Sistema_logiki_sillogicheskoy_i_induktivnoy_Mill

§ 1. У писателей по логике совершенно утвердился обычай начинать свои сочи­ нения некоторыми общими замечаниями (по большей части, правда, довольно скуд­ ными) относительно терминов и их раз­ новидностей; а потому от меня (так как я только следую установившемуся обычаю), вероятно, не потребуют столь подробно­ го изложения причин, побуждающих меня начать с учения о терминах, какое при­ шлось бы дать тому, кто отступил бы в этом отношении от традиции.

И действительно, соображения, на ко­ торых основывается этот обычай, слиш­ ком очевидны, чтобы стоило их доказы­ вать по всем правилам и формам. Логи­ ка есть часть искусства мышления, а язык, очевидно (и с этим согласны все мыслите­ ли), представляет собой одно из главней­ ших орудий или пособий мысли. И вся­ кое несовершенство орудия или способа его употребления здесь — может быть, бо­ лее, чем где-либо — путает и мешает делу и уничтожает всякое доверие к его резуль­ татам. Ум, не усвоивший себе предвари­ тельно значения и правильного употреб­ ления различных родов слов, будет в сво­ их попытках изучения методов философ­ ского мышления похож на человека, ко­ торый захотел бы сделаться астрономомнаблюдателем, не научившись предвари­ тельно приспособлять фокусное расстоя­ ние своих инструментов к целям отчетли­ вого вйдения.

Рассуждение, или умозаключение, — главный предмет логики — обычно совер­ шается через посредство слов, а в запу­ танных случаях и не может совершаться иначе; а потому тот, кто не освоился впол­ не с значением и употреблением слов, бу­ дет, вероятно и даже почти несомненно, рассуждать и умозаключать неправильно.

И авторы сочинений по логике чувствова­ ли, что прежде всего надо устранить этот источник заблуждений, что надо приучить читателя не употреблять стекол, искажа­ ющих предметы, что надо заставить его пользоваться лишь такими, которые при­ годны для своей цели, которые не затруд­ няют, а помогают вйдению; они понимали, что без этого читатель не будет в состо­ янии сколько-нибудь успешно воспользо­ ваться остальной частью их учений. Пото- му-то изучение языка, поскольку оно мо­ жет предохранить от ошибок, связанных с его употреблением, и считалось всегда необходимой подготовкой к занятиям ло­ гикой.

Однако есть и другое, еще более важ­ ное основание к тому, чтобы логик начи­ нал с рассмотрения значения имен: без такого изучения он не может исследовать смысла предложений, а такое исследова­ ние — настоящее преддверие логики.

Предметом логики, как мы определи­ ли его во Введении, служит изучение того, каким образом приобретаем мы ту (боль­ шую) часть нашего знания, которая не про­ исходит прямо из интуиции, а также иссле­ дование того, по каким признакам можем мы отличать — среди не очевидных не­ посредственно положений — доказанные от недоказанных, достоверные от недо­ стоверных. Из числа разного рода вопро­ сов, представляющихся нашему уму, часть решается непосредственным сознанием, остальные же получают ответы лишь кос­ венно очевидные, если только получают их вообще. Логика и занимается имен­ но последнего рода вопросами. Однако еще ранее изучения способа решения та­ ких вопросов нам надо исследовать, ка­ кого рода проблемы стоят вообще перед нами, какие вообще вопросы мыслимы, ка­

ковы те исследования, на которые челове­ чество получило уже ответы или, по край­ ней мере, надеется, что может их полу­ чить. Этот-то пункт и выясняется всего лучше рассмотрением и анализом пред­ ложений1.

§ 2. Ответ на всякий возможный вопрос выражается в виде предложения, или по­ ложения2. Все, в чем мы уверены или что мы отрицаем, если это выразить в словах, должно принять форму предложения; все истины, все заблуждения суть предложения

ито, что принято неточно и отвлеченно называть «истиной», есть просто истинное предложение — точно так же, как заблуж­ дение есть ложное предложение. Потому тот, кто знает содержание всех возмож­ ных предложений, знает и все вопросы, какие могут возникнуть, знает все, с чем люди могут быть согласны и что они мо­ гут отрицать. Сколько может быть предме­ тов исследования? скольких родов могут быть суждения? сколько может быть ви­ дов предложений, имеющих значение? — все это только различные формы одного

итого же вопроса. Раз, следовательно, объ­ ект всякой уверенности, всякого исследо­ вания выражается в виде предложения, — значит, основательный разбор предложе­ ний и их разновидностей должен выяс­ нить нам, какого рода вопросы ставило себе человечество и в чем оно, по сущ­ ности ответов на эти вопросы, находило возможность быть уверенным.

Уже по первому взгляду на предло­ жение видно, что оно образуется из со­ единения двух имен. Согласно обычному, простому, но для нашей цели достаточно­ му определению, предложение есть рече­ ние, в котором что-нибудь утверждает­ ся или отрицается относительно чего-

нибудь другого; так, в предложении «золо­ то желто»> качество желтого утверждается относительно некоторого вещества, золо­ та. В предложении «Франклин не родил­ ся в Англии» факт, обозначаемый слова­ ми «родился в Англии», отрицается отно­ сительно человека — Франклина.

Каждое предложение состоит из трех частей: подлежащего, сказуемого и связ­

ки. Сказуемое есть имя, обозначающее то, что утверждается или отрицается. Подле­ жащее есть имя, означающее то лицо или тот предмет, о котором что-либо утвер­ ждается или отрицается. Связка есть знак утверждения или отрицания; она заставля­ ет слушателя или читателя отличать пред­ ложение от всех других видов речи. Так, в предложении «Земля (есть) кругла» ска­ зуемым служит слово кругла, обозначаю­ щее утверждаемое или «сказываемое» ка­ чество; слово Земля, указывающее на пред­ меты, относительно которого это качество утверждается, составляет подлежащее; сло­ во есть, служащее знаком связи между под­ лежащим и сказуемым и показывающее, что одно из них утверждается относитель­ но другого, называется связкой.

Если мы оставим пока в стороне связ­ ку, о которой нам еще много придется го­ ворить впоследствии, то каждое предло­ жение будет состоять, по крайней мере, из двух имен: оно будет представлять со­ бой то или другое соединение двух назва­ ний. Таков первый результат нашего ис­ следования. Отсюда очевидно, что во вся­ кий, даже самой простой акт уверенности должен входить не один предмет, не од­ но имя, а по крайней мере два, и значит (так как имена должны быть именами че­ го-нибудь) два именуемые ими предмета.

Большая группа мыслителей сказала бы здесь: две идеи, и тем порешила бы вопрос. Эти мыслители заявили бы, что как под­ лежащее, так и сказуемое суть названия, или имена идей (как, например, идеи зо­ лота и идеи желтизны) и что акт уверенно­ сти, всецело или отчасти, состоит (как это часто и утверждали) в подведении одной идеи под другую. Но мы пока еще не име­ ем права высказать такого утверждения, и решение вопроса о том, правильно ли оно изображает разбираемое нами явле­ ние, есть дело дальнейшего исследования. Сейчас мы должны довольствоваться уста­ новлением того факта, что во всяком акте уверенности мы тем или другим способом сознаем два предмета, что ни в одном ре­ шенном или только предложенном вопро­ се не может быть менее двух отдельных предметов мысли, все равно — материаль­

ных или умственных; о каждом из этих предметов в отдельности можно составить себе понятие, но нельзя быть в нем одном уверенным или неуверенным.

Положим, я говорю слово «солнце». Оно имеет известное значение и вызывает не­ которую идею в уме моего слушателя. Но если я спрошу его: «правда ли это? уве­ рен ли он в этом? верит ли он этому?» — он не будет в состоянии дать никакого ответа: тут нет еще ничего, с чем бы можно бы­ ло согласиться или не согласиться. Но ес­ ли я затем из всех возможных утвержде­ ний относительно солнца выскажу хотя бы то, в котором, самом по себе, менее всего отношения к каким бы то ни было дру­ гим предметам, — если я скажу, положим: «солнце существует», то у нас будет уже нечто такое, с чем можно согласиться, че­ му можно поверить. Но здесь как раз и бу­ дет уже не один, а два отдельных предмета мышления: солнце и существование. И ни­ как нельзя сказать, чтобы второй из этих объектов мысли — существование — со­ держался в первом, так как солнце можно представить себе уже более не существу­ ющим. Слово «солнце» не передает всего того значения, какое имеет предложение «солнце существует» — так же, как выра­ жение «мой отец» не значит «мой отец су­ ществует (жив)», так как он, может быть, уже умер, — так же, как сочетание «круглый квадрат» не подразумевает существования такой фигуры, так как ее на самом деле нет и быть не может. Говоря «солнце», «мой отец», «круглый квадрат», я не приглашаю слушателя верить или не верить чему бы то ни было, и действительно, акта уверенно­ сти, положительного или отрицательного,

в этом случае не бывает. Напротив, когда

яговорю «солнце существует», «мой отец существует (жив)», «круглый квадрат суще­ ствует», я ожидаю согласия, — и относи­ тельно первого из этих трех положений

ядолжен получить его непременно, отно­ сительно второго — смотря по тому, что есть на самом деле; третье же будут, ко­ нечно, отрицать.

§ 3. Таков первый шаг наш в анализе про­ цесса уверенности, и как он ни очевиден,

его нельзя считать неважным. Только его мы и находим возможным сделать без пред­ варительного рассмотрения языка; а раз мы попробуем идти далее по этому пути, т. е. глубже анализировать смысл предло­ жений, нам тотчас же придется заняться разбором значения имен. Действительно, каждое предложение состоит из двух имен и утверждает или отрицает одно из них относительно другого; а то, что приходит нам в голову, когда мы одно имя утвер­ ждаем или отрицаем относительно друго­ го, зависит от значения этих имен, так как утверждение или отрицание относит­ ся именно к тому, что эти имена обозна­ чают, а не только к ним самим. Поэтому здесь мы имеем еще новый повод предпо­ слать нашему исследованию разбор зна­ чения имен и вообще отношения меиоду именами и обозначаемыми ими вещами.

На это нам могут возразить, что зна­ чение имен может выяснить нам только те мнения о вещах (быть может, неоснова­ тельные и вздорные), какие составило се­ бе человечество; что предмет философии есть истина, а не мнение; что философ должен обращать внимание не на слова, а на самые вещи, должен допытываться, какие вопросы можно ставить относитель­ но вещей и какие можно на них получать ответы. Такой совет (которому все равно никто не в состоянии следовать) равняет­ ся на деле увещанию отказаться от плодов работы всех предшественников и вести де­ ло так, как если бы наш исследователь был первым, кто обратил на природу свой ис­ пытующий взгляд. Действительно, велик ли будет объем предметного знания у любого человека, если исключить из него все, что им усвоено на основании слов других лю­ дей? Но даже и после того как он усвоит все, чему обычно научаются от других, бу­ дет ли у него достаточный запас понятий, чтобы на основании их можно было соста­ вить тотрациональный перечень (catalogue raisonne) вещей, какой дает нам совокуп­ ность понятий всего человечества?

Действительно, во всякий перечень, во всякую классификацию предметов, ес­ ли не основываться на их названиях, вой­ дут, конечно, только те предметы, кото­

рые наблюдались самим автором перечня; но даже и в таком случае все-таки при­ дется доказывать, при помощи последую­ щего рассмотрения имен, что в этом пе­ речне не пропущено ничего существенно­ го. Напротив, начав с названий и подходя к предметам через них, мы сразу развер­ тываем перед собой список всех различий, установленных между вещами не тем или другим отдельным наблюдателем, но все­ ми ими вместе. При этом, конечно, может (да и должно) оказаться, что человечество без нужды образовало в некоторых груп­ пах предметов слишком много подразделе­ ний, вообразив действительные различия

там, где все дело ограничивалось только разницей в названиях. Но мы не имеем права установить это, как факт, с самого начала; мы должны начать все-таки с изу­ чения различий, установленных популяр­ ной речью, и уменьшать перечень видов всего существующего лишь в том случае, если некоторые из этих различий окажут­ ся, при ближайшем рассмотрении, несуще­ ственными. Но прямо с начала наложить на факты ярмо теории, самые основания которой еще будут обсуждаться на одной из дальнейших ступеней исследования, — на это не имеет права согласиться, конеч­ но, ни один логик.

§ 1. «Имя, — говорит Гоббс2, — есть про­ извольно выбранное слово, назначение ко­ торого — служить знаком для возбуждения в нашем духе мысли, подобной какой-ли- бо прежней; будучи произнесено при дру­ гих людях, имя может показать им, какая мысль была3 перед этим в уме говоряще­ го». Это простое определение имени как слова (или группы слов), имеющего дво­ якое назначение: напоминать нам самим

онаших прежних сходных мыслях и со­ общать их другим, не имеет, по-видимому, исключений. В действительности, имена исполняют и много других назначений, но все это вырастает и является уже как результат только что указанных их функ­ ций. Это выяснится для нас ниже, в соот­ ветствующем месте.

Что же такое имена? Названия ли это вещей или же наших идей о вещах? Кото­ рое из этих двух мнений правильнее? Пер­ вое есть обычная точка зрения; последнее принадлежит некоторым метафизикам, ко­ торые думали, что, принимая его, они дела­ ют очень важное различение. Последнего мнения держался, по-видимому, и только что цитированный знаменитый писатель. «Но так как, — продолжает он там же, — имена, соединяемые в речи, суть, как ска­ зано в определении, знаки наших поня­ тий, то очевидно, что они не суть знаки самих вещей; ибо тот факт, что слово ка­ мень должно служит знаком камня, можно понять только так: слышащий эти звуки заключает, что произносящий их думает

окамне».

Если этим хотят сказать просто то, что имя напоминает нам и сообщает слушаю­ щему только понятие, а не самый предмет, то, конечно, это неоспоримо. И тем не ме­ нее, есть достаточное основание держать­ ся обычного взгляда и считать (как это, на самом деле, делает и Гоббс в других

местах) слово солнце названием солнца, а не нашей идеи о солнце. Действитель­ но, названия имеют целью не только за­ ставить слушающего представить себе то, что мы представляем, но и сообщить ему,

вчем именно мы уверены. Поэтому, когда

яупотребляю для выражения своей уве­ ренности то или другое имя, моя уверен­ ность касается самого предмета, а не моей идеи о нем. Так, когда я говорю: «солнце есть причина дня», — я разумею не то, что моя идея солнца есть причина моей идеи дня или возбуждает во мне идею дня или, другими словами, что мысль о солнце за­ ставляет меня думать о дне. Вовсе нет...

яразумею здесь то, что известный физи­ ческий факт, который называется присут­ ствием солнца (и разлагается в последнем анализе на ощущения, а не на идеи) явля­ ется причиной другого физического фак­ та, называемого днем. Таким образом, сло­ во следует считать названием того, что мы имеем в виду, говоря о чем бы то ни бы­ ло, — того, о чем мы хотим сообщить све­ дение, когда пользуемся данным словом. Поэтому в настоящем сочинении именами, или названиями, я буду обозначать всегда имена самих вещей, а не только наших идей о вещах.

Теперь является вопрос: каких же ве­ щей? Чтобы ответить на него, надо рас­ смотреть различные виды имен.

§ 2. Ранее рассмотрения тех классов, на которые принято делить названия, обыч­ но проводят различие между всякого ро­ да именами и такими словами, которые суть не имена, а только части имен. К та­ ким относятся — частицы: например, от,

к, действительно, часто; косвенные паде­ жи имен собственных (и личных место­ имений): меня, его, Джона, а также при­ лагательные, как, например, широкий, тя­

желый. Эти слова не выражают никаких пещей, о которых можно что-нибудь утвер­ ждать или отрицать. Нельзя, например, ска­ зать «тяжелый упал», или «один тяжелый упал»4, «действительно (или некое действи­ тельно) было сказано», «от (или одно от) было в комнате», — кроме, конечно, тех случаев, когда мы говорим только о самих словах, в роде, например, того: «действи­ тельно есть слово», «тяжелый есть прила­ гательное» и т. п. В последнем случае эти слова представляют собой полные назва­ ния: а именно, названия некоторых опре­ деленных звуков или определенных соче­ таний букв. Такой случай, когда слово обо­ значает только буквы и слоги, из которых оно составлено, схоластики называли suppositio materialist слова. В прочих случа­ ях приведенные выше слова могут войти

впредложение только в соединении с дру­ гими словами: например, «тяжелое тело упало» «был рассказан действительно важ­ ный факт, посланный от парламента был

вкомнате» и т. п.

Однако прилагательное может одно быть как сказуемым предложения (напр., когда мы говорим «снег бел»), так иногда даже и подлежащим; можно сказать, на­ пример, «белое есть приятный цвет». Часто говорят, что прилагательное употребляет­ ся таким образом вследствие некоторого грамматического эллипса, или опущения; ♦снег бел» значит собственно «снег есть белый предмет»; «белое — приятный цвет» говорят вместо «белый цвет приятен». Гре­ кам и римлянам правила их языков позво­ ляли постоянно употреблять такой эллипс как в сказуемом, так и в подлежащем пред­ ложения6. В английском это, вообще гово­ ря, не допускается; можно сказать «Земля кругла»; но вместо «круглое легко двигать»

(Round is easily moved) надо сказать «круг­ лый предмет легко двигать». Впрочем, это различие скорее грамматическое, чем ло­ гическое; в сущности, нет никакой разни­ цы по смыслу между круглое и круглый предмет, и только обычай заставляет нас употреблять в одном случае одно, в дру­ гом — другое выражение. Поэтому мы бу­ дем, не обинуясь, говорить о прилагатель­ ных, как об именах, — будь то на основа­

нии их собственного смысла или же в ка­ честве заместителей указанных нами выше более сложных выражений. Все же осталь­ ные классы вспомогательных слов не име­ ют никакого права называться именами; наречие, например, или винительный па­ деж ни при каких обстоятельствах (кроме того случая, когда дело идет просто об их буквах и слогах) не могут быть ни подле­ жащим, ни сказуемым предложения.

Слова, которые могут употребляться не как имена, а лишь как части имен, не­ которые из схоластиков называли синка-

тегорематическими терминами (от ctuv —

с и хатг)уорё<о — утверждаю, сказываю), так как они могли быть сказуемыми толь­ ко вместе с каким-либо другим словом. Напротив, те слова, которые могут стоять как подлежащими, так и сказуемыми пред­ ложений сами по себе, без других слов, те же авторы называли категорематическими. Сочетания из одного или более категорематических с одним или более синкатегорематическим словом (напр., «одно тяжелое тело», «некоторое судебное место» и т. п.) они иногда называли смешанными терминами; но это только попусту увели­ чивало количество специальных выраже­ ний, так как всякий смешанный термин — в том единственном смысле, какой для нас важен, — всегда будет категорематическим: он будет относиться к так называ­ емым сложным (состоящим из нескольких слов) терминам.

Действительно, как, с одной стороны, многие слова (каждое в отдельности) пред­ ставляют собой не имена, а лишь части имен, так, с другой — столь же часто не­ сколько слов составляют только одно имя. Так, слова: «место, которое древняя муд­ рость или политика отвела для резиден­ ции абиссинским государям» составляют, с точки зрения логики, лишь одно имя, одно категорематическое название. Чтобы определить, что именно представляет со­ бой то или другое сочетание слов, надо придать ему какое-либо сказуемое и затем посмотреть, высказываем ли мы в этом случае одно утверждение или несколько. Так, когда мы говорим: «вчера умер Джон Нокс, который был городским мэром», мы

такое обозначение и достаточно для не­ которых целей, но, как определение, оно неудобно, так как из двух вещей более яс­ ную оно определяет посредством менее яс­ ной. Целесообразнее в качестве определе­ ния слова класс было бы обратное пред­ ложение, а именно: «класс есть неопреде­ ленное множество индивидуальных пред­ метов, из которых каждый обозначается общим именем».

Общие имена надо отличать от соби­ рательных. Общее имя есть то, которое можно приложить к каждому отдельному предмету из числа обозначаемых им; соби­ рательное же имя приложимо не к каждому предмету в отдельности, а только ко всем, вместе взятым. Собирательное имя «7б-й пехотный полк британской армии» есть не общее, а единичное имя, так как это назва­ ние можно приложить к множеству солдат, взятых вместе, но не к каждому из них в отдельности. Можно сказать: Джонс — сол­ дат, Томсон — солдат, Смит — солдат; но нельзя сказать: Джонс есть 7б-полк, Том­ сон есть 7б-й полк, Смит есть 7б-й полк. Можно сказать только так: Джонс, Томсон, Смит, Броун и т.д. (перечисляя всех солдат полка) суть, или составляют собой, 7б-й полк.

«7б-й полк» есть имя собирательное, но не общее; «полк» же есть имя и собира­ тельное, и общее в одно и то же время. Оно будет общим относительно всех отдельных полков: его можно приложить к каждому из них в отдельности; собирательным оно будет в отношении к отдельным солдатам, из которых данный полк состоит.

§ 4. Второе общее деление имен разли­ чает имена конкретные (предметные) и абстрактные (отвлеченные). Конкретное имя обозначает вещь; отвлеченное — при­ знак (атрибут)7 той или другой вещи. Так,

Джон, озеро, этот стол — это имена ве­ щей; белый есть также название вещи или, вернее, вещей. Напротив, белизна есть на­ звание признака, качества или атрибута этих вещей. Человек есть имя многих ве­ щей; человечность — название атрибута этих вещей. Точно такое отношение слов:

старый и старость.

Я употребляю слова «конкретный» и «отвлеченный» в том смысле, какой им придали схоластики, которые, несмотря на недостатки их философии, не имеют се­ бе соперников в создании специальной терминологии; хотя даваемые ими опре­ деления никогда не затрагивали предме­ та глубоко, однако — по крайней мере в области логики — их, по моему мне­ нию, редко можно изменить без ущерба для дела. В последнее время установилось обыкновение, если и не прямо введен­ ное Локком, то во всяком случае распро­ странившееся, главным образом, по его примеру, — обыкновение прилагать вы­ ражение «отвлеченное имя» ко всем име­ нам, происходящим в результате отвлече­ ния или обобщения, т. е. ко всем общим именам, а не только к названиям атрибу­ тов. Метафизики школы Кондильяка8, ко­ торые (преклоняясь перед Локком и вто же время оставляя без внимания наиболее глу­ бокие умозрения этого действительно ори­ гинального гения) обыкновенно с особым рвением подчеркивали слабейшие пункты его учений, подражали ему и в этом зло­ употреблении терминологией, так что те­ перь уже трудно вернуть это слово к его первоначальному значению. Редко можно встретить столь неосновательное измене­ ние смысла слова: выражение общее имя (имеющее во всех известных мне языках вполне точные синонимы) уже было при­ способлено к тому содержанию, к которо­ му было неудачно применено слово от ­ влеченный; в то же время такое изменение смысла термина отвлеченный лишало вся­ кого краткого и специфического обозна­ чения целый важный класс слов: а именно, названия атрибутов. Однако старый смысл этого термина все же не настолько еще вышел из употребления, чтобы нельзя бы­ ло вовсе рассчитывать на его понимание. А потому я разумею (специально в логике) под отвлеченным всегда противоположное конкретному: под отвлеченным именем — название признака, под конкретным — на­ звание предмета.

Куда следует отнести отвлеченные име­ на: к общим или же к единичным? Неко­ торые из них, конечно, надо считать об­

щими: а именно, названия не единично­ го определенного признака, а класса при­ знаков. Таково, например, слово цвет, т. е. общее название белизны, красноты и т.д. Таково даже белизна — относительно раз­ личных оттенков, к которым это название прилагается в качестве общего обозначе­ ния; таково и слово величина в его отно­ шении к различным степеням величины и различным расстояниям в пространстве, слово вес — для различных степеней ве­ са. Таково само слово атрибут, или при­ знак, как общее название всех специфи­ ческих признаков. Но если слово обозна­ чает только какой-нибудь один отдельный признак, не изменяющийся ни по степе­ ни, ни по роду, как, например, видимость, ощутимость, равенство, квадратность, мо­ лочно-белый цвет и т. п., то его едва ли можно назвать общим именем, так как, хо­ тя оно и указывает на признак многих предметов, но сам по себе этот признак воспринимается всегда как нечто единое,

ане многое9. Во избежание бесполезных споров о словах, лучше всего было бы, ве­ роятно, не считать эти имена ни общими, ни единичными, а сделать из них особый класс.

Нам могут возразить по поводу наше­ го определения отвлеченного имени, что атрибуты обозначаются не только теми именами, которые мы назвали отвлечен­ ными, но и прилагательными, отнесенны­ ми у нас к названиям конкретным, что белый, например, есть такое же название цвета, как и белизна. Но (как мы заметили выше) значением имени надо считать то, что под ним следует понимать тогда, ко­ гда мы его употребляем в его главном на­ значении — в виде сказуемого. Когда мы говорим: «снег бел», «молоко бело», «по­ лотно бело», мы хотим этим сказать не то, что снег, полотно или молоко суть цвета,

ато, что это вещи, имеющие некоторый цвет. Напротив, слово «белизна» обознача­ ет не предмет, а цвет: белизна есть не снег,

ацвет снега. Поэтому «белизна» есть на­ звание только цвета; «белый» же означает все вещи, имеющие этот цвет, — не само качество белизны, а именно каждый бе­ лый предмет. Такое название было дано

всем этим предметам, конечно, вследствие некоторого их качества, и поэтому можно не без основания сказать, что это каче­ ство составляет часть значения слова «бе­ лый»; но слово может обозначать только то (иначе говоря, быть именем, названием только того), к чему его можно отнести в качестве сказуемого. И мы сейчас уви­ дим, что про все имена, имеющие какоелибо значение, про все названия, приложе­ ние которых к единичному предмету дает нам какое-либо сведение об этом предме­ те, можно сказать, что в них содержится некоторого рода атрибут. И тем не менее это не названия атрибутов, — у тех есть свои особые, отвлеченные имена.

§ 5. Это приводит нас к рассмотрению третьего основного деления имен — на со-

означающие и несоозначающие; последние иногда неточно называют также абсолют­ ными. Это одно из самых важных разли­ чий, на какие мы должны указать; оно глу­ боко проникает в природу языка.

Несоозначающее имя есть то, которое обозначает или только предмет, или толь­ ко признак. Соозначающее же прямо ука­ зывает предмет, а косвенно — признак это­ го предмета; причем под предметом здесь разумеется все, что обладает признаками. Так, имена:Джон,Лондон, Англия обознача­ ют только предметы; белизна, длина, доб­ родетель обозначают только признаки; а потому ни одно из этих имен не буде1

соозначающим. Но белый, длинный, доб­ родетельный — это имена соозначающие. Слово «белый», например, означает все бе­ лые вещи: снег, бумагу, морскую пену и т. п., и косвенно указывает — или, на язы­ ке схоластиков, соозначает10 — признак белизны. Слово «белый» прилагается в ка­ честве сказуемого не к признаку, а к пред­ метам: к снегу и т. д.; но, конечно, прила­ гая его к ним, мы разумеем и то, что этим вещам принадлежит признак белизны. То же самое и с другими словами; «добро­ детельный», например, есть название то­ го класса людей, который заключает в се­ бе Сократа, Говарда11 и неопределенное множество других личностей в настоящем, прошедшем и будущем. Только к этим лич­