Червонюк В.И. Антология конституционных учений. Ч. 1

71

Единственное затруднение состоит в том, чтобы определить, что безразлично и что небезразлично. Вот где обнаруживается великая польза полного списка страданий и удовольствий: он один представляет те данные, при помощи которых можно разрешить это затруднение. Если из какого-нибудь действия не вытекает ни вред первого порядка, ни вред второго порядка, то оно принадлежит к классу безразличных.

4. Наиболее легко то нововведение, которое можно осуществить при помощи простого отнятия санкции закона у обычая, стесняющего свободу граждан.

В странах, где господствует католическая вера, чтобы уничтожить ограничение свободы, создаваемое монашеством, было бы достаточно отнять у монашеских обетов санкцию закона.

5.Чистая выгода закона будет равна его отвлеченной выгоде за вычетом неудовольствий, которые он может возбудить, и затруднений, какие могут быть вызваны этими неудовольствиями […].

Глава IV. О том, что пересадка законов лучше обнаруживает их недостатки

Конституционная часть английского законодательства во многих отношениях заслуживает удивления. Организация законодательных учреждений является почти образцом совершенства. Таково было, по крайней мере, мнение многих здравомыслящих и беспристрастных людей, и справедливость этого мнения будет тем очевиднее, чем больше мы станем изучать эту конституцию в ее отношении к положению страны и условиям жизни народа, который пользуется таким неоцененным преимуществом. Другая часть законодательства, тесно связанная с первой и также заслуживающая большой похвалы по некоторым ее основным началам, – это организация судов, гласность судопроизводства, присяжный суд в политических делах, свобода печати, habeas corpus (неприкосновенность личности), право собраний и петиций и некоторые другие законы, охраняющие общественную и частную свободу. Это превосходная основа законодательства является, без сомнения, наиболее важною частью в нем, но в сравнении со всей массой законов она не составляет и сотой доли. Между тем легко понять, что уважение, которого заслуживает конституционная часть, естественно распространяется и на все остальные путем простого и нетрудного акта воображения, и особенно благодаря привязанности. Благо служит охраной зла. Людям даже не приходит в голову, что рядом с такими превосходными законами могли удержаться и дурные […].

Глава V. Влияние времени

По преданию, Солон сказал однажды, что его законы были не наилучшими сами по себе, а наилучшими из тех, какие афиняне могли бы принять.

Сторонники консерватизма в законодательстве придавали этому свидетельству большое значение.

Как бы ни выдавался Солон образованностью среди афинян, позволительно сомневаться, чтобы он был способен создать наилучшие законы, какие возможны. Ни у одного из греческих философов нельзя заметить знакомства с истинными принципами законодательства.

Между тем, в известном смысле изречение Солона могло быть правильно именно в отношении конституционной части законодательства. Принципы организации правительств гораздо более произвольны, чем принципы уголовного и гражданского права. Они зависят от привычек народа, от направления, которое приняли его надежды и опасения […].

Только тогда можно будет сказать, что законы доведены до максимума совершенства и люди – до максимума счастья, поскольку последнее зависит от законов, когда великие преступления будут известны только по законам, которые их запрещают; когда в списке запрещенных деяний более не будет проступков, вред которых только воображаемый; когда права и обязанности различных классов людей будут так хорошо определены гражданским уложением, что более не будет процессов по существу права; когда судопроизводство будет настолько упрощено, что всякого рода споры и тяжбы можно будет разрешать в кратчайший срок и лишь с самыми необходимыми издержками; когда здания судебных учреждений будут всегда открыты и редко полны; когда народы, сло-

72

жив оружие и распустив свои армии на основании договоров, а не вследствие взаимного бессилия, будут платить только самые необременительные налоги; когда торговля будет настолько свободна, что те производства, которые доступны многим, не будут составлять монополии небольшого числа людей […].

15. Мабли Габриэль Бонно О законодательстве или принципы законов

Способствуя лишь установлению простых потребностей и нравов, законы создали систему управления, предупреждающую или задерживающую разрушения, производимые жадностью. Дайте исчезнуть этой простоте, и я ручаюсь вам, что предписания, сделанные для того, чтобы заменить ее, не будут иметь никакого успеха. Чрезмерные потребности республики не могут длительно сочетаться со скромностью нравов. Будьте уверены, что правители, беспрепятственно колеблющие законы в угоду своим потребностям, неминуемо будут низвергнуты. Следовательно, все то, что служит увеличению потребностей государства или его правителей, является по природе своей пороком […].

16. Жан Поль Марат План уголовного законодательства

Об уголовных законах

Пусть же будут существовать в государстве уголовные законы, справедливые и мудрые! Важно, чтобы не было ничего темного, неопределенного, произвольного в существующих взглядах на преступление и наказание, ибо важно, чтобы каждый в совершенстве постигал законы и знал, на что идет, нарушая их: именно вследствие этого уголовный кодекс никогда не может быть слишком точен.

[…] Законы должны касаться лишь того, что явно интересует общество; пусть они без нужды не стесняют свободу людей. Перегрузить их распоряжениями, безразличными для блага общества, значило бы обесценить их. Сталкиваясь с предписаниями бесполезными или запрещающими дозволенное, приучаешься считать законы пустыми и произвольными и кончаешь пренебрежением к ним.

Коль скоро закон должен касаться лишь того, что явно связано с благом общества, то как только в нем миновала надобность, он должен быть немедленно отменен. Это гораздо лучше, чем издавать новый закон в изменение старого или предоставлять его забвению. Это повлекло бы за собой то, что законы скоро перестали бы иметь точное применение. Кроме того, не следует оставлять на месте пугало, которым могут злоупотреблять злонамеренные люди.

Будучи составлены, уголовные законы должны быть обнародованы в обстановке, наиболее соответствующей тому, чтобы внушить к ним уважение.

О санкции законов

В наиболее мудро управляемых государствах древности целью законодателя всегда являлось совершенствование природы человека. Он особенно стремился привить гражданам нравственные правила и внушить им с малолетства любовь к добродетели.

17. Сперанский М. М. Введение к уложению государственных законов (1809 г.)

(План всеобщего государственного образования) I. О свойстве законов государственных

[…] Общий предмет всех законов есть учредить отношения людей к общей безопасности лиц и имуществ.

В великой сложности сих отношений и законов, от них возникающих, необходимо нужно постановить главные их разделения.

73

Началом сих разделений приемлются самые предметы законов: отношения людей, в обществе живущих.

Отношения сии двояки: каждое лицо имеет отношения ко всему государству и все лица в особенности имеют отношения между собою.

Отсюда возникают два главные разделения законов:

Законы государственные определяют отношения частных лиц к государству. Законы гражданские учреждают отношения лиц между ими.

Законы государственные суть двух родов: одни суть преходящие, другие коренные и неподвижные.

Законы преходящие суть те, коими определяется отношение одного или многих лиц к государству в одном каком-либо случае. Таковы суть: законы публичной экономии, законы мира и войны, уставы полиции и проч. Они по существу своему должны изменяться по изменению обстоятельств.

Законы коренные, напротив, состоят в началах неподвижных и неизменяемых, с коими все другие законы должны быть соображаемы.

Нужно рассмотреть их свойство и степень необходимости.

II. О свойстве государственных коренных законов

Законы существуют для пользы и безопасности людей им подвластных.

Но польза и безопасность суть понятия неопределенные, подверженные разным изменениям.

Если бы законы изменялись по различному образу сих понятий, они вскоре пришли бы в смешение и могли бы сделаться даже противны тому концу, для коего они существуют.

Посему во всяком благоустроенном государстве должны быть начала законодательства положительные, постоянные, неподвижные, с коими бы все другие законы могли быть соображаемы.

Сии положительные начала суть коренные государственные законы.

Три силы движут и управляют государством: сила законодательная, исполнительная и судная.

Начало и источник сих сил в народе: ибо он не что другое суть, как нравственные и физические силы людей в отношении к общежитию.

Но силы сии в рассеянии их суть силы мертвые. Они не производят ни закона, ни прав, ни обязанностей.

Чтобы сделать их действующими, надлежало их соединить и привести в равновесие. Соединенное действие сих сил составляет державную власть.

Сопряжения их в державной власти могут быть многоразличны.

Из сих многоразличных сопряжений коренные законы определяют один постоянный и непременный.

Итак, предмет и свойство государственных коренных законов есть определить образ, коим силы государственные сопрягаются и действуют в их соединении.

III. Предметы коренных законов

Определив таким образом общее свойство коренных законов, не трудно будет в особенности означить все их предметы.

Всамом деле, силы государственные, составляющие общий предмет коренных законов, могут быть рассматриваемы в двух положениях: или в состоянии их соединения, или в состоянии их личного разделения.

Всостоянии их соединения они производят державную власть и политические права ее.

От державной власти возникает закон и его исполнение.

Всостоянии раздельном силы государственные рождают права подданных.

Если бы права державной власти были неограниченны, если бы силы государственные соединены были в державной власти в такой степени, что никаких прав не оставляли бы они подданным, тогда государство было бы в рабстве и правление было бы деспотическое.

Рабство сие может быть двояко: политическое вместе и гражданское, или одно

74

только политическое.

Первого рода рабство бывает, когда подданные не только не имеют никакого участия в силах государственных, но и, сверх того, не имеют и свободы располагать лицом их и собственностью в связи их с другими.

Рабство второго рода бывает, когда подданные, не участвуя в силах государственных, имеют, однако же, свободу в лице их и собственности.

Из сего видно, что при державной власти силы государственные, остающиеся в расположении подданных, суть двояки: одними пользуются они в их соединении; другими – каждый особенно. От первых рождаются права подданных политические, определяющие степень их участия в силах государственных. От вторых происходят права гражданские, определяющие степень их свободы в лице и имуществе.

Хотя права гражданские и могут существовать без прав политических, но бытие их

всем положении не может быть твердо.

Всамом деле, права гражданские в существе своем не что другое суть, как те же права политические, но действующие разделено и лично для каждого. Сие разделенное их действие не могло бы иметь никакой твердости, если бы не предполагало оно другого их действия – соединенного.

Из сего следует, что истинные права гражданские должны быть основаны на правах политических, точно так же, как и закон гражданский вообще не может быть тверд без закона политического.

Здесь открывается причина и образ, в коем права гражданские могут иметь место в коренном законе государственном. Они должны быть в нем означены в виде первоначальных гражданских последствий, возникающих из прав политических. Дальнейшие же их сопряжения должны быть предоставлены постановлениям закона гражданского.

Из сего происходят три главные предмета, входящие в состав коренных законов: I. Права державной власти.

II. Закон, возникающий из прав державной власти. III. Права подданных.

К каждому из сих главных предметов принадлежат свои разделения. Нужно определить их с точностию […].

18. Токвиль А. де. Демократия в Америке

[«Абсолютная и относительная доброкачественность закона»]

Американские законы нередко бывают небрежно сформулированными и неполными. Случается, что они не учитывают существующих прав или поощряют те, которые могут представлять опасность. Когда они хороши сами по себе, их большим недостатком является частая их смена. Все это видно невооруженным глазом.

Почему же в таком случае американские республики живут и процветают?

Говоря о законах, нужно тщательно различать, с одной стороны, цель, которую они преследуют, а с другой – средства достижения этой цели, то есть их абсолютную и относительную доброкачественность.

Предположим, что законодатель стремится оградить интересы небольшого числа людей в ущерб большинству. Он составляет положения закона так, чтобы достичь искомого результата в максимально сжатые сроки и с наименьшими усилиями. Закон получится хорошим, но цель – дурная. При этом, чем лучше ее удастся воплотить в жизнь, тем большую опасность она будет представлять.

Демократические законы обычно стремятся обеспечить благо большинства. Ведь они исходят от большинства граждан, которые могут ошибаться, но не могут выражать интересов, противоположных своим собственным.

Аристократические законы, напротив, тяготеют к сосредоточению власти и богатства в руках небольшой группы людей, поскольку аристократия по своей природе всегда является меньшинством.

75

19. Блэкстон У. Комментарии к законам Англии о природе законов вообще

[О законах природы (естественном праве) и природе «муниципальных» законов («муниципального права»)]

Закон в его наиболее общем и широком смысле означает правила действий; этот термин применяется без всяких исключений к любым видам действий независимо от того, совершаются ли такие действия одушевленными или неодушевленными, разумными или неразумными субъектами. Так, мы говорим о законах движения, законе тяготения, законах оптики, механики, а равно о законах природы и о законах различных государств. И во всех этих случаях речь идет о правилах действия, предписанных неким вышестоящим субъектом и обязательных для соблюдения нижестоящими субъектами.

Когда всевышнее существо образовало вселенную, создав материю из ничего, оно подчинило материю некоторым принципам, отступить от которых она не может и без которых она не может существовать. Когда же оно привело материю в движение, то установило определенные законы движения, которым подчиняются все движимые предметы. Переходя от сложнейших вещей к самым простым, можно привести в пример работу часовых дел мастера, который при изготовлении часов или их отдельных деталей по собственному усмотрению устанавливает некоторые законы, которым будет следовать механизм, например, относительно того, на какое расстояние будет перемещаться стрелка в единицу времени; и эти законы будут выполняться до тех пор, пока будет продолжаться исправная работа часов, отвечающая целям их создания.

Переходя далее в нашем рассмотрении от неживых предметов к жизни растений и животных, мы вновь обнаруживаем, что они подчиняются некоторым законам, более многочисленным, но таким же строгим и неизменным. Весь путь развития растения, от семени до корня и обратно, способы питания животных, процессы пищеварения, секреции и иные жизненно важные функции не оставлены на волю случая или на усмотрение самих этих существ, – напротив, их отправление происходит исключительно непроизвольно, подчиняясь действию безошибочных правил, предписанных великим создателем.

В этом, следовательно, и состоит всеобщая сущность законов – правил действия, диктуемых неким высшим существом; создания, не обладающие способностью к мышлению и изъявлению воли, неуклонно и пожизненно повинуются предназначенным для них законам, поскольку от повиновения им зависит их собственное существование. Однако законы в более узком смысле слова, в котором мы и намерены их рассмотреть, обозначают правила, относящиеся не к любым действиям, а лишь к действиям людей, их поведению, то есть они представляют собой предписания, посредством которых человек, это самое благородное в подлунном мире существо, наделенное как разумом, так и способностью к свободному волеизъявлению, руководствуется при определении своего поведения.

Если человек считается творением, то на него непременно должны распространяться законы, исходящие от его творца, ибо он всегда зависит от него. Существо, не зависящее от кого бы то ни было, не зависит от иных правил для соблюдения, кроме тех, которые оно само установит; зависимый же статус непременно принудит лицо руководствоваться в своем поведении волей того, от кого оно зависит – и не всех мелочах, разумеется, но лишь в том, что составляет содержание зависимости. Сфера действия этого принципа тем больше или меньше, чем в большей или меньшей степени зависит одно лицо от другого; сфера больше при абсолютной и меньше при ограниченной зависимости. Поскольку человек во всем находится в абсолютной зависимости своего создателя, необходимо, чтобы он во всем, даже в мелочах, повиновался его воле.

Эта воля создателя именуется законом природы. Ибо Бог, создав материю и наделив ее принципом движения, установил определенные правила, вечно определяющие

76

направления этого движения; ибо, создав человека и наделив его способностью к свободному выбору поведения в течение всей жизни, Он установил определенные неизменные законы человеческой природы, которыми названный свободный выбор в определенной мере регулируется и ограничивается, а также наделил человека разумом для того, чтобы тот мог открывать для себя цели таких законов.

«Законы природы, будучи одинаковыми для всего человечества и установленными самим Господом, выступают, разумеется, наивысшими законами по отношению к любым другим. Они действуют на всей планете, во всех странах и во все времена; любые человеческие законы утрачивают силу, если вступают в противоречие с ними; действительные же человеческие законы действительны постольку, поскольку их сила вытекает, прямо или косвенно, из законов природы»

Если бы человек жил в первобытном состоянии (in a state of nature), без связей с другими людьми, то не было бы потребности в применении иных законов, чем законы природы и Божии законы. Никаких иных законов просто и не могло бы существовать: ведь закон всегда предполагает наличие высшего властителя, который издает его; в первобытном же состоянии все мы равны, нет иного властителя, кроме того, который нас создал. Однако человек создан для общества и не только не способен жить вне общества, но даже и не смеет выйти из общественного бытия. Принимая, однако, во внимание, что весь род человеческий не может быть сведен в единое большое общество, становится понятным, что человечество должно быть разделено на много обществ, образованных в форме отдельных государств, сообществ и наций, обязанных, впрочем, к поддержанию взаимных отношений. Здесь и возникает третий вид законов, предназначенных для регулирования таких взаимоотношений, именуемых «правом наций» (the law of nations); поскольку ни одно из государств не признает над собой превосходства другого государства, то такие законы не диктуются каким-либо государством, а всецело зависят от норм естественного права либо от взаимных соглашений, трактатов, союзов и договоров между несколькими из таких сообществ; при выработке пунктов таких соглашений у нас нет иного материала, кроме норм естественного права, ибо эти нормы – единственные, которым в равной степени подчиняются все государства; поэтому в (римском] гражданском праве справедливо отмечалось: quod naturalis ratio inter omnes homines constituit, vocatur jus gentium [право народов и гражданское право. – Авт.].

[…] Раскрыв, сколько требовала необходимость, суть естественного права (law of nature), дарованного Богом права (revealed law) и права народов (the law of nations), поз-

волю себе перейти к более полному рассмотрению основного вопроса настоящего раздела – муниципального, или гражданского, права, то есть норм, которые используются для регулирования в отдельных областях, общинах либо у отдельных народов, и которые Юстиниан определил как «jus civile est quod quisque sibi populus constituit»

(Inst. I. 2.1.).

Я именую эти нормы муниципальным правом, следуя общепринятым речевым оборотам, поскольку, строго говоря, это выражение обозначает конкретные обычаи отдельного municipium, или вольного города; тем не менее, оно может достаточно точно применяться по отношению к любому государству или народу, использующему такие же законы и обычаи.

Понимаемое в таком смысле муниципальное право можно определить, как «правила гражданского поведения, предписанные высшей властью в государстве для установления того, что правильно, и запрещения того, что неправильно». Давайте попытаемся объяснить некоторые свойства этого понятия, вытекающие из приведенного определения.

Итак, во-первых, речь идет о правилах – не о временном конкретном приказе, адресуемом верховной властью конкретному лицу или касающемся такого лица, но о неком постоянном, единообразно и повсеместно применяемом положении. Например, конкретный акт законодателя, предписывающий конфисковать имущество Тиция либо задержать его за измену, не подходит под понятие муниципального права, поскольку дей-

77

ствие указанного акта касается одного лишь Тиция и не имеет отношения к обществу в целом, – это скорее приговор, нежели правило. Однако акт, которым объявляется, что преступление, в котором обвинен Тиций, будет считаться изменой, обладает свойствами постоянства, единообразия и повсеместности, и поэтому действительно представляет собой правило.

[…] Муниципальное право есть правила гражданского поведения. Это и отличает муниципальное право от естественного права и дарованного Богом права: первое суть правила морального поведения, а последнее суть не только правила морального поведения, но и правила религии.

20. Дайси А. В. Государственный строй Англии.

Характер конституционных соглашений.

Наша главная цель будет достигнута, если мы найдем ответ на следующие два вопроса: каков характер конституционных соглашений, или условий? При помощи какой силы, или, говоря юридическим языком – «санкции», достигается повиновение конституционным соглашениям? Ответы на эти вопросы осветят также и те второстепенные вопросы, о которых я упоминал.

Характерные черты, так сказать, внешняя форма уговоров, составляющих конституционную мораль современной Англии, лучше всего обрисованы в следующих словах Фримэна: «Мы теперь имеем целую систему политической нравственности, целый свод правил для политических деятелей; притом таких правил, каких не найдем ни в статутах, ни в общем праве, но которые считаются не менее священными, чем какой-либо принцип, включенный в Великую Хартию или Петицию о правах». Одним словом, рядом с нашим писаным законом развилась конституция неписаная, основанная на обычае. Если англичанин говорит о государственном человеке, что тот поступает «согласно» или «несогласно с конституцией», то для него слова эти значат нечто совершенно иное, чем слова «законно» или «незаконно». Знаменитое постановление, сделанное палатою общин по предложению великого государственного деятеля, некогда объявило, что состоящие в должности министры короля не пользуются доверием палаты, и что дальнейшее пребывание их в должности противоречит духу конституции.

Несомненно, что это постановление вполне правильно, вполне согласно с традиционными принципами, которыми руководствуются государственные деятели на протяжении нескольких поколений; но напрасно стали бы мы искать подобного рода постановления на страницах нашего писаного права. Сделавший это предложение не имел в виду обвинить министров в таком незаконном поступке, который влечет за собой преследование в низших судебных учреждениях или даже в верховном суде парламента. Он вовсе не желал сказать, что министры, назначаемые королем, нарушат закон, если останутся в должности до тех пор, пока король не заблагорассудит дать им отставку. Он хотел только сказать, что большинство палаты общин не считает направление их политики мудрым и выгодным для народа, и поэтому министры, согласно с уголовным кодексом, столь же понятным для всех и имеющим такую же силу, как и писаный закон, обязаны отказаться от должности, занимать которую палата не считает их более достойным.

В этой картине нашей условной конституции можно возразить только против контраста между «писаным правом» и «написанной конституцией»; действительная разница существует, как было уже указано, между законами в точном смысле слова как писанным, так и неписанными, и уговорами или обычаями, которым обыкновенно повинуются, но которые отнюдь не представляют законов в строгом смысле слова. Но эта неточность почти только формальная, и мы с удовольствием можем взять слова Фримэна за исходную точку, с которой можно начать исследование характера, или общих свойств правил, составляющих наш кодекс конституционной нравственности.

Вот примеры правил, о которых упоминает Фримэн; они принадлежать к тому кодексу, которым в действительности или только по предположению управляется обще-

78

ственная жизнь в Англии.

«Министерство, не заслужившее одобрения палаты общин, во многих случаях обязано выйти в отставку. – «Кабинет, не получивший большинства по какому-нибудь существенному вопросу, может один раз апеллировать к странам посредством, распущения парламента». – «Если результат апелляции к избирателям будет неблагоприятен министерству, то оно обязано выйти в отставку и не имеет права вторично распустить парламент». – «Кабинет, в совокупности своей, ответственен перед парламентом за общее ведение дел».– «Дальше, министерство в некоторой (не вполне точно определенной) степени ответственно за назначения, сделанные одним из его членов, или, говоря более точно, за распоряжения короны, сделанные по совету какого-либо из членов кабинета». – «Партия, которая в данное время располагает большинством голосов в палате общин, имеет, говоря вообще, право требовать для своих вожаков министерских портфелей». – «Самый влиятельный из этих вожаков должен стать (говоря вообще) первым министром, т. е. главою кабинета». Вот правила, относящиеся к положению и образованию кабинета. Нетрудно, впрочем, найти конституционные правила и относительно других вопросов. «Договоры могут заключаться помимо парламентских актов; но корона, т. е. в действительности министерство, являющееся представителем короны, не должно заключать договоры, которые не будут одобрены парламентом». – «Иностранная политика государства, объявление войны и заключение мира остаются в руках короны, т. е., вернее, ее служителей. Но в делах как внешней политики, так и внутренней, надо следовать желанию палат парламента или (в случае их разногласия) желанию палаты общин». – «Деятельность всякого министерства была бы в высшей степени не конституционна, если бы могла повести к объявлению войны или заключению мира в противоречии с желанием палаты». – «Если встретится несогласие в мнениях между палатой лордов и палатой общин, палата лордов должна в известный момент (не определенный точно) уступить, и если бы пэры не уступили, а палата, общин продолжала пользоваться доверием страны, то долг короны или ее ответственных советников – назначить или пригрозить назначением достаточного количества новых пэров, чтобы преодолеть сопротивление палаты лордов и таким образом восстановить согласие между двумя составными частями законодательного учреждения. – «Парламент должен, собираться, по крайней мере, раз в год». – «В случае каких-нибудь неожиданных обстоятельств, например, возмущения или вторжения неприятеля, если министерству нужны дополнительные полномочия, оно должно тотчас же созвать парламент и получить всякие полномочия, какие могут быть необходимы для защиты страны. В ожидании этого министры должны, даже рискуя нарушить законы, принимать все меры, какие окажутся необходимыми для восстановления порядка или для отражения нападения, рассчитывая (в случае, если закон будет нарушен) на парламентский акт о снятии ответственности».

21. Дайси А. В. Государственный строй Англии.

Часть III. Связь между правом конституции и конституционными соглашениями. Глава ХIУ. Характер конституционных соглашений.

Глава ХУ Санкции, сообщающие силу конституционным соглашениям [Юридическая сила конституционных соглашений: между конституционной моралью и конституционным законом]

Конституционные соглашения, конечно, не законы, т. е. не представляют собою правил, которые пользуются судебной защитой. Если бы первый министр остался в должности, после того, как палата общин выразила ему неодобрение, если бы он – как лорд Пальмерстон – распустил или, точнее, заставил корону распустить парламент, но уже не так, как лорд Пальмерстон, – получил бы снова выражение неодобрения от вновь избранной палаты общин и после всего этого остался все-таки главой правительства, то никто не стал бы отрицать, что такой первый министр поступил неконституционно. Но все-таки ни один суд не мог бы начать против него преследования за его образ действий.

79

Предположим еще, что после того, как какой-нибудь важный билль прошел через обе палаты, королева отказала бы в своем согласии на эту меру или (как обыкновенно говорится) наложила на него свое «veto». Это было бы грубым нарушением обычая, но в английском праве не существует никакого средства, чтобы предоставить решение этого дела суду. Возьмем другой случай. Предположим, что парламент больше года не созывается для отправления своих обязанностей. Это было бы в высшей степени неконституционно, однако нет никакого суда в государств, в который можно было бы обратиться с жалобой на то, что парламент не созывался. Тем не менее, хотя конституционные соглашения и не Законы, но (как не раз уже было замечено) они, если не вполне, то почти настолько же обязательны, насколько законы. Они, по-видимому, пользуются таким же уважением, как большинство статутов, и даже большим, чем многие из них. Вопрос в том, какою силой вынуждается повиновение правилам, которые не пользуются судебной защитой […].

[…]Часто встречаются случаи неповиновения отдельным положениям кодекса соглашений; иногда министр отказывается выйти в отставку, когда, по мнению его противников, ему следует, согласно с конституцией, оставить свой пост. Несколько лет тому назад оппозиция доказывала, если и не убедительно, то все-таки очень правдоподобно, что министерство нарушило правило, выраженное в билле о правах; в 1784 г. палата общин доказывала не только при помощи аргументов, но и неоднократным вотумом, что Питт намеренно нарушил некоторые конституционные принципы, а в 1834 г. виги взводили то же обвинение на Веллингтона и Пиля. Наверно, всякий, кто просмотрит отчеты… найдет много других случаев, когда конституционные правила, с давнего времени установленные и пользующиеся большим уважением, оставлялись без внимания. Сомнительный характер уважения, оказываемого конституционным соглашениям, скрывается обыкновенно под ходячей фразеологией, по которой всякое удавшееся нарушение конституционного правила считается доказательством того, что это правило не входило действительно в конституцию. Если тем, что какое-нибудь правило или обычай могут быть оставлены без внимания, доказывается, что они не входят в кодекс конституционной морали, то их результат выходит, что никогда не бывает случаев неповиновения настоящим конституционным правилам […].

[…]Некоторые из конституционных соглашений соблюдаются очень строго; напр., парламент созывается из года в год с такой правильностью, как будто ежегодное его созвание было законом природы, и – что еще более важно – хотя отдельные соглашения и не всегда обязательны, однако, и корона и все ее служители всегда повинуются тому великому принципу, который, как мы видели, лежит в основе всех конституционных соглашений, именно, принципу, что правительство должно поступать согласно с волею палаты общин, т. е. в конце концов согласно с волею народа, выражаемою через палату общин. Этот принцип не есть закон: его нельзя найти в книге статутов или среди норм общего права; ни одно обыкновенное судебное учреждение не возьмет его под свою защиту. Почему же, в таком случае, этот принцип, а также некоторые соглашения или понятия, тесно связанные с ним, имеют силу закона? Вот в чем, в простейшей форме, заключается та задача, с которой нам приходится иметь дело. Решить ее в высшей степени важно. А между тем многие авторитетные писатели, главным образом, вследствие того, что они не рассматривают конституцию с ее юридической стороны, не признают всей важности того затруднения, которое требует разрешения. Они или обходят его, или соглашаются с одним из двух решений, из которых каждое содержит известную долю правды, но ни то, ни другое не разрешает вполне недоумения исследователя, не желающего удовлетворяться одними словами.

Неудовлетворительное решение, чаще подразумеваемое, чем выражаемое определенно, заключается в том, что исполнение конституционных соглашений достигается в конце концов страхом перед impeachment, т. е. политическим обвинением со стороны палаты общин перед палатою лордов.

80

Эта форма парламентского обвинения мало-помалу вышла из употребления, потому что ведение администрации поставлено в полную зависимость от взглядов большинства в палате общин. В отличие от bill of attainder, который представляет настоящую законодательную меру, подвергающую известное лицо опале, impeachment принимает форму обвинения со стороны палаты общин перед палатой лордов […].

Но в таком случае эти соглашения были бы не просто «соглашениями», а «законами» в самом точном смысл слова; единственная особенность их заключалась бы в том, что это были бы законы, нарушение которых могло наказываться только чрезвычайным судом, именно – верховным судом парламента. Но хотя и можно согласиться с фактом, имеющим очень большое значение, что привычка повиноваться конституции была первоначально приобретена и укоренилась благодаря политическим обвинениям, однако, очень трудно согласиться с мнением, что страх Тауэра и плахи оказывает какое-нибудь заметное влияние на деятельность государственных людей нашего времени. Случаев impeachment за нарушение конституции (в настоящем случае можно оставить в стороне процессы лорда Маклесфильда, Уоррена Гастингса и лорда Мельвиля) не бывало уже более полутораста лет. Способ действий, при помощи которого, как предполагается, можно заставить выйти в отставку Гладстона или лорда Солсбери, если они получат меньшинство, теперь совершенно устарел. Меч, которым когда-то отражались нападения на свободу, заржавел от долгого неупотребления; он хранится среди исторических древностей конституции и наверное никогда не будет снова извлечен из ножен. Ибо impeachment, как средство достигнуть соблюдения конституционной морали, всегда заключало в себе один серьезный недостаток. Возможность его применения давала повод и даже вызывала другое в высшей степени важное нарушение политических обычаев; так как парламент был единственным судом, перед которым министр мог быть обвинен, то министр, опасавшийся такого обвинения (impeachiment) нижней палатой, разумеется, стал бы советовать короне не созывать парламента. Сказать, что страх перед impeachiment ставит министра в необходимость посоветовать созвать парламент, который один может возбудить этот impeachment, значит допустить некоторое противоречие в словах. Если бы только страх быть осужденным парламентом препятствовал нарушать конституцию, то, наверное и теперь, как в прежнее время, смелый вожак партии иногда решался бы советовать не созывать парламента 1 […]

Нельзя, конечно, оспаривать, что это заключение до некоторой степени справедливо. Нация желает, чтобы парламент созывался ежегодно; нация желает, чтобы министр, не пользующийся доверием палаты, оставил должность, и ни один первый министр не подумает воспротивиться этому желанию.

[…]Таким образом, заключение, что общественное мнение дает силу известным правилам, принятым в общественной жизни, справедливо. Его недостаток заключается в том, что принять его без дальнейших разъяснений значит только опять поставить ту самую задачу, которую нам предстояло решить; весь вопрос и заключается именно в том, почему общественное мнение, по-видимому, имеет достаточно силы, чтобы заставить повиноваться конституционным соглашениям? Не будет удовлетворительным ответом на этот вопрос, если мы скажем, что эти соглашения стоят под защитой общественного мнения. Многие правила, которые пользуются полною поддержкой общественного мнения, нарушаются чуть не каждый день […].

[…]Смысл того положения, что общепринятые конституционные правила поддерживаются правом страны, всего легче понять, разобрав, какие юридические результаты явились бы неизбежным следствием нарушения какого-либо бесспорно конституционного правила.

Нет правила более твердо установленного парламентом, как то, что парламент дол-

1Второй и распространенный ответ на рассматриваемый нами вопрос заключается в том, что повиновение конституционным соглашениям обеспечивается влиянием общественного мнения.