20120921

границы и устанавливались межевые (пограничные) знаки. В то же время необходимо отметить, что Грамоты князей Всеволода и Изяслава Мстиславича напрямую не вводили уголовную ответственность за уничтожение или повреждение пограничных знаковвладений, внихлишьсодержалосьуказание: «ктопоступится ими, будет судиться перед Георгием и святым Пантелеймоном сейвекибудущий». Этосвидетельствуетотом, чтомежевые(пограничные) знаки, очерчивающие границы земельной собственности, ещё только зарождались как предметы преступлений.

XIV–XV века ознаменовались процессом создания Русского централизованного государства. Этот процесс до конца XV в. протекал в условиях ещё не ликвидированной феодальной раздробленности. К концу XV в. Русское централизованное государство уже сложилось, политическая раздробленность была в основном преодолена, хотя её пережитки сохранялись на протяжении XVI в. А поскольку феодальная собственность на землю являлась основой феодализма, классовая борьба в деревне была борьбой за землю и против эксплуатации. «Чёрные» крестьяне выступали против феодалов, захватывавших общинные крестьянские земли. Они перепахивали границы (межи) феодальных владений, уничтожали знаки (перетесы) на пограничных столбах и деревьях, поджигали пограничные изгороди.

Защищая интересы господствующего класса, государство не могло допустить подобных посягательств на интересы землевладельцев, а потому реагировало на них путём установления уголовно-правовых запретов, отражённых в некоторых правовых материалах XIV–XV вв. Причём под охрану уголовной нормы ставились не только отношения собственности, но и материальные носители границ, на которые она распространялась (пограничные знаки собственности). Тем самым последние признавались предметом преступления.

В частности, ст. 4 Уставной грамоты великого князя Василия Дмитриевича Двинской земле 1397–1398 гг.8 посвящена такому правонарушению, как нарушение и порча земельных границ

8 См.: Памятникирусскогоправа/ подред. Л. В. Черепнина. Вып. 3.

М., 1955. С. 162–-164.

251

(меж). Названный документ фактически открывает историю законодательства Русского централизованного государства, поскольку является первой попыткой обобщить действовавшие в Московском княжестве нормы права и применить их на только что присоединённой территории. В отличие от Русской Правды, знающей лишь один размер штрафа за это преступление, Двинская грамота определяет три вида земельной собственности и в соответствии с этим три разряда штрафа. Наименьший штраф назначался за нарушение права владения простого общинника (вины боран). Более строго наказывалась порча межи, отделяющей поля двух селений, поскольку здесь могли быть нарушены интересы какого-либо феодального землевладельца, соседствующего с общиной (30 бел, т. е. 30 белок). Наиболее сурово каралось нарушение границ княжеских земель (3 сороки бел, т. е. 120 белок, или 12 гривен).

Статья 18 Белозерской уставной грамоты (март 1488 г.) воспроизводит соответствующую норму Двинской уставной грамоты о нарушении границ земельных владений (штраф – 8 денег)9. Но в отличие от последней, Белозерская уставная грамота не дифференцирует наказание в зависимости от того, чьи владения нарушены, в то время как в изданном в 1497 г. Судебнике подобные различия вновь нашли строгую регламентацию.

Судебник 1497 г.10 был первым кодексом Русского централизованного государства, регламентировавшим основные вопросы укрепления феодального правопорядка, и явился итогом всей предыдущей законодательной деятельности Русского государства. Так, ст. 62 Судебника «О межах» отразила всю сложную обстановку, создавшуюся в поземельных отношениях русского феодального общества. Взяв в качестве основного принципа запрет на нарушение межевых знаков и покушения на чужую собственность, данная норма проводит чёткое различие между посягательствами на феодальные владения и на крестьянские земли. Нарушениеграницвладенийвеликогокнязя, духовногоилисвет- ского феодала каралось значительно строже, нежели нарушение

9См.: Памятникирусскогоправа/ подред. Л. В. Черепнина. Вып. 3.

С. 170–174.

10См.: Там же. С. 346–374.

252

границ крестьянских земель, хотя то и другое квалифицировалось законом как преступление. Так, за нарушение границ феодальных владений виновный подвергался телесному наказанию

иденежному взысканию: «Бить кнутом виновного, а истцу взыскать на нём рубль штрафа». Что же касается нарушения границ крестьянских земель и возникшей при этом драки, то за это было установленовзысканиевразмереподваалтына«закаждуюперепаханную или перерубленную межу с того, кто виноват, а за рану присудят, смотря по человеку и по ране, и по рассуждению».

Помимоохранымежевыхзнаковземельныхвладений, древнерусское уголовное право, а в последующем и уголовно-правовые нормы централизованного феодального государства стояли на защите интересов собственника, когда речь шла о краже тех или иных предметов. В частности, право Псковской Судной грамоты11 (дошедшая до нас последняя редакция этого документа относится ко времени после 1462 г.), возникшее на основных принципах Русской Правды, является правом более позднего феодального общества, сболееразвитымитоварно-денежнымиотношениями, а потому в рассматриваемом правовом акте законодатель проводит дифференциацию уголовной ответственности за кражу в зависимостиотсвойствпредметапосягательства– оживлённыйэтопредмет или нет. Так, животное выделяется в отдельный предмет преступления, что продиктовано, на наш взгляд, особой значимостью животных в жизни людей в этот период развития экономических отношений (ст. 1 Псковской Судной грамоты).

Судебник1497 г. кчислунаиболеетяжкихпреступлений, направленных на подрыв экономической составляющей феодального общества, относит татьбу и разбой, о чём свидетельствует наказаниеввидесмертнойказни. Причёмэтонаказаниеосуществляется не судьёй, а боярином или дьяком (ст. 8), наместником

итиуном (ст. 39), т. е. они взяли на себя судебную функцию по наказанию преступника. Специфика предметов указанных преступлений не отражена непосредственно в законе, но однозначно можно судить, что в качестве таковых выступало имущество,

11 См.: Российское законодательство X–XX веков в 9 т. Т. 1.

С. 331–342.

253

принадлежавшее дворянству, зажиточной верхушке посада и другим представителям господствующего класса.

В то же время одна из задач, которая стояла перед правительством в XV в., – это необходимость уголовно-правовой охраны богатств монастырей. Монастыри требовали от него принять неотложные меры для пресечения любого посягательства на их материальное благосостояние. Такой мерой стало установление наказания в виде смертной казни за кримскую татьбу (ст. 7 Псковской Судной грамоты).

Существуют самые различные толкования данного вида воровства: кражацерковногоимущества, кражаимуществаизцеркви (то есть не только непосредственно церковного имущества, но и не церковного, хранившегося в церкви), кража из Кремля (Крома). По мнению В. Л. Янина, наиболее предпочтительным представляется второй вариант – кража из церкви, поскольку в ней хранились и запасы пороха, и продукты, и товары, а значит, они нуждались в усиленной охране12. Среди же церковного имущества могли оказаться предметы христианской символики: кресты всех разновидностей, медальоны, пояса с молитвами, художественные пасхальные яйца и другие13.

Таким образом, кража общественных запасов и денег из церкви считалась тяжёлым преступлением и противопоставлялась обычной краже, совершённой на посаде (ст. 8 Псковской судной грамоты). Последующим тому свидетельством является ГрамотавеликогокнязяИванаВасильевичаоназначенииФ. Петрищева приставом для охраны подмосковных сел ТроицеСергиева монастыря от постоя, подвод и кормов служилых лю-

12См.: РоссийскоезаконодательствоX–XX вековв9 т. Т. 1. С. 350.

13Необходимо отметить, что все перечисленные предметы на сегодняшний день официально признаны предметами религиозной символики (см.: ст. 2 Постановления Правительства РФ от 31 марта 2001 г. «Об утверждении перечня предметов религиозного назначения, производимых и реализуемых религиозными организациями в рамках религиозной деятельности, реализация (передача для собственных нужд) которых освобождается от обложения налогом на добавленную стоимость» // Российская газета. 2001. 13 апр.).

254

дей от 6 июня 1481 г.14 Согласно ей, правительство посылало специальных людей, задачей которых являлось недопущение каких-либо покушений на монастырскую собственность. При этом лица, посягавшие на собственность монастыря, отвечали не перед судом, а перед великим князем: «Хто что возьмет, и пристав мой тех дает на поруце да ставит передо мною, перед великим князем, и от меня ему быти в казни» (то есть за данное преступление полагалась смертная казнь).

Но так как в данном документе ничего не говорится о специфике монастырского имущества (о том, что под него подпадало), которое могло быть похищено, повреждено или уничтожено, как о предмете преступления, то презюмируется, что среди него могли оказаться и предметы культа, символизирующие одну из мировых религий – христианство. Тем самым такие материальные блага приобретают статус символа – предмета преступления.

Продолжил линию защиты церковного имущества и Судебник 1497 г., наказывая святотатца смертной казнью, тем самым причисляя данное преступление к числу особо тяжких (ст. 9).

Следует отметить, что не только государство заботилось об охране и защите экономических интересов господствующего класса, но и сама русская православная церковь, выступая в XIV–XV вв. в качестве одного из звеньев феодального аппарата власти, вела борьбу за собственность. Здесь уместно обратиться к такому памятнику церковной юрисдикции, как «Правосудие митрополичье»15, «возникшему в кругах новгородского духовенства и отразившему практику и традиции суда крупного духовного феодала»16. Его ст. 5 устанавливала ответственность в виде штрафа за кражу у потерпевшего живности: голубя, утки, гуся, лебедя, журавля, кошки, собаки, вола, коровы, барана, поросёнка, лошади, овцы. Вцерковныхправилахдифференцировалосьнаказание за посягательство на указанный предмет в зависимости от а) возраста животного: за кражу взрослого животного полагал- ся больший штраф, чем за молодняк; б) пола животного: живот-

14См.: Памятники русского права / под ред. Л. В. Черепнина.

Вып. 3. С. 160–161.

15См.: Там же. С. 426–428.

16Там же. С. 438.

255

ное мужского пола ценилось дороже; в) размера животного и его значимости для хозяйства (например, за кражу вола назначался штраф в 3 гривны, а коровы – 40 кун).

То есть в части установления и последующей дифференциации уголовной ответственности за кражу скота и птицы уместно говорить о правопреемственности норм Правосудия митрополичьего с нормами Русской Правды.

Традиционно, как и в предыдущих памятниках русского права, выделяется такой предмет преступного посягательства, как земля: ст. 15 Правосудиямитрополичьегогласит, чтозасовершённыйнаезд(т. е. самовольныйзахватчужойземли) следуетплатить 100 гривен. Как отмечал Л. В. Черепнин, в условиях феодального землевладения наезд считался очень тяжёлым преступлением, именно поэтому за него назначался столь высокий штраф17.

Таким образом, Правосудие митрополичье отражало нормы общерусского права, закрепляющие как движимое (животные), так и недвижимое (земля) имущество в качестве предмета экономических преступлений.

Основным законодательным актом Русского государства периода формирования сословно-представительной монархии на Руси явился Судебник 1550 г.18, который подтверждал позицию государства всеми мерами охранять незыблемость феодального владения, закрепляяответственностьзанарушениеграницземельной собственности (ст. 87). Однако его составители, по сравнению с Судебником 1497 г., не упоминают о драке, возникшей при установлении границ крестьянских земель, и причинённых при этом ранениях как обязательном признаке преступления. И вообще отказываются от уголовно-правовых понятий, имевших место в подобной норме Судебника 1497 г., что свидетельствует о том, что законодательпереводитданногородадеянияизчислапреступных в разряд деликтов, относящихся к гражданскому праву.

То же самое касается и принятого позже Судебника 1589 г.19, который в ст. 172–173 воспроизвёл с незначительной переработ-

17См.: Памятники русского права / под ред. Л. В. Черепнина.

Вып. 3. С. 448.

18См.: Там же. Вып. 4. М., 1956. С. 233–261.

19См.: Там же. С. 413–443.

256

кой норму предыдущего Судебника, посвящённую нарушению границ земельной собственности и уничтожению меж. Переработка заключалась в том, что статьи фиксируют в концентрированном виде земельные отношения в деревне на севере в конце XVI в., поскольку в самом Судебнике 1589 г. наблюдалась тенденция выделения деревни в поземельную общину из волости.

Таким образом, пограничные знаки собственности как предметы преступлений против собственности в период формирования сословно-представительной монархии на Руси «выпали» из сферы уголовно-правового регулирования, что было продиктовано, на наш взгляд, новыми общественно-экономическими отношениями, установившимися в данный период, и в связи с этим возможностьюгосударстварешитьпроблемывобозначеннойобласти гражданско-правовыми мерами воздействия.

В 1606–1607 гг. появляется Сводный Судебник20. С названным документом связана унификация русского законодательства второйполовиныXVI – началаXVII вв. Внемотраженодальнейшее после Судебника 1550 г. развитие норм русского права, проводившееся в целях законодательного оформления привилегий дворян-помещиков и дальнейшего закрепощения непосредственных производителей.

Сводный Судебник содержит материалы, показывающие серьезные сдвиги в развитии ряда институтов феодального права. Особое внимание он уделяет нормам уголовного права, развивая принципустрашения, закрепленныйвСудебнике1550 г. игубных грамотах. В частности, в гл. 61 грани 9 под уголовно-правовую охрану поставлена церковная собственность, причём наравне с жизнью государя. За нарушение данных объектов виновного наказывали смертной казнью («А государьскому убойце, и церковному татю живота не дати, казнити его смертною казнью»).

Посягательство на отношения собственности осуществлялось путём воздействия на предмет преступления. В числе украденных предметов могло оказаться не только обычное имущество, принадлежащее церкви, но и культовые предметы: иконы,

20 См.: Памятники русского права / под ред. Л. В. Черепнина.

Вып. 3. С. 482–542.

257

кресты, которые заключают в себе не просто экономический интерес, но и выступают в роли религиозных символов (символов христианства). Возможно, это одна из причин, по которой церковная татьба по своим уголовно-правовым последствиям была равноценна посягательству на жизнь государя.

Поскольку в основу Сводного Судебника положен Судебник 1550 г., то норма, касающаяся нарушения границ земельной собственности и уничтожения знаков, их обозначающих (гл. 86 грани 13), аналогична норме Судебника 1550 г. и также носит гражданско-правовой характер.

Впервой половине XVII в. (когда Москва освободилась от польских интервентов) сословно-представительная монархия на Руси уже сформировалась. Правительство в этот период стремится создать новый свод уголовных законов, обеспечивающих быструю репрессию по отношению к «классово непокорным элементам»: крестьянам и низам посадского населения, и с 1616 г. начинается выработка Уставной книги разбойного приказа.

Уставная книга Разбойного приказа 1616–1617 г.21 является наиболееполнымсистематизированнымсводомгубного(уголовного) права, отражающим широкую практику его применения во второй половине XVI в. В основе ее – законодательные нормы, сформулированные в период издания губных грамот и наказов 50-х гг., в частности Приговора о разбойных делах от 18 января 1555 г. и Медынского губного наказа от 25 августа 1555 г.22.

Вфеодальном обществе посягательство на интересы крупнейшего феодала – церкви – всегда считалось особо тяжким преступлением. Желая подчеркнуть особую опасность церковной кражи, составители Уставной книги выделяют ее в отдельную статью (ст. 41), чего не было ни в одном Судебнике. Согласно этой статье церковные тати карались смертной казнью. Признавая за кражей церковного имущества роль самостоятельного со-

21См.: Памятники русского права / под ред. Л. В. Черепнина.

Вып. 5. М., 1959. С. 188–199.

22См.: ЗаконодательныеактыРусскогогосударствавторойполовины XVI – первой половины XVII века. Комментарии / под ред. Н. Е. Но-

сова, В. М. Панеяха. Л., 1987. С. 126–131.

258

става преступления, законодатель в то же время не раскрывает содержание предмета такой кражи.

Расшифровка понятия «церковная татьба» содержится лишь в значительно более позднем законодательном акте – так называемых «Соборных статьях» 1667 г. Церковной татьбой или святотатством именовалась кража предметов религиозного культа (икон, окладов на них, обрядовой утвари и т. д.), хранившихся в помещении церкви23. Любая же кража церковного имущества, не относящегося к предметам религиозного культа, считалась обычной татьбой и наказывалась в общем порядке.

Во время господства феодально-крепостнического строя

в1649 г. издается Соборное Уложение царя Алексея Михайловича24. Данный законодательный акт устанавливает уголовную ответственность в виде смертной казни за кражу церковного имущества, то есть кражу, совершенную в церкви (ст. 14 гл. XXI «О разбойных и татиных делах»), что свидетельствует о том, что подобное преступление по-прежнему относится к числу особо опасных преступлений.

Во второй половине XVII в. Русское государство все более приобретает черты абсолютизма. С 1649 г. до начала самостоятельного правления Петра I в 1696 г. появляется огромное количество различных законодательных актов и среди них – Новоуказные статьи о татебных, разбойных и убийственных делах от 22 января 1669 г.25, являющиеся крупнейшим памятником истории русского уголовного права и процесса этого периода.

Посягательство, направленное на предметы церковного обиходаиимущество, находившеесявцерковныхзданиях, содержало

всебе два элемента: во-первых, корыстную цель, свойственную всем имущественным преступлениям, и, во-вторых, оскорбление религиозного чувства верующих, относящихся к предметам церковного обихода не только как к ценному имуществу, но и как к

23См.: Памятники русского права / под ред. Л. В. Черепнина.

Вып. 5. С. 206.

24См.: Памятники русского права / под ред. К. А. Софроненко.

Вып. 6. М., 1957. С. 28–387.

25См.: Памятники русского права / под ред. Л. В. Черепнина.

Вып. 7. М., 1963. С. 396–434.

259

предметампоклонения. Этидвамоментанастоятельнотребовали своего отражения в законе.

Краткая норма Соборного Уложения 1649 г. о применении смертной казни за церковную татьбу не устраивала церковные власти, требовавшие особой охраны предметов религиозного культа. ПоэтомуНовоуказныестатьи, учитываятребованияцеркви, впервые в русском уголовном законодательстве рассматривают церковную татьбу не только как один из видов кражи, но и как религиозное преступление (святотатство). То есть в данном правовом документе начал потихонечку смещаться акцент с кражикакэкономическогопреступлениявсторонупреступления против веры.

Статья 12 названного нормативного акта фактически предусматривает два состава преступления: 1) хищение предметов культа, то есть святотатство в прямом понимании этого слова и 2) хищение церковного имущества.

Закон предусматривал в качестве особо квалифицирующих обстоятельств хищение церковных сосудов или иных предметов, хранящихся в алтаре, потому что алтарь, согласно канонам православной церкви, является одним из наиболее священных мест храма, предназначенных для богослужения, входить куда имеют право только священнослужители.

Среди хранящихся в алтаре предметов культа особое значение имеют освященные церковные сосуды, то есть различного рода чаши, употребляемые при отправлении религиозных обрядов. К числу подобных чаш относится и упоминаемый в ст. 12 потир – сосуд, используемый для обряда причащения. Стремясь окружить религиозные обряды особым церемониалом, православная церковь запрещает прикасаться к потиру не только светским людям, но и младшим священнослужителям.

За совершение святотатства виновный подвергался членовредительному наказанию – отсечению левой руки и правой ноги. Указанная норма явилась непосредственным отражением постановлений византийского законодательства.

Второй состав преступления, предусмотренный ст. 12, – кража церковного имущества. В помещении церкви хранились

260