§ 6. Некоторые уточнения

Здесь во избежание недопонимания следует сделать важную оговорку. Все вышеприведенные тезисы про преимущественно рациональное поведение человека как лучшего оценщика собственных интересов, Парето-оптимизацию, механику превращения миллионов подобных обоюдовыгодных сделок в основание для роста общего благосостояния и издержки введения ограничений свободы договора носят сугубо презумптивный характер. Все вышеизложенные выводы верны, но лишь в качестве общего правила. На самом же деле существует множество ситуаций, когда эта логика не срабатывает или искажается.

Так, далеко не всегда на рынке имеется достаточно высокая конкуренция. Как уже отмечалось, монополизм влечет менее экономически эффективное состояние рынка, что в ряде случаев, по мнению большинства экономистов и юристов, вполне может оправдывать осторожное и продуманное ценовое регулирование и иные ограничения договорной свободы.

Далеко не всегда контрагенты (например, потребители) способны просчитать все последствия заключения сложных сделок, оценить их эффективность и последствия заключения. Поэтому в ряде случаев полагаться на рациональный выбор контрагентов будет большой ошибкой. Сбой в рациональности усиливается тогда, когда сделка заключается в ситуации явного неравенства переговорных возможностей (в том числе информационной асимметрии).

Мы также далеки от абсолютизации тезиса о некомпетентности государства. Сказанное в предыдущих параграфах отнюдь не означает, что государство в принципе не способно контролировать договорные условия или вводить иные ограничения договорной свободы вовсе. Очевидно, что современные бюрократы ведущих стран в целом намного более профессиональны и компетентны, чем они были в XVIII в. В развитых странах коррупция не столь распространена и существуют некоторые стимулы к тому, чтобы на государственную службу шли не искатели коррупционной ренты и наиболее бестолковые и ленивые молодые люди, а талантливые карьеристы, а иногда и идеалисты. Во многих случаях феномен кросс-субсидирования не проявляется столь ярко, а негативные побочные эффекты ограничений договорной свободы не оказываются значительными и не перекрывают тех или иных этических, социальных или утилитарных преимуществ такого шага. Соответственно, вышеотмеченные риски вряд ли жестко блокируют логику любых апелляций к государству как корректору сбоев рыночного механизма. В ряде случаев эффективность государственной бюрократии может быть достаточной для реализации ограниченного корректирующего или даже планирующего воздействия. Поэтому современное демократическое государство может в целом проводить осторожные меры по ограниченной коррекции тех или иных проявлений договорной свободы.

Мы лишь хотим привлечь внимание к тем рискам, которые с такого рода искажениями рыночных процессов бывают зачастую сопряжены, и к тому, насколько важны крайне осторожное отношение к вопросам ограничения договорной свободы и стремление просчитать все связанные с этим последствия. Интенсификация вовлечения государства в процесс непосредственного контроля и регулирования параметров миллиардов частных трансакций поднимает планку компетенции настолько высоко, что даже самая эффективная бюрократия не способна обеспечивать соответствие ей в сколько-нибудь масштабном формате. Серьезные проблемы, которые государство начинает испытывать, пытаясь ограничить цены монополистов как в России, так и в других странах, лишь подтверждают проблему неполноты информации и компетенции и демонстрируют, что на бюрократию как на субъекта, способного диктовать условия и параметры рыночного обмена, полагаться если и можно, то в исключительных случаях и крайне осторожно.

Основная функция государства, как справедливо считали представители ордолиберальной экономической школы, все-таки состоит в формировании институциональных условий и поддержании "правил игры", правовых рамок, внутри которых должен осуществляться свободный рыночный оборот. Государство должно помогать рынку, осуществляя налоговые и иные формы стимулирования, формируя благоприятную институциональную среду или осуществляя военное и политическое покровительство национальной буржуазии, но не подменять его, пытаясь налево и направо ограничивать договорную свободу.

В итоге нельзя сказать, что ограничения свободы договора не могут быть допущены. Просто следует более четко просчитывать последствия принимаемых мер, трезво оценивать возможности бюрократов и осознавать, что для преодоления презумпции рационального выбора и вытекающей из нее производной презумпции свободы договора должны быть приведены достаточно весомые политико-правовые аргументы и по возможности учтены все краткосрочные и долгосрочные издержки "плановой" альтернативы.

Презумпция свободы договора основана на значительном эмпирическом опыте, подтверждающем то, что в большинстве случаев на теорию рационального выбора можно в целом полагаться. Раз уж в большинстве случаев такая модель срабатывает лучше, чем иные альтернативы, с точки зрения экономии интеллектуальных усилий проще принять ее в качестве презумпции, опровергаемой лишь при наличии убедительных аргументов в пользу того, что в данном конкретном случае презумпция несостоятельна.

Такой подход в целом достаточно характерен для экономической науки. Накапливая эмпирический материал, экономисты упрощают реальность, вычленяя из своих наблюдений некие повторяющиеся закономерности, причинно-следственные связи и иные взаимосвязи, а затем создают на их основе презумпции и обращаются к детальному поиску тех случаев, когда эти презумпции подтверждаются или опровергаются. Верность этих презумпций определяется способностью объяснить и предсказать экономическое поведение людей и реальные социально-экономические феномены в большинстве случаев <1>.

--------------------------------

<1> Этот постулат современной экономической науки был наиболее ярко представлен Милтоном Фридманом в одной из его наиболее известных статей. См.: Фридман М. Методология позитивной экономической науки // THESIS. Т. 2. Вып. 4. 1994. С. 20 - 52 (http://igiti.hse.ru).

Эти базовые презумпции формируют экономическую основу интересующей нас правовой презумпции - принципа свободы договора. При этом становится понятно, что если первичные презумпции оказываются устойчиво опровергаемыми в конкретных условиях, то как минимум экономическая обоснованность идеи держаться вторичной презумпции свободы договора начинает подвергаться сомнению. В тех случаях, в которых экономическая наука, здравый смысл и эмпирический опыт не указывают нам на примеры регулярного сбоя этих базовых экономических презумпций, экономическая логика безусловно поддерживает принцип свободы договора.