массой зависимых стран, делает проблему «лидерства» не привилегией США, а их «долгом» перед Богом и людьми. «Богоизбранность» тем самым ограждает Соединенные Штаты как от критики по поводу их имперских претензий, так и от упреков в незнании, непонимании других стран, их традиций, их особенностей. В то же время «божественное предначертание», или «богоизбранность», позволяет во многом безболезненно решать вопросы и с внутренней оппозицией, и с противниками активизма во внешнем мире.

Таким образом, теория «божественного предначертания», о которой достаточно много писалось и в нашей, и в зарубежной литературе8, решает, как минимум, две задачи внешнеполитического курса: 1) обоснование претензий на «глобальное лидерство» в дополнение к целому ряду более материальных соображений (военное присутствие за рубежом, система блоков и союзов, позиции американских ТНК в мире, контроль над наиболее богатыми регионами и коммуникациями и т.п.); 2) придание всей системе взаимосвязей между США и ок-

ружающим миром своеобразной мистической оболочки, состоящей из совокупности религиозных мифов. В какой-то степени это, конечно же, ставит США в оппозицию к Ватикану, имеющему гораздо больше оснований говорить о своей «божественной миссии». Но поскольку у Ватикана нет в дополнение к золоту и моральному авторитету ядерного оружия, авианосных соединений и боеготовых дивизий, то, как политический конкурент, он может не учитываться в планах и расчетах Вашингтона.

Было бы, однако, неправильно видеть во всем комплексе идей «божественного предначертания» лишь негативные, квазиимпериалистические мотивы и настроения. Ведь сама идея «земли обетованной» и в Библии, и в человеческой истории возникла как результат веры в чудо, в то, что в мире насилия и бесправия, голода и болезней найдется наконец-то уголок, где утратят действие законы Каина, тирания силы, что где-то там, «за горизонтом», человечество еще ждут светлые времена и чудные земли. И тот факт, что Америка для многих беглецов из Старого Света, из мира насилия и бесправия стала именно таким заповедным уголком, уже сыграл драматическую роль, а возможно, сыграет еще большую. И именно на этой безумной, отчаянной надежде миллионов строят свою политику и свой имидж Соединенные Штаты.

Этот имидж подкреплен солидной материальной базой в виде многолетних программ зарубежной помощи США, сыгравших весьма заметную роль в сглаживании последствий второй мировой войны, развала колониальных империи, возникновения угрозы различных нехваток в разных регионах мира. Кроме того, если уж судить о последствиях американской политики в мире, нельзя не вспомнить об успехах экономического и социального развития оккупированных американскими войсками после окончания второй мировой войны Японии и Германии, Южной Кореи и Тайваня, Филиппин, а также стран, попавших в число получателей американской помощи в 50-е годы: Таиланда, Малайзии, Сингапура, Марокко. Наконец, надо вспомнить и о группе стран, получивших от США основной толчок в экономическом развитии; это страны Западной Европы, Латинской Америки, Ближнего и Среднего Востока. Одним словом, тезис о «божественном предначертании» был подкреплен определенной экономической политикой США, результаты которой сегодня пожинает Вашингтон.

КТО КОМУ И ЧТО ДОЛЖЕН?

Миф о богатстве США, об их благодеяниях для остального мира стал настолько расхожим и распространенным, что мало кто пытается поставить вполне законные и правильные вопросы: а насколько он отвечает реальности? Действительно ли США начиная с времен второй мировой войны постоянно выступали в роли спасителя остального мира, главного источника помощи для нуждающихся стран? Вопросы более чем уместные, так как для людей, знающих американскую политическую систему, нравы американского общества, дух американского индивидуализма, представляется крайне сомнительной установившаяся репутация США как источника бескорыстной помощи, как благодетеля человечества.

Пропагандистски этот образ, конечно же, согласуется с образом «храма на холме», с идеями «божественного предначертания», хотя эти идеи говорили и говорят о значительно более широком спектре воздействия США на окружающий мир — сначала моральное, интеллектуальное воздействие и только потом

уже материальное. Тем не менее для разоренных войной стран Европы и Азии американская помощь продовольствием, горючим, поношенной одеждой сыграла ключевую роль в создании мифа о богатой и доброй Америке. В свою очередь этот миф в огромной степени способствовал расширению сферы влияния США, поскольку позволил, в отличие от традиционных для международных отношений каналов воздействия по государственной линии (военной, политической) и по линии экономики, подключить каналы воздействия на умы и сердца простых людей (что было оформлено как специальная сфера политического воздействия

вгоды войны США во Вьетнаме) и сделать это воздействие средством эффективного давления на правительства соответствующих стран.

После закона о ленд-лизе, принятого в 1940 г, США оказали существенную помощь воюющим против «держав оси» странам: с 1941 по 1946 г. она оценивается

вобщую сумму около 12 млрд. долл. Помощь на основе закона о ленд-лизе предоставлялась и после окончания второй мировой войны вплоть до начала действия «4- го пункта» программы Трумэна о помощи Турции и Греции, а также ряду других стран до принятия «плана Маршалла» в 1949 г. Затем помощь США осуществля-

лась на основе закона «О взаимном обеспечении безопасности» (1953–1961 гг.), а после этого — на основе закона «Об иностранной помощи» (1962–1980 гг.) 9. После 1980 г. программы помощи США зарубежным государствам продолжались на ос-

нове закона «О международном развитии» (1979 г.). В целом за период 1946– 1994 гг. помощь США зарубежным странам составила 440 млрд. долл.10.

Цифры безусловно впечатляющие. Кроме того, Соединенные Штаты впервые в практике международных отношений ввели материальную и финансовую помощь другим странам в сферу политики, в сферу взаимодействия как с правительствами, так и с народными массами других стран, сделав серьезнейшую заявку и на моральное лидерство и на то, чтобы превратиться в объект обожания со стороны многомиллионной аудитории. Под влиянием США Великобритания, Франция, Германия, скандинавские страны, стали разрабатывать свои программы помощи бедным и отсталым народам. А за ними потянулся и Советский Союз, принявший вызов со стороны США, несмотря на потрясающую бедность своего населения, и решивший противопоставить американской благотворительности пролетарскую солидарность.

Главным итогом этого процесса в отношениях между США и многими странами мира стало формирование и цементирование образа США как бескорыстного благодетеля, как страны, богатой, но тем не менее доброй и великодушной по отношению к беднякам. Философы и социологи наверное еще будут исследовать этот феномен, когда впервые в человеческом обиходе и практике богатство стало ассоциироваться не с высокомерием и жадностью, не с эгоизмом и жестокостью, а, наоборот, с добротой, мягкостью, заботой о ближнем. Соединенные Штаты добились того, что о них заговорили миллионы обездоленных как о своей мечте и надежде, как о «земле обетованной», как о стране, сражающейся со злом (в виде германского фашизма, японского милитаризма или советского коммунизма), как о стране, добившейся высочайших вершин и благосостояния населения и готовой поделиться ими с другими. Последний элемент составлял особо важную часть внешнеполитической программы демократов — от Кеннеди до Картера, хотя и весьма съежился при Клинтоне.

Тем не менее в целях поддержания баланса оценок и анализа, данная сторона связей США с окружающим миром должна быть уравновешена исследова-

нием другой — притока в США финансовых, материальных, духовных, интеллектуальных и прочих ресурсов со всего мира, превращения этой страны в наиболее крупного потребителя ресурсов планеты и ее населения. Нельзя ни на минуту забывать, что США, как и Канада, страны Латинской Америки, Австралия и Новая Зеландия, представляют собой особый тип государства — открытую и заселенную европейцами (а уже за ними — африканцами и азиатами) колонию. Поэтому с самого начала своего существования в качестве осваиваемой европейцами территории Соединенные Штаты были и оставались в течение длительного времени страной — «паразитом», новообразованием, обществом, выросшим на традициях и достижениях, деньгах и знаниях Старого Света.

Вплоть до сегодняшнего дня благополучие и богатство Америки пополняются главным образом за счет двух источников— за счет внешнего мира и за счет американского управленческого гения. И вряд ли кто из исследователей и специалистов может дать правильный и аргументированный ответ на вопрос о том, какой же из этих источников сыграл определяющую роль в становлении Соединенных Штатов в качестве богатейшей и наиболее развитой страны мира. Причем вопрос этот отнюдь не праздный и стоящий довольно близко к рассматриваемой проблеме, если даже столь дружественно настроенный к США деятель, как премьер-министр Японии, в минуту раздражения упрекнул американцев в «лености», и «неумении работать», намекая, видимо, на то, что все их богатство имеет иностранное происхождение и присвоено Соединенными Штатами по праву силы11.

Но какие бы комментарии по поводу источников американского экономического могущества ни делали отдельные политики, никак нельзя пренебречь тем фактом, что созданная десятилетиями упорных усилий благостная картина «богатой и счастливой» Америки, удаленной от очагов войн и конфликтов двумя океанами и традициями свободы и демократии, призывающей человечество на цоколе статуи Свободы прийти и утешиться в этом «храме», сыграла огромную роль в качестве рекламного щита, зазывающего в США свободные капиталы, неудовлетворенную энергию, непризнанные таланты. Столетиями начиная с XVII в. плыли в США все, кому по разным причинам надоел или был противопоказан Старый Свет, перебирались деньги и технология, рабочие руки и творческие таланты. Во времена европейских кризисов, будь то наполеоновские или мировые войны, преследования евреев нацистами или погромщиками, аграрное перенаселение или что-то еще, поток эмигрантов в США, везущих туда не только свои семьи, но и таланты, знания, деньги, разбухал, превращался в громадный прилив.

Возможно, это покажется банальным, но повторю: от всех европейских кризисов США только выигрывали — и по большому счету, и по малому. Неспроста один из наиболее радикальных критиков американской внешней политики, Гэбриел Колко, в свое время написал, что экономические успехи США он объясняет не столько какими-то особенностями американского экономического гения, сколько уничтожением европейскими державами своей экономики в ходе многочисленных войн, включая две мировые12. Процесс этот продолжается и в настоящее время, хотя, может быть, роль Европы в качестве источника американского могущества несколько снизилась, возросла роль Азии и других стран бывшей колониальной периферии. Великобритания сохраняет место ведущего зарубежного инвестора в США, но все же деньги из арабских стран, стран Азиатско-тихоокеанского региона, даже из ряда стран Африки занимают все более заметное место среди зарубежных инвестиций, действующих в американской экономике.